Рисунки на крови - Поппи Брайт

– Поиск, можно запустить или на имя, или на адрес. Давай попробуем Мак-Ги, Роберт…

– Думаю, счета должны были быть на мамино имя. К тому времени, когда мы выехали из Остина, кредит Бобби был почти на нуле.

– О'кей… Мак-Ги Розена…

– Откуда ты знаешь имя моей матери? Зах поднял голову. В глазах у него стояла одержимость, рот был полуоткрыт.

– -А?

– Я никогда не говорил тебе ее имени.

– О. Ну… наверное… э… наверное, я прочел отчеты о вскрытии в твоем рюкзаке.

Схватив Заха за плечо, Тревор основательно тряхнул его. Он почувствовал, как Зах слегка сжимается, и ощущение принесло ему удовлетворения больше, чем хотелось бы.

– У тебя что, НЕТ НИКАКОГО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, УВАЖЕНИЯ К ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ?

– Нет. – Зах беспомощно развел руками. – Извини, Трев, но у меня его нет. Ты меня заинтересовал, и мне хотелось узнать о тебе побольше. Информация была под рукой, так что я заглянул.

– Я бы показал тебе…

– Ты бы показал мне сейчас. Ты не показал бы мне вчера. А знать мне хотелось тогда.

– Чудесно, – покачал головой Тревор. – Добро пожаловать в поколение мгновенного удовлетворения.

– Виновен по всем статьям. Хочешь посмотреть на эти счета

за электричество или нет?

– Так ты их нашел?

– Пока нет. Держись… ничего. Ничего ни на одно из имен твоих родителей и на твое тоже ничего. Но вот он, счет “Священного тиса”. – Зах тихонько и протяжно присвистнул в одобрении. – Балансовая задолженность 258.50 долларов… Давай-ка срежем нолик, что скажешь?

– Не думаю, что Кинси был бы…

– Слишком поздно. 25.85 долларов выглядит намного лучше. Давай посмотрим…Бакетт, Терри… нет, у него все уплачено.

– Я думал, мы ничего менять не собираемся!

– О… – Зах поглядел на Тревора с невинной ухмылкой. – Просто валяю дурака понемногу. Хочешь глянуть на настоящие изменения?

– Нет! Просто найди этот чертов дом!

– Ладно, ладно. Не кипятись… Сельский почтовый ящик 17, Дорога Скрипок, Потерянная Миля… – ввел Зах адрес. – Ага… Услуги отключены 6/20/72.

– Так это значит…

– Это значит, что дом сам подает себе ток.

Внезапно кухню залил яркий белый свет, и оба они инстинктивно закрыли глаза руками. Как раз в тот момент, когда они осмелились выглянуть меж пальцев и увидели, что никто у выключателя не стоит, помещение вновь погрузилось во тьму: Потом на несколько жгучих мгновений – снова свет. Потом снова чернота.

– ОСТАВЬ ЕГО ГОРЕТЬ! – завопил Тревор. – ЧЕРРРТ ПОБЕРИ, ОСТАВЬ СВЕТ ГОРЕТЬ!

Кухня осталась темной. Вставая, Тревор так толкнул собственный стул, что тот опрокинулся, потом в три шага пересек помещение и ударил ладонью по выключателю.

– Оставь свет, – сказал он.

Зах не стал бы спорить с этим голосом.

Он вышел из компьютерной системы компании и выключил компьютер. На сегодня они достаточно сваляли дурака.

– Пойдем назад в кровать, – сказал он. На самом деле ему хотелось сказать Поехали к чертям отсюда. Но Тревор ждал этого двадцать лет, а Зах знал его два дня. Если он хочет быть с Тревором, ему придется быть здесь. Во всяком случае, пока.

Но этому месту тебя не удержать, подумал он, забираясь в кровать с Тревором, закидывая руку па костлявую грудную клетку. Как только со всем этим будет кончено

16

Всю ночь Тревор чувствовал, как рыщет, силится ворваться в его сон взгляд отца, предъявляя невесть какие права на его сновидения. Глаза Бобби были тусклыми, словно два стеклянных голубых шарика, которые хотя и начали мутнеть, но еще хранят в себе какую-то последнюю искру сознания, отблеск дьявольской полужизни. Где сейчас Бобби? Остался в ловушке тела, приговоренного к медленному и тайному распаду могилы? Заперт в ванной, где желтая краска отшелушивается от стен и унитаз пошел трещинами? Или, может, он растворился в жарком недвижном воздухе, в плену у самой ткани времени, которое остановилось для него здесь?

ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ ОСТАВИЛ? хотелось завопить ему в это мертвое лицо. О ЧЕМ ТЫ ДУМАЛ? ТЫ ДУМАЛ, ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ ВЫЙДЕТ ЧТО-ТО ПУТНОЕ? ИЛИ ТЫ ПРЕДВИДЕЛ ВСЮ ЭТУ БОЛЬ И ВСЕ РАВНО ПОЖЕЛАЛ ЕЕ МНЕ?

Обняв Заха, Тревор попытался спрятаться в тепле осязаемой живой плоти, в слабых сонных звуках и движениях чужого тела, которое казалось таким родным в его объятиях. Но то погружаясь в беспокойный сон, то вновь всплывая из его недр, Тревор раз за разом видел силуэт, свисающий с карниза для занавески душа, и веревка еще вращалась, совершала крохотные бессмысленные обороты, повинуясь невидимому сквозняку или мельчайшим подергиваниям отмирающих нервов и остывающих мускулов Бобби.

Видение длилось каких-то пару секунд, и даже тогда тело словно мерцало, как будто он смотрел на него прямо мозгом, минуя глаза. И, тем не менее, подробности, которые блокировал его мозг

в то утро двадцать лет назад, вновь встали перед ним со всей отчетливостью. Серая синева ступней и ладоней, кончики пальцев готовы лопнуть, будто переспевшие красно-черные виноградины, капли крови медленно проступают под ногтями. Четкая карта вен на груди и плечах, ясно видная через лишенную жидкости кожу. Съежившийся беззащитный с виду пенис почти спрятался в рыжей путанице лобковых волос.

Тревор внезапно проснулся и, чтобы унять болезненно колотящееся сердце, теснее прижался к Заху. Зах этого не видел. Зах – его талисман, единственная его нить к любой возможной жизни за стенами этого дома. Он не усомнился в том, что у Тревора есть причины оставаться здесь, не попросил уехать даже после печального приключения в ванной. Когда Тревор распахнул дверь, Зах явно был перепуган до смерти. И все же он здесь. Это потому, что он считает дом чем-то вроде продолжения Тревора и верит, что, как и Тревор, дом не причинит ему вреда?

Если это так, размышлял Тревор, тогда Зах верит в него больше, чем кто-либо раньше.

Ну, во всяком случае, со времен Бобби.

Но откуда мне знать, что дом не причинит тебе вреда?думал он, вжимаясь лицом в затылок и шею Заха, чувствуя соль кожи на губах, бархатистые волосы на веках. Откуда мне знать, что я не причиню тебе вреда? Так вкусно чувствовать твою плоть во рту, так приятно чувствовать ее меж пальцами, что иногда мне просто хочется тянуть, и рвать, и жевать.

Он снова провалился в сон, вспоминая вкус крови Заха, видя внутренним взором, как кожа Заха разрывается под его пальцами, а сердца Заха еще бьется в его испачканных запекающейся кровью ладонях.

Его разбудил солнечный свет, льющийся в комнату сквозь грязные стекла и щекочущий уголки глаз. Голова у него слегка побаливала, вообще казалась слишком тяжелой для шеи. Тревор потянулся, потом повернул на подушке голову, чтобы поглядеть на Заха.