Поход клюнутого - Сергей Чичин

— Я и говорю. — Сержант угрюмо глянул на раздувающего ноздри дварфа. — Ежли с вами самый сэр Малкольм не считает за грех общаться, то можно считать, что словам вашим верить можно… иначе б вы это имя и произнести не смели, без того чтоб поротую шкуру не потревожить.

Торгрим яростно саданул Бингхама опять, пока тот не завелся рассказывать, как сам спелся с капитаном и что он, Торгрим, у того сидел в каталажке, но Бинго уже усвоил правила этой игры и ловко убрал ногу, так что дварф чуть не свалился с лавки и уж точно заслужил в глазах Гилберта статус дерганого юродивого.

— Мы, сержант, ноне не в тех условиях, чтоб от твоей любезной помощи отказываться, — объявил он сурово. — Но прошу принять к сведению, а ежели протокол ведешь, то и в него занеси крупными буквицами: вот только рассчитаюсь с неотложными делами, буду целиком к услугам вашего здешнего кривосудия!

— Вот очень ты им нужен будешь, когда обоз уйдет.

— В последний раз прошу по-доброму: умолкни, гоблюк, не то завтра проснешься без языка вовсе! — Торгрим хватил кулаком по столу. — Я ж вижу, сержант, ты старый солдат и не знаешь слов люб… о, Ладугуэр побери, это тут при чем?.. Словом, ты честный рубака, так я тебе скажу по-свойски. Сердце слушай! Оно завсегда подскажет, кто прав, кто виновен.

— Эге ж… — Сержант принял поднесенную хозяином кружку с сидром и выразительно глянул на Бинго. Гоблин нервно заерзал на лавке. — Слушаю вот я его, и это…

— Это частный случай, — с горечью признал дварф. — Такой ходячей клоаки пороков я и сам не видел, и сэр Малкольм дивился, и вообще по пути остается множество озадаченных. Но вот тебе мое крепкое слово, слово Даймондштихеля, — а это слово непреложное! — что к нонешней оказии он никаким местом непричастен, и даже колпак ему я взять позволил, ибо мною проказники учены, мой трофей, с меня и спрос. Хочешь, заплачу за него штраф?

— За гоблина?

— За колпак. За гоблина штрафы платить — столько денег не начеканено.

Сержант повздыхал, отпил из кружки, испытующе оглядел подозрительного Бингхама. Тот тоже уткнулся в кружку, бормоча в нее что-то неразборчивое, что не желало оставаться внутри, но противоречило инстинкту самосохранения.

— Да Райден с ним, с колпаком, — решил Гилберт наконец. — Раз уж они так, по-кривому, то и мы с ними ответно не станем цацкаться. Не видал я колпака, не подтвердились досужие подозрения, обыск не дал результатов, означенные монеты не найдены.

— Да это ж и есть правда! — не удержался Бинго. — Не было у нас трех золотых, скажи, борода? Это ж самое что ни на есть алиби!

— А плевать мне, было или не было. — Сержант махнул рукой. — Не хватало еще честным дварфам карманы выворачивать по злостному навету всяких бездельников. Попрошу, однако же, в городской черте вести себя предупредительно и в иные истории не влипать, а коли еще случится кого вразумлять, так не сваливайте их по укромным местам, а, напротив, волоките к ближайшему стражнику и сдавайте с сопутствующими обвинениями.

— Да мы до утра на улицу уже не пойдем, а утром тихою сапой город покинем. — Торгрим выразительно вскинул кружку. — За торжество правосудия, сержант!

— За него, — согласился Гилберт с немалым облегчением.

— За торжество, — примазался и Бинго, который хотя и имел насчет правосудия собственное неканоническое мнение, но против абстрактного торжества возражать отнюдь не собирался.

— Так что, сержант, не заберете этих сомнительных личностей? — неприязненно испросил из-за стойки хозяин.

— Ты сам подозрительный! — рыкнул на него сержант. — Чего такое в свои вина добавляешь, что уже три купца из твоих постояльцев жаловались на головную боль и непонятное полегчание кошелька после бурной ночи?

— Такие уж хорошие вина держу, что, начавши пить, мало кто удержится от продолжения.

— А настой йоруги, который сильнейшее сонное зелье, кто скупил у всех аптекарей?

— Ну, сплю я плохо, сержант, это что — преступление?

— У кого совесть чиста, тот всегда спит хорошо, — заметил Торгрим сурово, поглядел на Бинго и добавил сокрушенно: — Или кто гоблин.

— Я как раз скверно сплю, — пожаловался тот немедленно. — Странное снится, вскакиваю с таким облегчением, словно от звонка до звонка срок мотал на зоне с гзурабами. Хозяин, поделись сонным зельем!

— А я пойду, пожалуй. — Сержант в несколько мощных глотков допил сидр и поднялся. — Будьте здравы, на вина здешние не налегайте, а будете в наших краях еще — заходите, не стесняйтесь… ну, ты, по крайней мере, дварф. За всякую шушеру не скажу, а я всегда рад с правильным воином потолковать.

Он подобрал меч и покинул зал, а Торгрим воспользовался моментом и снова пнул Бинго в колено.

— Похоже, твое бурление и на меня переходит! В жизни не влипал так вот, на ровном месте, обыкновенно наблюдаю осторожное к себе равнодушие.

— Чуть колпак не прошляпил, поборник справедливости! Если б догнали те, которые графские — ты бы и с кольчугой охотно расстался?

— Да вот не хватало еще загреметь по твоей загребущести.

— Загребущесть к загремлению отношения не имеет! Если гремишь, то уж с самой верхотуры и донизу, и поступишься ли в этом полете малым — никак не облегчит твоей участи. И обидно же будет, если таки грюкнешься внизу, да еще и колпак проимеешь.

Сохраненный колпак Бинго недолго думая натянул на голову и вид заимел самый комичный, но смеяться над ним было решительно некому.

— Спать пора, — постановил Торгрим. — Хозяин, покажи нашу комнату.

— За мной следуйте… — Хозяин запалил от светильника свечу и двинулся к лестнице.

— А сонное зелье?

— В аккурат вышло. — Хозяин воровато покосился на винную бочку. — Хочешь винца глоточек? Оно благотворно действует.

— От выпивания никогда не отказывался.

— Поберегся бы. — Торгрим зябко передернул плечами. — Сам же слыхал, с него голова болит, и кошель… правда, кошеля у тебя нету, но вдруг и правда я, с тобою повозжавшись, начну все тобою заслуженные симптомы перехватывать?

— Раз откажешься — в другой раз могут и не предложить. Нацеди мне кружечку, плоскошапочный.

Номера в «Ресторацио» оказались обширными, люксовыми, с балдахинами и даже занавесями на окнах, чем Бинго не преминул сразу же воспользоваться, дабы расквитаться наконец с замучившими соплями, и даже Торгрим, пока готовил укоризненную речь, не сдержался и обтер голову бархатной портьерой. Кровать, правда, одна, зато такой ширины, что лошадей можно укладывать. Нашлась в закутке за дощатой загородкой и бочка с водой, в которой дварф с удовольствием ополоснул конечности. Выйдя же, застал гоблина деловито переливающим выпрошенное вино из кружки в кожаный бурдючок, который, как оказалось, в числе многого иного таскал на поясе.