Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков - Женевьева Брюнель-Лобришон

Но он так ее упрашивал, что она сказала, что любит Гильема де Кабестаня. Сказала же она это потому, что видела Гильема задумчивым и печальным и хорошо знала, что он любит ее сестру, и потому боялась, что эн Раймон замыслит злое против Гильема. Такой ответ доставил эн Раймону большую радость. Мадонна же Агнес все рассказала своему мужу, и тот сказал, что она очень хорошо сделала, и обещал предоставить ей свободу делать и говорить все, что только может спасти Гильема, и мадонна Агнес не преминула так и поступить. Она позвала Гильема к себе в опочивальню и оставалась с ним наедине столько времени, что эн Раймон подумал, что они предаются любовным утехам; и все это было ему приятно, и он начал уже думать, что все, что наговорили ему, было неправдой и что люди болтали это на ветер. Мадонна же Агнес и Гильем вышли из опочивальни, и тут подали ужинать, и все поужинали в большом веселье. А после ужина мадонна Агнес велела поставить кровати их обоих около самой ее двери, и Гильем и дама притворялись столь искусно, что Раймон поверил, что Гильем спит с нею.

И вот, на другой день пообедали они весьма весело в замке и после обеда уехали, отпущенные с пышностью и почетом, и вернулись в Руссильон. И эн Раймон, как можно скорее попрощавшись с Гильемом, пошел к своей жене и рассказал обо всем, что видел, о Гильеме и о сестре ее, от чего жена его всю ночь провела в большой печали. А на другое утро она велела позвать Гильема, обошлась с ним плохо и назвала его неверным другом и изменником. А Гильем попросил у нее пощады, как человек, который совсем неповинен в том, в чем его обвиняют, и рассказал обо всем, что произошло, слово в слово. И дама призвала к себе сестру и от нее узнала, что Гильем невиновен.

И вот, приказала она по этому случаю, чтобы он сочинил песню, в каковой высказал бы, что никогда, кроме нее, ни одной женщины не любил, и тогда он сложил кансону, в коей говорится:

Сладостно-злаяГрусть, что Амор мне дал,Жжет, заставляяПесней унять накалСтрасти: пылая,Я б Вас в объятьях сжал,Но, столь желая,Я Вас лишь созерцал.Что ж, я в Ваших руках;Видя гневный их взмах,Превращаюсь я в прах,Так как верен обету;К Вам стремлюсь, будто к свету,Я, блуждая впотьмах;Вас я славлю в стихах.

Пусть, гнев являя,Амор Вас охранял,Премного зла яИз-за него приял,Радость былаяУшла, я грустен, шал:Любви желая,От ее плачу жал.От любви я исчах,С Вами я нежен в снах,Наяву ж — не в ладах,Напоказ всему свету,За какую монетуВы мой примете страх?Ибо я вновь в бегах.

Эскиз к портретуЯ набросать хотел:Улыбку эту,Стан, что строен и бел.Когда б воспетуМной, как воспеть я смелВас, быть заветуС Богом — в Раю б я пел!Вам я служить готовРади десятка слов;Мне дарёных платковНе храню, не ищите!Нет во мне прежней прыти,Нежных дам тщетен зов.Мой алтарь — Ваш альков.

Я рад рассвету:Едва он заалел,Любви приметуЯ в нем найти успел;Не вняв запрету,Я пал, лишь Вас узрел;Увы, поэтуЛюбить — один удел.Неприветлив Ваш кров,Нрав Ваш тверд и суров.Я лишен всех даров:Что ж, кто может — берите!Только мне разрешитеЖдать, что дрогнет засов,Коль мой жребий таков.

Тоскою рвитеСердце мне пополам,Но в дом впуститеАмора — пусть он самВ тайном укрытьеВозведет себе храм;Слух свой склонитеК слезным моим мольбам.Причиняя мне вред,Злом Вы полните свет;Коль одну из беседВы б вели с прямотою,Сказав, чего я стою,Любите Вы иль нет,Я б не ждал столько лет.

Я слаб в защите —Крепость без боя сдам;Милость явите —Честь будет призом Вам;Знать не велитеЗависти к королям:Быть в Вашей свитеМне приятней, чем там.Коль пошлете мне вследЛишь прохладный привет,Им я буду согрет.Ах, любви полнотоюДушу мою — пустоюОставлять Вам не след.Что ни жест, то запрет!

Пусть Ваш ответ — запрет,Вас считаю святоюИ стремлюсь со тщетоюСвой исполнить обет,Худших не чая бед.

Эн Раймон, красотоюВ рабство взят Ваш сосед,Жертва ее побед.

И когда эн Раймон де Кастель Руссильон услыхал кансону, которую сложил Гильем для жены его, он призвал Гильема явиться к нему как бы для беседы довольно далеко от замка, и отрубил ему голову, и положил ее в охотничью сумку, а сердце вырезал из тела и положил вместе с головой. Вернувшись же в замок, он приказал изжарить сердце и подать его на стол жене, и заставил ее съесть его; а она не знала, что она ест. Когда же кончила она есть, встал эн Раймон и сказал жене, что съела она сердце эн Гильема де Кабестаня, и показал голову, и спросил ее, пришлось ли сердце Гильема ей по вкусу. И она как услышала, что он ей сказал, и увидела голову эн Гильема, и узнала ее, то, отвечая ему, сказала, что сердце было такое хорошее и вкусное, что никогда никакая пища и никакое питье не заглушат у нее во рту вкуса, который оставило сердце сеньора Гильема. И тогда кинулся на нее эн Раймон с мечом, она же побежала от него, бросилась с балкона и разбила себе голову.

Стало это известно по всей Каталонии и во всех землях короля Арагонского, и король Альфонс и все сеньоры тех мест погрузились в великую скорбь и великую печаль по поводу смерти эн Гильема и дамы его, которую эн Раймон столь гнусно умертвил. И собрались сородичи Гильема и дамы, и все куртуазные рыцари той округи, и все влюбленные, и объявили ему войну не на жизнь, а на смерть. И король Арагонский, узнав о смерти дамы и рыцаря, схватил Раймона, опустошив замок его и владение, а тела Гильема и дамы его положить повелел в гробницу, воздвигнутую перед входом в церковь города Перпиньяна, богатого града на равнине Руссильонской, что во владении короля Арагонского. И долгое время все куртуазные рыцари и дамы Руссильона и Серданьи, Колофена и Риполя, Пейралады и Нарбонны ежегодно устраивали им поминки, и все истинные влюбленные молили Бога о спасении их душ. А эн Раймона де Кастель Руссильона король взял в плен и лишил всего, чем он владел, замок его опустошил, а самого его держал в тюрьме, пока тот не умер, а все его имение отдал сородичам Гильема и дамы, которая из-за него умерла.

Жизнеописания, с. 240–246

Вы уже слыхали о мадонне Марии Вентадорнской, как о наиславнейшей из дам, когда-либо живших в Лимузене, много творившей добра и бежавшей всякого зла. Во всех деяниях своих она руководствовалась законами вежества, и никакое бездумие не подбивало ее на необдуманные поступки. Одарил ее Господь прелестью лица и изяществом, коим не требовалось никаких прикрас.

Между тем Ги д’Юссель, как уже слыхали вы в песне «Я, злая Дама, прогнан Вами с глаз…», лишился своей дамы и пребывал в великой тоске и кручине. Долгое время не пел и не слагал он песен, отчего все достойные дамы округи той скучали, а больше всех мадонна Мария, ибо ее-то Ги д’Юссель и славил во всех своих кансонах. Графу же Марки по имени эн Уго ло Брюн, бывшему ее рыцарем, оказывала она всю любовную честь, какую может дама оказать рыцарю своему.

И вот однажды, когда граф Марки проводил с нею время в куртуазном ухаживании, вышел и у них спор. Граф утверждал, что всякий истинно влюбленный, доколе он даме своей верен, и ежели дама любовь свою ему отдала, рыцарем его избрав или другом, столько же власти имеет над дамой своей, сколько и та над ним. Мадонна же Мария отрицала, что друг может иметь над нею власть. Случилось тогда же быть при дворе мадонны Марии эн Ги д’Юсселю, и та, желая вернуть его к песням и усладам, сложила строфу, в которой вопрошала его, может ли друг дамы иметь над нею столько же власти, сколько она над ним. Так вызвала его мадонна Мария на куртуазное прение, и сложили они такую тенсону:

Ги д’Юссель, сердит мой упрек:Почему, о пенье забыв,Вы молчите? Талант Ваш жив,И к тому же Вы любви знаток;Так ответьте, должно ль даме в обменНа страстность представленных другом сценС ним столь же страстный вести разговор?С такой точкой зренья возможен спор.

На Мария, изящный слогПозабыт мной, как и мотивСладостный, но на Ваш призывЯ откликнусь десятком строк:Итак, дать обязана Дама взаменЛюбви — любовь, ту назначив из цен,Чтоб равенство соблюдал договорБез счетов, кто кем был до этих пор.

Ги, влюбленный, подав намекДаме, должен быть терпеливИ благодарить, получивМилость в должном месте в свой срок;Пусть просит, не поднимаясь с колен:Она — и подруга, и сюзеренЕму; превосходство же ей не в укор,Поскольку он друг ей, но не сеньор.

Дама, или Вам невдомек,Что учтива, как друг учтив,Дама быть должна: ведь порывОдинаковый их увлек;Если ж попала к нему она в плен,Пусть подчиняется, из-за изменНе начиная с возлюбленным ссор, —Должен быть весел всегда ее взор.

Ги д’Юссель, но свершить подлогМожет всякий, кто сердцем лжив:Вот влюбленный, руки сложив,Молвит Даме, упав у ног:«Молю Вас мне выделить в сердце лен!»Поднимут же — буркнет: «Любовь — лишь тлен!»Кто нанят слугой, не будь столь хитер,Чтоб хозяин с тобой делил свой двор!

Дама, Вы лишь то, сколь жестокНрав Ваш, явите, прав лишивДруга, с кем — сердца ваши слив —Одарил Вас поровну рок;Хотите ль, чтоб он пред Дамой согбенСтоял всю жизнь и не ждал перемен?Признайтесь, что мысль такая — позор,Он равен любой из ваших сестер.

Жизнеописания, с. 119–120