Глубинный путь - Николай Трублаини

- То есть?.. - я старался сохранить спокойствие.

- То есть средства, которыми располагает медицина теперь, помочь ей не могут... Жить Лиде осталось два-три дня... два-три дня... - едва слышно повторил Барабаш.

Боясь, что и мой голос начнет дрожать, я немного помолчал.

- А... а эксперимент?

- Эксперимент дает какую-то неясную надежду... Я только что закончил опыты на кроликах и выяснил, что злокачественные опухоли можно лечить большими дозами открытых мною лекарств.

- Рак тоже?

- Да. В большинстве случаев последствия лечения были вполне удовлетворительны.

- Но было и иначе?

- Около двадцати процентов случаев окончились немедленной смертью. Полгода назад смертью заканчивались семьдесят процентов. Если бы мне еще год поработать! Один только год!.. Тогда я был бы совершенно уверен.

- Неужели нельзя подождать несколько месяцев?

Барабаш грустно посмотрел на меня.

- Если бы было можно, Олекса Мартынович! Три дня - это самое большее... Но конец может наступить и раньше.

Я понимал его. Но я должен был все взвесить.

- А что говорят другие врачи? - спросил я.

- Сегодня утром состоялся консилиум. Все без исключения врачи согласились с моим прогнозом. Итак, последнее слово за вами. Этого требует Станислав. Больную мы не спрашивали и спрашивать не будем. Она до сих пор не знает, что с ней. Так лучше. По крайней мере, мы можем подбадривать ее. А какое это имеет значение, вы, надеюсь, и сами понимаете.

Снова я с минуту молчал.

- Еще один вопрос... Это сложная операция?..

- Очень сложная. Вот почему мне не хотелось бы тратить ни минуты на лишние разговоры... Нужно сделать несколько уколов - ввести мои лекарства непосредственно в раковую опухоль. Уколы сразу же вызовут резкое повышение температуры и повлияют на работу сердца. Оно может даже остановиться. Мы заставим его работать с помощью построенного мной электроприбора. Кроме того, мы будем непрерывно делать больной искусственное дыхание, будем давать ей кислород...

- Когда вы думаете начать операцию?

- Чем скорее, тем лучше...

Я видел, что Барабаш не запугивает меня. Очевидно, состояние Лиды было таково, что он не мог не отважиться на операцию, хотя и не был уверен в счастливом исходе. Иначе поступить он не мог.

Но я еще не решался сказать последнее слово.

- Я хотел бы увидеть Лидию Дмитриевну до операции...

- Хорошо. Только ни единым намеком не давайте понять, в каком она тяжелом состоянии. Наоборот, вы должны всячески уверить ее, что скоро ей станет легче, что она будет здорова.

В голосе и взгляде Барабаша чувствовалась какая-то новая, покоряющая сила.

- Пойдем.

Барабаш повел меня в палату, где лежала Лида.

Больная занимала большую, светлую комнату. Возле постели стоял столик, за которым сидела дежурная сестра. Лида лежала с закрытыми глазами.

Когда я подошел к постели, она взглянула на меня. В ее взгляде были равнодушие и страдание. Но вот она узнала меня. По ее губам промелькнула едва заметная улыбка.

- Добрый день, Лидия Дмитриевна, - проговорил я, стараясь казаться бодрым и веселым, хотя волнение сдержать было трудно.

На выручку мне пришел Барабаш. Голос его звучал так мягко и спокойно, что я невольно взял себя в руки.

- Старый друг приехал, - сказал он, кивая на меня. - Привез привет от Станислава и от всех.

Лида протянула мне исхудалую руку и показала глазами, чтобы я сел возле нее.

- Как живет Стась? - тихо спросила она.

- Он сейчас в командировке. Как только приедет, сейчас же будет здесь, - ответил я.

- А к тому времени тебе непременно станет легче, - уверенно сказал Барабаш. - Сегодня должен прибыть новый препарат. Опыты показали, что он чудесно действует в случаях, подобных твоему.

Лида устало закрыла глаза. Сколько раз в день, очевидно, слышала она такие успокаивающие слова! Но лучше ей не становилось.

Барабаша позвали. Сурово посмотрев на меня, он вышел. Но теперь я и сам знал, как мне следует вести себя.

Дежурная сестра вышла вслед за доктором. Мы остались с Лидой вдвоем.

С минуту она лежала неподвижно, потом раскрыла глаза и, поднявшись на локтях, осмотрела комнату.

- Давно мы с вами не виделись, Лидия Дмитриевна, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

- И, верно, больше не увидимся, - тихо проговорила девушка.

Я невольно вздрогнул, но притворился, что ничего не понимаю.

- То есть?

- Положение мое совсем безнадежно. Я давно знаю, хотя все стараются скрыть это от меня.

- Лидия Дмитриевна!..

- Не уверяйте меня в том, чему сами не верите, Олекса Мартынович. Я рада, что вы приехали. С вами я могу быть откровенной. Перед Юрием и другими врачами я делаю вид, что ничего не знаю. Пусть думают, что им удалось обмануть меня. Ведь они говорят мне неправду для того, чтобы я чувствовала себя лучше. Вот я и стараюсь...

Я сидел ошеломленный и прилагал все усилия, чтобы Лида этого не заметила. Убеждать ее, что она ошибается? Но ведь она слишком умна, чтобы поверить. Догадывается ли она, чем больна?

Девушка бессильно откинулась на подушки и некоторое время лежала молча.

Кое-как собравшись с мыслями, я начал:

- Положение ваше, Лидия Дмитриевна, разумеется, нелегкое. Я вижу, что врачи от вас этого и не скрывают. Но они принимают все меры, чтобы поставить вас на ноги. И, сколько мне известно, у них нет никаких оснований смотреть на вашу болезнь так безнадежно, как это почему-то делаете вы. К слову сказать, они возлагают большие надежды на те лекарства, которые должны прибыть сегодня.

Я сам не знаю, откуда взялись у меня такой уверенный голос, такая убедительность.

Лида взглянула мне в глаза, и я увидел в ее взгляде искорку надежды. Но она тут же перевела разговор на другую тему.

- Вы давно видели Ярослава?

Я охотно подхватил новую тему.

- Давно. Кстати, вы знаете, что секрет поведения Ярослава Васильевича теперь известен всем. Теперь никто уже не смеет подозревать его в каких-либо преступлениях.

- Я получила от него письмо, - не слушая меня, сказала Лида. - Он пишет, что на днях приедет... Расскажите, в чем там было дело...

Я рассказал ей только то, что слышал от Самборского во время встречи с ним у Черняка, - об удивительной скорости поездов на Глубинном пути. Но как Макаренко удалось добиться такой скорости, об этом я сам ничего не знал.

- Олекса Мартынович, - вдруг перебила меня Лида; голос ее звенел от волнения. - Может быть, мне уже не придется увидеть Ярослава... Когда вы встретите его, скажите, что в последние дни своей жизни, в те минуты, когда мне становилось немного легче, я... мне больше всего хотелось увидеть его... поговорить с ним... Помните, в Иркутске я спрашивала вас, не показывал ли он кому-нибудь письмо, которое я передала ему через вас перед моим отъездом в санаторий?