Обещаю, больно не будет - Даша Коэн

— Должна? — рычу я.

— Да, я твоя мать, я пожертвовала ради тебя всем! И ты теперь должна мне! Мне нужны деньги, Вера! Ты обязана помогать мне!

— Заткнись! — рубанула я.

— Что?

— Что слышала! Я ничего тебе не должна. И уж тем более ни к чему не обязана. Это ты трахалась без защиты с женатыми мужиками! Это ты меня зачала, а потом решила не избавляться и позволить мне родиться. Это только твоя ошибка! Твоё решение! Твоя вина, что ты просрала собственную жизнь! И я не появилась на этот свет, чтобы ты меня ненавидела. Ясно тебе? Я не для того родилась, чтобы исполнять твои желания и прислуживать тебе. Я не твоя собственность!

— Да как ты смеешь? Я твоя мать!

— Ты лишь биоматериал. Мамы любят, а не используют.

— Бесстыжая! Неблагодарная!

— Что посеешь, то и пожнёшь. Ты сеяла только ненависть, вот и собирай урожай.

— Я подам на алименты!

— Удачи!

— Тварь…

Я не дослушала эту словесную диарею. Скинула звонок. И заблокировала номер. Выдохнула.

Тело запоздало затрясло. Слёзы вновь покатились из глаз. Так обидно стало.

— Время обещало, что с ним больно не будет. Обмануло. Как и все…

Глава 39 — Ожоги

Вероника

«Я останусь у Феди. Не теряй меня».

«Ок».

«Я люблю тебя, Вероника».

«И я тоже люблю тебя, Марта».

Сюр.

Если бы кто-то сказал мне три с половиной года назад, что я полюблю своего злейшего врага, как родную сестру, то ужаснулась бы и покрутила пальцем у виска. А теперь вот. Максимовская — единственный человек на этой планете, которая отвечает взаимностью на мои чувства.

Вот только сейчас она перешла на новый уровень, тогда как я сама осталась позади. В мире одиночек, которые никому не нужны. Мне было грустно, но в то же время я невероятно была счастлива за подругу и то, что жестокая судьба нажралась её горем и решила наконец-то оставить в покое. Подарить шанс на счастье.

По квартире слонялась тенью. Давно уж ночь на дворе. В окнах горела бессонница кипящего города, а я с ним на одной волне. Пила очередную чашку пустого чая на кухне без света, наблюдая бездумно за игрой теней на стене. И грустила бесконечно, не зная, куда себя деть в этой стылой, пустой жизни, бегущей в никуда.

Басов уехал, а меня будто бы поставили на паузу. И в этой безумной точке невозврата мне оставалось лишь бесконечно барахтаться и задыхаться, не в силах что-либо изменить.

Заснула только в лучах рассветного солнца и то лишь под тихое бормотание телевизора. С ним меня не глушило осознание своей ненужности, не размазывало одиночество, не скручивало в морские узлы от воспоминаний прошлого, такого прогорклого и уродливого, что вновь захотелось расклеиться и поплакать.

А толку-то?

Этот мир не любил плакс. Жесть — вот его короткий девиз. Я это понимала ещё с того времени, как мать впервые потащила меня в её якобы чудо-творящую церковь, где каждую молитву слышит сам всесильный господь и помогает, если ты достаточно слёзно попросишь и прославишь его. Так вот — ни хрена! Даже если Бог и существует, то помогает лишь тем, кто что-то делает, а не просто бездумно набалтывает языком над свечкой, призывая к условной справедливости. Ибо не он куёт твоё будущее, а ты сам.

Именно поэтому, как бы не тяжело мне было, утром я соскоблила себя с дивана и заставила выполнить привычный ритуал: помыться, одеться, затолкать в свой бунтующий желудок какую-то еду и выйти из квартиры, чтобы пойти на пары. А дальше дни, как под копирку похожие на предыдущие, замелькали у меня перед глазами. Пустые и стылые. И лишь работа в собачьем приюте и прогулки с покалеченными подопечными приносили мне краткое облегчение.

Но невыносимее всего становилось тогда, когда после учёбы в квартиру забегала Марта, чтобы переодеться да прихватить с собой что-то из вещей, а дальше вновь бежать к Фёдору. В эти минуты, наедине с лучшей подругой мне приходилось корчить из себя беззаботную девчонку, которой всё нипочём. Улыбаться через слёзы. Искренне радоваться за счастье подруги, а потом вновь умирать в одиночестве, коря себя хоть за белую, но зависть.

А когда наступила суббота, я поняла, что не в силах идти домой и вновь вариться в своих тухлых мыслях, переливая из пустого в порожнее свои печали, ругая себя и разбирая на молекулы, пытаясь понять, что же во мне не так.

Я пешком от института дошла до набережной, села в какое-то первое попавшееся кафе с видом на реку и заказала то, что порекомендовал официант. Но не прошло и пары минут, как мне принесли мой чай и кусок ягодного пирога, а за мой столик без разрешения сел представительный мужчина неопределённого возраста, в дорогом костюме, с золотыми часами на запястье, и цепко уставился на меня хищным взглядом.

Я тут же запоздало вспомнила об адвокате Мирзоевых, который обещал мне проблемы, если я не заберу заявление из полиции. И тут же по позвоночнику поползли противные мурашки, ладони вспотели, а грудь будто бы стиснула колючая проволока страха.

— Чем обязана? — спросила я предательски хриплым шёпотом, а сама уже суматошно искала в сумке перцовку.

— Здравствуйте, Вероника.

— Я задала вам вопрос, — наконец-то отыскала я защиту и стиснула баллончик в кулаке, намереваясь применить его по назначению в случае очередных угроз.

— А я с вами поздоровался, тогда как вы, дорогая моя, очевидно, задумали нечто недоброе на мой счёт, — и кивнул на мою руку, которую я скрывала в глубине своей сумки.

— Что вы хотите от меня?

— Всего лишь побеседовать с вами, Вероника. И кое-что передать.

— Я вас не знаю.

— Меня зовут Альберт Михайлович Маркин, и я представляю интересы Басова Тимофея Романовича.

— Кого? — охнула я и мой голос дрогнул.

— Знаете такого?

— Увы, но да.

— Даже так?

— Знаете, мне уже что-то не нравится этот разговор, — решительно отодвинула я от себя чашку с чаем и уж было вознамерилась встать, но меня жёстко пресекли.

— Успокойтесь, Вероника. Я пришёл по делу, — а затем, уже не глядя на меня, принялся вытаскивать из своего кожаного портфеля какие-то бумаги и раскладывать их передо мной на столе. — Подпишите, пожалуйста, здесь, здесь и во здесь.

— Что это?

— Дарственная на двухкомнатную квартиру в самом центре Краснодара, площадью восемьдесят четыре квадратных метра с двумя балконами, видом на Свято-Троицкий собор и реку Кубань на двадцать третьем этаже