О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

– Да, это желудок, – сказал я. – На какой луг вы его сегодня выпускали?

– Он у меня в саду пасся, часа эдак два.

– Ах так! – Я посмотрел на термометр: температура была ниже нормальной. – Наверное, там паданцы валяются?

Мистер Соуден снова закашлялся, а потом оперся грудью на перегородку, чтобы отдышаться.

– Ну да. Яблоки и груши так в траве и лежат. Урожай в этом году был редкостный.

Я прижал стетоскоп к рубцу, но вместо шелеста и шороха, свидетельствующих о нормальном состоянии желудка, услышал только мертвую тишину. Я прощупал бок и почувствовал под пальцами типичную тестоватую консистенцию содержимого рубца. Явное переполнение.

– По моему мнению, мистер Соуден, он объелся паданцами и в результате пищеварение полностью прекратилось. Состояние у него тяжелое.

Фермер пожал плечами.

– Ну коли его заперло, так льняное масло живо все вычистит.

– Боюсь, это не так просто, – сказал я. – Положение очень серьезное.

– Ну и что же надо делать? – Он утер нос и угрюмо поглядел на меня.

Я колебался. В старом сарае стоял жуткий холод, меня уже пробирал озноб, горло невыносимо саднило. Мысль о Хелен, о нашей уютной комнате и жарком огне была невыносимо соблазнительна. Но я уже сталкивался с подобными переполнениями рубца и пробовал применять слабительное. Без малейшего толка. Температура теленка спускалась к критическому пределу, глазные яблоки у него запали; если я немедленно не приму решительных мер, он не дотянет до утра.

– Спасти его может только одно, – сказал я. – Руменотомия.

– Чего-чего?

– Операция. Надо вскрыть его первый желудок и извлечь все лишнее.

– А по-другому нельзя? Пинта масла его в порядок не приведет, как по-вашему? Куда бы проще!

Конечно, проще. На мгновение камин и Хелен засияли передо мной, точно драгоценный клад в пещере, но тут я поглядел на теленка. Тощий, патлатый, он выглядел таким никому не нужным, таким беспомощным и беззащитным! Да, проще всего было бы бросить его тут стонать в темноте до утра.

– Нет, по-другому нельзя, мистер Соуден. Он так ослабел, что можно обойтись местной анестезией. И значит, нам потребуется помощь.

Фермер медленно кивнул.

– Ну ладно. Так я схожу в деревню за Джорджем Хиндли. – Он тяжело закашлялся. – Только этого мне сейчас не хватало. Не иначе как мокротуха меня одолела.

Мокротуха, или, в просторечии, бронхит, была в те дни обычной болезнью фермеров, и беднягу она бесспорно замучила; однако мое сочувствие несколько поугасло, когда мистер Соуден ушел, потому что он забрал с собой фонарь и оставил меня в непроглядной тьме.

Есть сараи и сараи. Попадаются среди них небольшие, уютные, сладко пахнущие сеном, но этот был ужасен. Мне доводилось входить в него, когда с неба лились лучи полуденного летнего солнца, но даже и тогда его крошащиеся стены и гнилые стропила окутывал сырой сумрак – под этими затянутыми паутиной потолочными балками не было места ни теплу, ни бодрости. Я часто думал, что людей, которым сельская жизнь рисуется тихой идиллией, следовало бы сводить в такой сарай, словно вобравший в себя всю ее суровость.

И вот теперь я стоял в нем совсем один, слушая, как ветер стучит дверью и закручивает вокруг меня сквозняки, а с протекающей кровли на голову и за шиворот неумолимо падают ледяные капли. Скоро я уже начал приплясывать в тщетной надежде согреться.

Йоркширские фермеры – народ неторопливый, и быстрого возвращения мистера Соудена я не ожидал, однако после четверти часа в смоляной мгле меня начали одолевать злобные подозрения. Куда он, черт побери, запропастился? Может, они с Джорджем Хиндли решили попить чайку или сели сыграть партию в домино? К тому времени, когда керосиновый фонарь закачался в дверях, освещая путь мистеру Соудену и его соседу, ноги меня почти не держали.

– Добрый вечер, Джордж, – сказал я. – Как поживаете?

– Да так себе, мистер Хэрриот. – Мистер Хиндли шмыгнул носом. – Чертова простуда меня – а-апчхи… прямо-таки одолевает. – Он звучно высморкался в красный носовой платок и уставился на меня затуманенными глазами.

Я посмотрел по сторонам.

– Ну, примемся за дело. Нам нужен операционный стол. Вы не принесли бы сюда несколько тючков соломы?

Они побрели в темноту и вернулись с парой тючков каждый. Уложенные друг на друга, тючки обеспечивали достаточную высоту, но были слишком упруги.

– Лучше бы накрыть их доской пошире. – Я подул на немеющие пальцы и притопнул ногами. – Есть что-нибудь подходящее?

Мистер Соуден почесал подбородок.

– Разве что дверь… – Он побрел во двор с фонарем и начал снимать с петель дверь коровника. Джордж пошел помочь ему, и, пока они дергали и тянули, я уныло размышлял, что операции меня из равновесия не выводят, но вот подготовка к ним выматывает все нервы.

Наконец они втащили дверь в сарай, положили ее на кучу соломы, и операционная была готова.

– Давайте его сюда, – прохрипел я.

Мы подняли покорного теленка на импровизированный стол и уложили на правый бок. Мистер Соуден держал голову, а Джордж опекал хвост и задние ноги.

Я быстро разложил инструменты, снял пальто и пиджак, закатал рукава рубашки и выругался:

– Черт! Нам же нужна горячая вода. Вы не принесете, мистер Соуден?

Я ухватил голову теленка, и вновь началось бесконечное ожидание, пока фермер ходил за водой. Только теперь я был раздет и холод пронизывал меня насквозь, а я рисовал себе, как мистер Соуден входит в кухню, медленно зачерпывает воду из вмазанного в плиту котла, льет ее в ведро, снова зачерпывает… и наконец отправляется в обратный путь к сараю.

Когда мистер Соуден все-таки вернулся, я подлил в ведро антисептическую жидкость и лихорадочно вымыл руки. Потом выстриг волосы на левом боку и наполнил шприц раствором для местной анестезии. Но когда я приготовился сделать укол, у меня упало сердце.

– Совершенно ничего не вижу! – Мой взгляд беспомощно обратился на фонарь, покачивающийся рядом на свеклорезке.– Свет не с той стороны.

Без единого слова мистер Соуден взял плужный ремень и принялся привязывать его к балке. Потом перекинул его через другую балку, закрепил и только тогда подвесил на него фонарь прямо над теленком. Теперь можно было оперировать, но возня с фонарем заняла столько времени, что у меня не осталось никакой надежды справиться с простудой. Я промерз до кости, в груди сильно жгло. Скоро я буду чихать и кашлять не хуже моих помощников. Да, мокротухи мне не миновать.

Но хотя бы можно было начинать, и я с рекордной быстротой рассек кожу, мышцы, брюшину и стенку рубца. Моя рука нырнула в его глубину сквозь полужидкое содержимое, и все тревоги остались позади. Рубец был буквально выстлан слоями яблок и груш, за редкими исключениями даже не раскушенных. Крупный рогатый скот обычно проглатывает корм большими порциями, а пережевывает его позже, на досуге, но даже могучий бык не смог бы превратить этот фруктовый сад в жвачку. Я радостно поднял голову.

– Как я и думал! Рубец битком набит паданцами.

– Хр-р-ры-ы-ымп! – ответил мистер Соуден. Кашель бывает разным, но этот выдался оглушительным и основательным. Он возник где-то в подошвах его кованых сапог и взорвался прямо мне в лицо. Я не сразу сообразил, в сколь уязвимой оказался позиции, когда в начале операции он наклонился через шею теленка, почти упираясь носом в мой нос. – Хр-р-ры-ы-ыми! – повторил он, я второй залп нашпигованных вирусами брызг ударил мне в лицо. По-видимому, мистер Соуден либо понятия не имел о капельной инфекции, либо не верил в нее, а я, копаясь во внутренностях моего пациента, не мог принять никаких мер и лишь инстинктивно чуть-чуть отвернулся.

– А-а-апчхи! – грянул Джордж. Да, конечно, он не закашлялся, а только чихнул, но на мою вторую щеку посыпался не менее смертоносный дождь. Я понял, что спасения нет: я был заперт между ними, как в ловушке.

Но, как я уже упомянул, настроение у меня заметно повысилось. Я начал торопливо выгребать пригоршни опасных плодов, и вскоре пол вокруг усеяли брэмлейская китайка и груши "конференс".

– Прямо хоть лавочку открывай! – засмеялся я.

– Хр-р-ры-ымп! – откликнулся мистер Соуден.

– А-а-апчхи! – поддержал его Джордж.

Я выкинул последние плоды, снова вымыл руки и начал шить. Это самая долгая и однообразная часть руменотомии. Напряжение и волнение, связанные с постановкой диагноза и операцией, уже позади, и наступает этап, наиболее подходящий для неторопливой беседы, обмена анекдотами или других способов скоротать время.

Но здесь, в кружке слабого желтого света, где на мои ноги из окружающего мрака налетали сквозняки, а по спине нет-нет да и скатывались ледяные струйки дождя, как-то не хотелось болтать о том о сем, тем более что оба мои помощника, истомленные своими недугами, тоже не были расположены поддерживать шутливый разговор.

Я уже накладывал швы на кожу, когда в носу невыносимо защекотало и мне пришлось оставить иглу и выпрямиться.