Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер

Кивая, Барнум попятился и поспешил возвратиться к сараю, я же бросился к коновязи, где стояла его лошадь.

Теплый желтый свет из открытой двери выхватывал из темноты часть лужайки, где стояло животное. Дверь явно оставила открытой Луи, которая вот-вот появится со своей шпагой, на поиски которой отправилась.

Когда я стал отвязывать лошадь, взгляд мой упал на нечто странное, лежавшее за дверью.

Это была деревянная шпага Луи, и, казалось, сломанная.

Неописуемое беспокойство овладело мною. Бросив поводья, я взбежал на крыльцо, перемахнул через порог и опустился на колени, чтобы получше разглядеть бутафорское оружие.

Первое впечатление не обмануло меня. Шпага действительно была сломана. Лезвие треснуло посередине, на месте надлома торчали острые щепки, будто кто-то нанес деревянным клинком яростный удар.

Скованный судорогой тревоги, я выпрямился и заглянул в гостиную. От зрелища, представшего моим глазам, кровь застыла в жилах.

Все в комнате было перевернуто вверх дном. Валялись опрокинутые кресла, столик на высоких ножках лежал на полу, книги, корзинки с шитьем и остальное было в беспорядке раскидано.

Сложив руки рупором, я в отчаянии выкрикнул имя девочки. Никто не откликнулся.

Возможно, подумал я, она на чердаке и не слышит меня.

Я прошел по коридору к лестнице. И тут же не смог сдержать ошеломленного, отчаянного крика.

На ступенях валялась шляпа Луи с пером.

Я ринулся вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Не успел я достичь площадки второго этажа, как – к своему неописуемому ужасу – увидел, что дверь спальни, где жили мы с Сестричкой, болтается, наполовину сорванная с петель, будто ее заперли изнутри, а затем вышибли силой.

Я бросился в комнату. Как и в гостиной, здесь повсюду виднелись следы ожесточенной борьбы. Умывальник был сбит, постельное белье сорвано с перин, занавески валялись на полу.

Однако не эти признаки насилия заставили мой разум помутиться, а сердце и душу – сжаться от непереносимой тоски. Все это было вызвано чем-то столь незначительным и, на первый взгляд, безобидным, что поначалу я даже не заметил этого.

Кто-то усадил на подоконник одну из разодранных кукол Лиззи Элкотт. На коленях у нее лежал красный резиновый мячик – игрушка любимца девочки, кота.

Ледяной ужас пронял меня до мозга костей. Сомнений в том, что здесь произошло, не оставалось.

Баллингер был в доме. И похитил Луи!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

То, что Луи угрожала сейчас самая жуткая опасность, какую только можно вообразить, было очевидно. Череда пугающих образов промелькнула у меня перед глазами с ошеломительной скоростью: мертвенно-бледное тело Эльзи Болтон, изуродованные останки миссис Рэндалл и Салли, обмякший труп Ладлоу Марстона в зубоврачебном кресле и стена за ним, забрызганная мозгами. Мысли о предыдущих жертвах Баллингера были столь пугающими, что на мгновение я застыл, не в силах что-либо предпринять.

Прошло немало времени, прежде чем ко мне вернулась способность рассуждать здраво. Чтобы спасти жизнь Луи, нельзя было терять ни минуты. Надо было спешить. Немедленно звать на помощь.

Прежде чем я смог привести это решение в действие, я, вздрогнув, услышал неожиданный звук – как будто кто-то украдкой расхаживал по первому этажу. С бешено бьющимся сердцем я подкрался к дверям спальни, высунул голову в коридор и до предела напряг слух.

В это мгновение незваный гость крикнул:

– Эй! Есть кто-нибудь?

Велико же было мое удивление, когда я узнал голос доктора Фаррагута!

Бросившись вниз по лестнице, я увидел старого врача, стоявшего у входа в гостиную: в руке он сжимал маленькую черную кожаную сумку, лицо выражало крайнюю растерянность при виде царящего в комнате дикого беспорядка.

Когда он повернулся ко мне и заметил написанное на моем лице горестное выражение, краска спала с его румяных щек и он тяжело выдохнул:

– Господи Боже, что случилось?

Схватив его за плечи, я ответил дрожащим голосом:

– Герберт Баллингер похитил Луи Элкотт!

– Что?! – вскрикнул доктор.

– Пока мы ждали в сарае, – сказал я, – Луи одна вернулась в дом за деталью своего костюма, тут-то на нее и напал Герберт Баллингер. Беспорядок, который вы видите, – результат отважных попыток справиться с безумцем. Увы, звуков этой борьбы нельзя было расслышать в сарае из-за неописуемого шума, поднятого малолетней публикой.

– Но Баллингер мертв! – вскричал Фаррагут. – Вы сами мне это сказали!

– Я ошибался, – ответил я. – Труп, опознанный как тело Баллингера, на самом деле был трупом его ассистента. Баллингер явно инсценировал собственную смерть как часть дьявольского замысла, о котором мы можем только догадываться. Единственное, что можно утверждать наверняка, это что он все еще жив и разгуливает по Конкорду. Сначала я испугался, что его следующей жертвой можете стать вы. Теперь совершенно ясно, что его развращенные помыслы были устремлены на Луи Элкотт.

– Но зачем было ему приходить за ребенком? – спросил Фаррагут в ужасе от этих жутких откровений. – Как он вообще узнал о ее существовании?

Он делал портрет ее и ее сестер, когда они недавно приезжали в Бостон, – сказал я, кивая в сторону дагеротипа, который как ни в чем не бывало стоял на каминной полке. – Все говорят, что его особенно заворожили остроумие и бурный темперамент Луи.

Тут на меня неожиданно нахлынуло непреодолимое чувство собственной вины.

– Только вчера, – со стоном продолжал я, – Лиззи и Мэй заговорили о том, что им может грозить опасность, а я беспечно заверил их, что эти страхи безосновательны. Возможно, если бы я только воспринял их тревоги всерьез…

– Держите себя в руках, дружище, – сказал Фаррагут. – Вам не в чем себя винить. Мы должны действовать, и по возможности быстро, если хотим спасти девочку от этого исчадия ада. Кто знает, какие ужасы он еще задумал?

– Вы точь-в-точь повторяете мои мысли, – сказал я, с дрожью вспоминая отвратительные образы, промелькнувшие перед моим внутренним взором до приезда Фаррагута.

– Первым делом надо известить шерифа Дрисколла, – сказал Фаррагут. – Он живет в городе. Пойдемте – тут мой экипаж.

Схватив мою руку, Фаррагут потащил меня к своей повозке. Когда он забрался на сиденье, я проворно уселся рядом с ним. Вытащив хлыст из приспособленного сбоку медного кольца, доктор щелкнул им над крупом своей лошади, которая мигом пустилась рысью в сторону Лексингтон-роуд.

Когда мы мчались по разбитой дороге, доктор Фаррагут, чей голос прерывался от подпрыгиваний коляски, сказал:

– Ответьте мне на один вопрос, По. Отчего вы были так уверены, что Герберт мертв?

– Его труп опознал доктор Марстон – по мосту, который сам же и устанавливал, – громко ответил я, стараясь перекричать дребезжание коляски. – Я могу лишь предположить, что они работали сообща. Возможно, они пытались надуть страховую компанию в духе истории, которую вы сами рассказывали мне накануне.

– Умно, очень умно, – сказал доктор Фаррагут.

– Да, – ответил я, – теперь несомненно, что Баллингер не просто, а дьявольски хитер.

– Нет-нет, – сказал Фаррагут, – я имел в виду вас, дорогой По. Это ваш ум действительно поразителен.

Было что-то в высшей степени необычное в тоне, каким это было произнесено, – довольная и веселая нотка, абсолютно неуместная, учитывая серьезность сложившегося положения. Обернувшись, я мельком взглянул в лицо старого доктора. Однако даже при ярком лунном свете мне не удалось прочесть написанное на нем выражение.

В этот момент Фаррагут натянул поводья, заставив коляску так резко остановиться, что меня чуть не сбросило с сиденья.

– Проклятье! – вскричал Фаррагут.

– Что, что случилось? – воскликнул я, с трудом удержав равновесие.

– А вы не чувствуете? – сказал Фаррагут. – Лошадь прихрамывает. Должно быть, камень попал под копыто.

– Я ничего не почувствовал, – ответил я.

– Скорее, По, – сказал Фаррагут, пропустив мое замечание мимо ушей. – Нельзя терять время. Спрыгните и посмотрите, если вас не затруднит.

Спрыгнув с коляски, я подбежал к лошади и, присев на корточки, внимательно осмотрел копыта. Они были в порядке. Лошадь стояла спокойно, ровно, по всей видимости не испытывая никакого неудобства.

В это мгновение я заметил, что доктор Фаррагут спустился с козел и стоит прямо передо мной.

– По-моему, все нормально, – сказал я. Повернув голову, чтобы взглянуть на доктора, я удивился, что он как-то странно сжимает в правом кулаке хлыст, держа его задом наперед, так что деревянная рукоятка торчала в его руке, напоминая полицейскую дубинку.

– Простите, По, – сказал он. – Знаю, у вас был сегодня трудный день. Но, как я всегда говорил об идиотской поэзии этого кретина Марстона, чем дальше, тем хуже.

– Что?! – воскликнул я, начиная подниматься.

Но мне так и не удалось этого сделать, потому что в тот самый миг Фаррагут высоко занес хлыст и яростно обрушил его на мою голову.