В полете. Мир глазами пилота - Марк Ванхунакер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горы же можно отличить от других форм рельефа по отсутствию искусственного света, он непринужденно обтекает одиноко стоящую вершину, как речная вода – камень. Если горы начинаются сразу у побережья, как бывает в северном и восточном Средиземноморье, то огни населенных пунктов и дорог умещаются в золотистую косицу, вьющуюся вдоль берега между невидимой водой и тенью резко вздымающихся ввысь гор. Не будь прибрежная иллюминация столь четкой, такой вид можно было бы назвать импрессионистским, вспомнив характеристику, что дал Моне Сезанн: «Это только глаз, но, Боже, что за глаз!»
Даже днем, когда мы смотрим на деяния человечества на земле, можно порадоваться тому, как много – и как мало мы видим. Мелкие детали сливаются или теряются. Машины превращаются в потоки – абстрактные символы движения. Части превращаются в целое: дома соединяются в районы, районы – в города, мегаполис обращается в собственные огни, в собственную метафору (хотя разве город не есть метафора?). Из самолета мы обозреваем рукотворные пейзажи так же, как врач разглядывает схему нервной системы человека: хитроумный лабиринт путей, сетей, импульсов и потоков, которые знать не знают о том целом, в которое складываются.
Ночью же этот процесс переплавки миллионов жизней, миллионов событий в ландшафт, что служит им домом, обретает особую силу. И впрямь, как часто, пролетая над землей в темноте, мы видим географию человечества в самом истинном свете – в ярком свете ночных огней.
Что же достойно ночного освещения, а что нет? Пилоту случается пролететь целый континент, но так и не найти ответа на этот вопрос. Пятая часть вырабатываемого в мире электричества уходит на ночную иллюминацию. Каждый огонек, который мы видим, двигаясь долгими бессонными ночами над землей, горит там не без причины. В мире до сих пор есть фонарщики, хотя мы их больше так не называем и думаем о них куда меньше, чем думали обитатели сумрачных городов прошлого. Когда вы в следующий раз будете пролетать над светящимися дендритами населенной части нашего мира, попробуйте представить, что кто-то дернул за рубильник, и пейзаж погрузился во тьму, лишь луна играет на воде да кое-где полыхнет пожар; темно так, как было на протяжении большей части истории Земли и нашего вида. Из самолета мы смотрим на электрический портрет человеческой цивилизации. На чудо биологического свечения homo sapiens.
Некоторые города настолько огромны, что сверху их свет ни с чем не спутаешь: это Чикаго, это Карачи, это Алжир. Но и маленькие городки способны обретать немалую значимость, когда понимаешь, что в темноте под тобой проплывает место, где ты когда-то жил, подобно кораблю, на котором ты некогда плавал; или когда весь долгий ночной перелет проспал и пробуждаешься прямо перед посадкой – открываешь окно и видишь вдалеке огни дома.
Другим городам так и суждено остаться для тебя безымянными. Я помню, как еще в детстве ехал на заднем сиденье автомобиля – заканчивался первый день Рождества и мы направлялись домой, мимо чужих районов; как в канун Рождества гулял по пустынным улицам, радуясь свежему снегу. В такие моменты тихие дома кажутся чем-то особенным. Даже рождественские украшения в этой тиши не в силах передать все волшебство праздника – рождественское волшебство, которое в детстве, кажется, пронизывает все вокруг тебя. Но для меня это волшебство жило на пустых улицах, в безмолвии, в очертаниях полутемных домов. Ночью многие города проплывают мимо, создавая похожее ощущение. Их волшебство в том, как мало мы о них знаем.
В кабине самолета особенно сильно ощущение, что ночной пейзаж – это что-то вроде схемы созданного нами мира. Города, страны и континенты на навигационном дисплее 747-го полностью отсутствуют. Только аэропорты ярко отмечены там синими кружками. На земле мы видим огни городов, а с точки зрения бортового компьютера «боинга» мир состоит лишь из синих кружков на темном экране. Однако над большей частью планеты контуры рельефа можно угадать по тому, как расположились на экране аэропорты. Легко распознать Британию, переполненную синими значками, как и вся Западная Европа. Восток США тоже можно с уверенностью очертить по аэропортам – их расположение повторяет береговую линию континента. Огни внизу, на земле, указывают пассажирам, сидящим у окон: вот здесь живут люди, здесь работают заводы; синие кружки на мониторе пилота указывают: здесь живет достаточно людей или производится достаточно товаров, чтобы на этом месте построили важный аэропорт, отображенный в программе бортового компьютера «боинга».
Я часто пролетаю над Демократической Республикой Конго, где мой отец жил давным-давно, когда она еще была бельгийской колонией. Фламандский писатель Давид ван Рейбрук недавно создал увлекательную историю этой страны – жаль, что папа не дожил до того, чтобы ее прочитать. Автор начинает повествование с рассказа о том, как добраться в Конго морем или по воздуху – без всяких синих кружков. (Заканчивается книга тоже полетом над Конго – над «темно-зелеными, похожими сверху на брокколи экваториальными лесами, которые периодически пересекает, поблескивая на солнце, бурая река».)
Сейчас в Конго живет около восьмидесяти миллионов человек – больше, чем в Великобритании или во Франции, почти вдвое больше, чем в Калифорнии. Площадью страна в шесть раз превосходит Японию и примерно равна Аляске и Техасу вместе взятым. Однако на экранах нашего бортового компьютера Конго – это лишь два синих кружка, притом ни один из них не входит в более строгий список аэропортов, где можно в штатном порядке посадить 747-й. На второй по количеству жителей континент приходится менее трех процентов от мировых воздушных перевозок. Пролетая над современной Африкой, наблюдатель может следить либо за изменениями в освещении, либо за редкими значками на навигационных дисплеях.
Самое важное голубое кольцо в Демократической Республике Конго обозначает аэропорт Киншасы, который я постоянно пролетаю по дороге из Лондона в Кейптаун. Однако обычно времени посмотреть на Киншасу, которую мой отец знал еще под именем Леопольдвиля, не хватает, поскольку она совпадает со сложным участком полета, на котором сходятся воздушные коридоры из многих стран. Кроме того, над Киншасой часто случаются бури, и даже если ночью нет облаков, влажный экваториальный воздух редко бывает чист. Этот город и эта страна остаются одними из немногих мест, где я не был, а вот мой отец был.
Когда мне наконец представилась возможность взглянуть в окно ясной ночью, оказалось, что смотреть почти не на что. Огней в Киншасе поразительно мало для города такого размера – даже
