Август - Кнут Гамсун

Эдеварт:

— Всё-таки будет лучше, если я к нему схожу.

— Не надо, — повторяет Август, — я уже сам к нему сходил.

Йоаким больше не принимает участия в их разговоре, он прислушивается к каким-то звукам со стороны кухни, после чего удивлённо замечает:

— Что там происходит? Плачет кто-то, что ли?

— Да, кто-то плачет, — говорит Август и встаёт, чтобы посмотреть, в чём дело.

Но в это же мгновение Поулине распахивает дверь и спрашивает:

— Ты что, ударил ножом Кристофера?

Август не отвечает.

— Я тебя спрашиваю.

— Да, — говорит Август, — я его ударил ножом.

Поулине всплескивает руками:

— Помилуй тебя Бог, Август!

В дверях появляется смятенная и простоволосая жена Кристофера Она простирает к нему руки и вопит:

— Ах ты убийца! Но я тебя ни капельки не боюсь, я сейчас пойду и заявлю на тебя, и ты оставишь голову на плахе, проклятый грешник, не сойти мне с этого места!

— Вздор! — говорит Август.

— Вздор? — Она поворачивается к остальным: — Он два раза ударил его своим длинным ножом. И ведь драки между ними никакой не было, он просто ткнул его ножом в бок два раза и прямо чуть не убил...

— Значит, он жив? — спрашивает Август.

— Жив? Ты что такое говоришь! Да-да, он был жив, когда я уходила. А теперь беги за доктором, подлый убийца, тогда все поймут, что это сделал ты, и тебя закуют в кандалы!

Август задумывается.

— Ну что ж, и схожу, тем более у меня есть дело к доктору, насчёт акций.

— У тебя, значит, дело? — кричит Поулине. — Стыдно слушать! Человек, может, сейчас умирает! Кстати, а ты чего здесь стоишь? — обращается она к жене Кристофера и подталкивает её к выходу.

Но женщина не желает уходить, она продолжает причитать:

— Добро бы в драке! Длинный такой нож, и два раза ударил, мне Кристофер говорил, что они даже слова друг другу не сказали!..

Поулине стоит, словно на иголках:

— Ты разве не говорила, что он лежит в крови и ему нужна помощь?

— Да, — отвечает женщина, — но Теодор уже побежал за доктором.

— Вот это здорово! — восклицает Поулине. — А ты, вместо того чтобы приглядывать за ним, торчишь здесь!

Наконец женщина уходит, и становится тихо.

— Да, Август, хороших ты дел натворил! — говорит Йоаким, вспомнив, что староста и вообще начальство.

— Почему? — спрашивает Август. — А ты бы что сделал, если б кто-нибудь вытоптал ночью твоё картофельное поле?

— Я бы сделал всё по закону.

— Это с Кристофером-то? Как бы не так!

Вечером, когда Август разгуливал по городку со своей пенковой трубкой и тростью, в которой прятался стилет, Эдеварт окликнул его и попросил вернуться: пришёл доктор и хочет поговорить с ним.

— Наверно, хочет отдать долг за акцию, — смекнул Август. — На редкость достойный человек. Зато теперь ему и жена достанется хоть куда. Это для нас такая честь, что, думается, мы могли бы сыграть свадьбу здесь, в Поллене. И скажу тебе, Эдеварт, что из всех твоих внебрачных детей — не будем называть Иоганну — эта...

— А ну, заткнись, — говорит Эдеварт.

В комнате сидел доктор. Ему подали кофе с пирожным, он сидел, разговаривал и курил.

— Добрый вечер, Август! — сказал он. — Я слышал, ты опять ввязался в какую-то историю.

— Да, — ответил Август.

— Я как раз пришёл от Кристофера. Он говорит, что никакой драки между вами не было.

— Драки? Не было.

— Он говорит, что ты подкрался к нему?

— Подкрался? Нет. Я подошёл к нему сзади, но он всё-таки увидел меня. Просто мне не хотелось спугнуть его.

— Он тебя чем-то обидел?

— Да, он стоял и назло мне не уходил.

— И тогда ты взялся за оружие?

— Нет. Это он сказал, что хотел бы поглядеть на мою трость, ну я и показал её.

— А он что сказал?

— Чего не знаю, того не знаю. Понимаете, Кристофер всем известен как первостатейный лжец, который не в состоянии сказать хоть одно правдивое слово, вот я и не захотел разговаривать с таким человеком.

— И тогда ты ударил его?

— Да. Он уничтожил ночью всю мою плантацию.

— Это я уже слышал, — сказал доктор. — Ещё он говорит, что ты ударил его два раза, но на нём всего одна рана.

— Вот и это тоже враньё. Первый раз я просто промахнулся, потому что стоял ниже, чем он. Да и практики у меня давно не было.

— То есть как? Значит, обычно ты практикуешься?

— Нет. Но в Южной Америке и вообще в тех краях у нас это получалось с первого раза. Никто не промахивался.

— Значит, никто не промахивался.

— Ну это не совсем так, — поспешно добавил Август. — Что касается меня, то я ни разу никого там не ударил. Но много слышал о таких случаях.

Тут доктор сказал:

— Я, в конце концов, не полиция и не имею к ней никакого отношения. Но, как я понимаю, Кристофер на тебя наверняка заявит.

— Да, — сказал Август, — но он вытоптал мой табак, а там его было на несколько тысяч крон.

— Ты что, понимаешь в этом деле?

Август улыбнулся, услышав столь наивный вопрос:

— Господи Боже ты мой, господин доктор, мне ли не понимать, когда у меня была табачная плантация в голландской Ост-Индии, а под началом у меня ходило семнадцать тысяч работников. Но это считалось немного, потому как на соседней плантации их было и вовсе тридцать пять тысяч. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю.

— Так-так, — промолвил доктор, — я ведь сказал тебе, что не имею никакого отношения к полиции. Я просто хотел узнать, что случилось, ты ведь как-никак мой пациент.

Август:

— Да, господин доктор дал мне превосходные капли...

— Нельзя ли мне посмотреть твою трость?

Август протянул трость с гордым видом:

— Сделано на заказ.

Доктор рассматривает стилет.

— Нож оставляет резаную рану, — говорит он, — а эдакий штык оставляет дыру, которая плохо заживает. Да ещё ты повернул его.

— Так положено.

Доктор опускает глаза, вид у него серьёзный. Потом он говорит:

— Я слышал, ты помог этому Кристоферу деньгами на строительство дома?

Август, судя по всему, не помнит об этом, он бросает взгляд на Поулине и спрашивает:

— Это правда?

— Правда, — отвечает Поулине.

Доктор говорит, что Августа, значит, хорошо отблагодарили за помощь.

— Зато в Поллене стало одним домом больше, — говорит Август, нимало не сокрушаясь о выброшенных деньгах. — Да и навряд ли я так много истратил, — добавляет он. — Когда я снова отправлюсь бродить по белу свету, денег у меня будет сколько надо. Уж я-то знаю, где их взять. Займусь, например, шелководством в Китае...

До сих пор староста Йоаким слушал молча, но тут он вдруг взрывается и хочет, возможно из доброго расположения, удержать Августа, не дать ему снова уплыть отсюда.

— Да-да, Август, — говорит он, — доктор принёс радостную новость, он говорит, что рана Кристофера не опасна для жизни.

— Угу, — говорит Август.

— Да, — подтверждает и доктор, — всё обошлось удачно, удар пришёлся в ребро.

— А всё потому, что я стоял ниже его, — оправдывается Август.

— Но если Кристофер обратится в полицию, — продолжает доктор, — тебя всё равно посадят. Этого никак не избежать. И ещё тебе придётся возместить убытки.

Август пропускает мимо ушей это предупреждение, как мелочь, недостойную внимания:

— Навряд ли с меня так уж много возьмут. Кстати, мне он нанес убытка на несколько тысяч, я заставлю их оценить мою плантацию.

— Ну что ж, возможно, это неплохой выход, — говорит доктор. — Но знаешь ли ты, что тебя могут осудить за попытку убийства и посадят в тюрьму на много лет?

— Нет у меня времени сидеть в тюрьме, — говорит Август.

— А я думаю, посадят.

— И речи быть не может! — решительно восклицает Август. — Посадят, говорите? А что ж тогда будет со всеми моими делами, с моим заграничным предпринимательством? Нет, нет, для этого у меня нет времени.

— А вообще, ты в хороших отношениях с ленсманом?

— С ленсманом? Н-нет!

— Это могло бы иметь значение, если он придёт.

— Я ничего не намерен объяснять этому идиоту, уж лучше я тогда схожу к амтману и буду держать ответ перед ним. Он меня хорошо знает.

— Вот и славно, если у тебя есть такая возможность, — сказал доктор, вставая с места. — Насколько я понял, Кристофер хочет заявить на тебя сегодня же.

Август обращается к присутствующим:

— Теперь вы видите, что это за человек! Я предоставил ему участок для застройки, я дал ему большие деньги на строительство дома...

— И ещё заплатил за быка, — не могла удержаться Поулине.

— Да, и ещё заплатил за быка, которого он украл из хлева у самого старосты. Короче говоря, я всегда благородно себя вёл по отношению к этому подонку, а он теперь, видите ли, хочет заявить на меня из-за какой-то ерундовой дырки в груди, о которой и говорить-то смешно...