Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга Владимировна

– Я родился в лесу Форенуар, там тоже зимой снег. А на ужин наловлю белок.

– Ладно, тогда увидимся утром, – кивнул капитан. И трое небоходов заскользили на коротких широких лыжах к темной громаде постоялого двора, к тонкой струйке печного дыма, что тянулась к вечернему небу.

2

Под потолком, где сырость разросласьПятном широким, на крюках повислиОгромные окорока, и жирС них каплет мерно на столы и стулья.У стен, покрытых краскою сырой,Большие бочки сбиты обручами,И медленно за досками гудит,Шипит и бродит хмель пивной…Э. Багрицкий

– Добро пожаловать, путники! Семья старой Эрментруды рада вашему приходу.

Круглолицая, крепенькая женщина, стоя на пороге, улыбалась и кланялась гостям.

Под собачий лай путники сняли лыжи, на крыльце стряхнули с себя снег и чинно вошли в полутемные сени, пахнущие старым тряпьем и какой-то овощной гнилью. Сбросили полушубки на руки приветливой хозяйке и тощему долговязому подростку, распахнули дверь в трапезную.

Первым, конечно, вошел Отец. Небоходы в пути усвоили, что в Хэддане старость уважают больше, чем знатность и богатство.

Дик вслед за погонщиком шагнул в просторное помещение, освещенное огнем большого очага и парой медных светильников в дальних углах.

Молодой капитан заулыбался: после морозного воздуха, напитанного хвойным ароматом, душноватое тепло человеческого жилья показалось ему родным. Ну, не любил городской юноша эти бескрайние лесные просторы! Они, конечно, красиво смотрятся под крылом корабля, да и идти по ним в первый день занятно, но потом…

Несколько мужчин и женщин, сидящих за длинным столом, встретили вошедших внимательными взглядами. Дик и Хаанс, как положено, промолчали, а погонщик вопросил по обычаю здешних мест:

– Здравствуйте, люди добрые! Покажите мне вашего старшего, чтобы я ему поклонился!

Из-за стола поднялся крепкий мужчина со шрамом через весь лоб и ответил:

– Нашу семью хранит Эрментруда.

И взглядом указал в угол, где под полкой с выставленными напоказ красивыми медными блюдами сидела сухонькая старушка, чистенько одетая, опрятная. Желтое личико казалось еще меньше под огромным многослойным чепцом, похожим на кочан капусты. Дик усмехнулся: символ власти, вроде короны…

Эрментруда сидела неподвижно, шевелились только кисти рук: очень медленно сматывала она в клубок две шерстяные нитки. Красный и черный клубки лежали в туеске, что стоял на лавке рядом со старухой, и две нитки, свиваясь, скользили меж тонких сухих пальцев.

Погонщик отдал поклон старой женщине:

– Здоровья тебе, госпожа Эрментруда! Много лет тебе еще хранить семью своей мудростью! Мое имя – Маркус Тамиш, да эти двое со мной. Уж позволь странникам провести ночь под твоим кровом!

Дик и Хаанс молча поклонились. Они не представились: одного имени на всю компанию было достаточно, можно было и вовсе не называть себя, но Отец решил уважить старые порядки.

Старуха дернула подбородком на незнакомый голос – словно черепаха высунула голову из панциря. Только сейчас Дик заметил, что женщина слепа.

Черно-красный клубок выскользнул из дрогнувших пальцев Эрментруды, мягко упал на дубовые половицы, покатился к столу.

– Гризель! – раздраженно воскликнула одна из женщин. – Куда смотришь, лентяйка? Бабушка клубок уронила!

Откуда-то из-за спин вывернулась тощая конопатая девчонка. Подхватила клубок, смотала на него черно-красную нить, вложила клубок в старческую руку. Желтые, с пергаментными пятнами пальцы продолжили работу, а девочка, достав из туеска с шерстью кусочек чистого полотна, заботливо промокнула Эрментруде уголки губ.

Традиции были соблюдены, и мужчина со шрамом, назвавшись Гейнцем, пригласил гостей к столу. Женщины споро расставляли миски с кашей. Над мисками поднимался пар, пахло мясной подливой.

– А девочка, похоже, специально приставлена ухаживать за госпожой Эрментрудой? – оглянулся Дик через плечо.

– Девочка? – не сразу понял Гейнц. – А, Гризель… Придурковатая она. Пусть хоть за бабушкой приглядит, всё польза…

Дик, усмехнувшись, подумал, что старую Эрментруду все здесь, наверное, называют бабушкой, чтобы не путаться в «пра» и «прапра»…Но тут же Бенц выбросил из головы беспомощную госпожу постоялого двора, потому что разговор завязался интересный. Гейнц принялся рассказывать о проезжей компании, что остановилась здесь прошлой ночью. Вот, мол, то подолгу гостей не видно, то…

– А наутро в путь отправились, – охотно рассказывал Гейнц. – Иллийцы… ну, не все, но за главного у них иллиец. И барышня – иллийка. А остальные – наемники, сброд разной масти.

– Барышня, говорите? – переспросил Отец учтиво-равнодушным тоном.

– Ну да, двоюродная сестрица главного… запамятовал, как его звали. Такая жалость! Совсем молодая, жить да жить еще, а вот – больная. Совсем боги разума лишили. Не понимает, где находится, родню признавать не хочет.

– Ох ты, беда какая! – сочувственно поцокал языком Отец.

– Вот потому они ее в храмовую обитель и везут.

– Да разве ж здесь есть обитель? – удивился погонщик.

Дик и боцман в разговор не встревали, наворачивали кашу и внимательно слушали.

– А как же! – всплеснула руками круглолицая хозяйка. – Обитель Антары Лесной! Наш постоялый двор потому тут и выстроен, что когда-то здесь лежала дорога в обитель. Паломники шли, чтобы взглянуть на бронзовый кувшин, из которого богиня рассыпала по здешним горам семена – ну, когда наши леса растила. Когда Верховный Жрец Амросиус проклял нашу землю, насельники обители заперли ворота и заявили, что не пустят в свои стены не то что безбожных хэдданцев, но даже паломников: они, мол, брели по проклятым дорогам – и осквернились!.. А когда проклятье сняли, люди про обитель вроде как забыли, она в упадок пришла, а постоялый двор…

– Берта, – не выдержал Гейнц, – ты бы лучше терновой настойки на стол поставила, чем в беседу влезать да чепуху нести. То дела давние, они гостям не интересны.

– А все же люди в обитель ездят? – вернулся погонщик к прежнему разговору.

– Ездят порой, но со стороны Сухого тракта, там дорога лучше. Совсем-то не остается обитель без паломников. Туда бесплодных жен возят. И невест перед свадьбой. Говорят, надо руку на тот бронзовый кувшин положить да попросить Антару: как из семян лес произрастал, так чтоб из мужниного семени в моем чреве дети росли.

– Переврал ты слова, – не выдержала Берта.

– А мне зачем их знать? – хохотнул Гейнц. – Я мужик! Да и тебе они вроде ни к чему. Или мало ты мне детишек нарожала?

Берта закраснелась от мужней похвалы и хотел ответить, но тут в сенях хлопнула дверь.

– Псы не лаяли, – быстро сказал Гейнц. – Вилда с охоты вернулась.

3

И снова женщина встает.Знакомы ей туман и лед,В горах случайные дороги,Косуля, тетерев и лис,Игла сосны и дуба лист,Разбойничий трехпалый свист,Непроходимые берлоги…Э. Багрицкий

Радостные голоса приветствовали шагнувшую через порог женщину. Высокая, статная, она притягивала к себе взгляды. В темных волосах таяли снежинки, на смуглых щеках горел румянец от пробежки на лыжах, золотисто-зеленые глаза глядели прямо и весело.

– Вот! – со смехом сказала она, подняв двух связанных за ноги увесистых глухарей.

«Ух ты! – восхищенно подумал Дик. – Прямо рысь!»

Берта приняла у молодой охотницы добычу и унесла со словами: