Гоген в Полинезии - Бенгт Даниельссон

попрошайничанье, и, вне себя от гнева и стыда, Гоген тотчас отправил деньги обратно. А

когда пришло письмо Даниеля, оказалось, что он, в противоположность Шуффу и Морису,

не проявил достаточного усердия и не успел еще завербовать ни одного члена в

закупочное общество. Впрочем, он вообще сомневался, что этот план можно осуществить.

Словом, как и в 1892 году, Гоген должен был искать какой-то источник дохода на

Таити. А здесь возможностей не прибавилось; разве что бросить живопись и поступить на

службу в лавку или какое-нибудь правительственное учреждение в городе. Но этого ему

меньше всего хотелось, и Гоген, несмотря на все прежние неудачи, решил попробовать

уговорить состоятельного адвоката Гупиля, чтобы тот заказал ему портрет. Как раз в том

году Гупиль достиг зенита своей блестящей карьеры; мало того, что он отлично заработал

на деловых операциях, - соединенные королевства Швеции и Норвегии назначили его

своим почетным консулом. Можно было надеяться, что он настроен великодушно. Был

еще один превосходный повод начать с него: они с Гогеном были соседи. Великолепная

усадьба, где жил, купаясь в роскоши, консул Гупиль, стояла посреди большого парка в

европейском духе, с пышными клумбами, стрижеными газонами и слепками со

знаменитых греческих статуй, разбитого в северной части Пунаауиа, всего в четырех

километрах от скромной бамбуковой хижины Гогена. (Усадьба сохранилась до наших

дней; правда, она пришла в запустение.)

Уже по статуям было видно, что консул Гупиль решительно предпочитает

классическое искусство, и лишь с большой неохотой он поддался на уговоры Гогена и

заказал ему портрет. Однако сам он, насмотревшись на карикатурные портреты Гогена и

боясь стать посмешищем, отказался позировать. Вместо этого Гупиль принес в жертву

свою младшую дочь, девятилетнюю Жанну, по молодости лет не понимавшую, что ей

грозит. Получился очень реалистический портрет на гладком розово-лиловом фоне, как на

картине, изображающей обнаженную Анну. (Экспонируется теперь в музее Одрупгорд под

Копенгагеном.) Консул Гупиль был приятно удивлен и на радостях тотчас нанял Гогена

учителем рисования для своих четырех дочерей, которым он стремился дать хорошее

европейское образование; тогда это означало уроки рисования и живописи, обучение игре

на пианино и иностранным языкам. Правда, Гоген представлял себе меценатство

несколько иначе, но у должности учителя были свои преимущества, а дочери адвоката

оказались милыми и воспитанными. Кстати, старшую, как и дочь Гогена, звали Алиной, и

лет ей было столько же - восемнадцать166. Вероятно, это тоже примиряло его с новой, непривычной ролью, но главным преимуществом было то, что хозяева часто приглашали

Гогена отобедать с ними, а в доме консула Гупиля даже в будни на стол подавали

поразительно много изысканных блюд и хорошие вина.

Хотя вино и роскошные яства требовали от консула пристального внимания, он еще

поспевал развлекать гостей оживленной беседой. К сожалению, из-за склонности адвоката

читать длинные лекции, едва разговор касался какого-нибудь из его любимых предметов,

беседа часто получалась несколько односторонней. Об этом выразительно говорит запись,

сделанная одним гостем:

«За десертом он с пафосом объявил:

- Человеку в его земной жизни надлежит выполнить три главных долга. Передайте

мне вино, мерси!

Все внимательно слушали.

- Пожалуйста, назовите их нам.

- Охотно. Прежде всего, мужчина должен быть отцом. Бездетным холостякам вообще

незачем жить. Я бы обложил большим налогом каждого мужчину старше двадцати лет, у

которого нет сына или дочери. Во-вторых, его долг пахать и возделывать землю,

заставлять ее плодоносить. Хотя бы сажать деревья. Возьмите меня! Я разбил этот сад, все

здесь принялось и выросло на моих глазах. Выполняя этот долг, я обострил свой ум для

моего основного занятия. Третье, последнее требование - мужчина должен написать книгу,

плод зрелой мысли в зрелом возрасте, он должен зафиксировать свои знания и опыт в той

или иной форме, чтобы они принесли пользу грядущему, к которому все люди должны

относиться с величайшим благоговением. И если бы мне предложили назвать четвертый

долг, - продолжал ученый адвокат, наполняя свой бокал белым вином и передавая бутылку

дальше, - я бы сказал: путешествовать. Изучать мир чрезвычайно поучительно, это

облагораживает разум, расширяет кругозор и подрывает предрассудки. В путешествии

познаешь аксиому, что род человеческий, несмотря на разные верования, цвет кожи и

касты, - ЕДИН, и все должны трудиться для общего блага. Да-да, сударь, уж я-то поездил

по свету - был в Южной Америке и еще дальше; один раз ушел в море на открытой лодке.

Но теперь, когда мои волосы поседели, я ни за какие сокровища в мире не покину Таити.

- А какие обязанности у женщины? - позволили мы себе спросить.

- Держать в порядке дом, сударь, растить детей, быть доброй женой и хорошей

матерью, не лезть в политику и штопать платье»167.

Воззрения Гогена в общем по всем пунктам совпадали с взглядами консула Гупиля, и

он неплохо отвечал идеалу, который нарисовал адвокат. Казалось бы, они должны хорошо

ладить между собой. К сожалению, Гоген привык сам быть центром внимания, ему трудно

было мириться с мизерной ролью почтительного слушателя и подголоска. И уж совсем

невозможно было молчать, когда консул Гупиль принимался разглагольствовать об

искусстве. А затем Гоген допустил и вовсе непростительный промах: он стал спорить с

хозяином. Разумеется, Гупиль быстро охладел к нему, и Гогену оставалось только

уволиться.

Вероятно, хороший стол привел к тому, что за два-три месяца работы у консула

Гупиля здоровье Гогена заметно улучшилось. В конце октября 1896 года его полное

исцеление казалось только вопросом времени. Вместе со здоровьем к нему вернулись

душевные силы, а с ними и творческая энергия, которая нашла себе довольно

своеобразный выход: он вылепил из глины несколько больших статуй и, явно потешаясь

над аристократическими замашками консула Гупиля, поставил их как и он, у себя в саду.

Но этим сходство ограничивалось, потому что скульптуры Гогена были далеки от

классических образцов. Самые удачные изображали бегущую обнаженную женщину и