Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

«Агасси просто не рожден чемпионом», — утверждает журналист.

Я сворачиваю газету и чувствую, как стены надвигаются на меня и поле зрения сужается до размера булавочной головки. Лупика пишет так уверенно, как будто он знает будущее. А что, если он прав? Что, если это — мой момент истины и я так и останусь неудачником? Если не сейчас, когда я еще получу шанс выиграть Чемпионат США? Слишком много всего должно для этого совпасть. Финалы не растут на деревьях. Что, если я никогда не выиграю этот турнир и всю жизнь буду с сожалением вспоминать нынешний момент? Что, если идея взять в тренеры Брэда была ошибкой, а Брук — неподходящая для меня пара? Что, если моя с таким трудом собранная команда никуда не годится?

Джил видит, как я побледнел.

— Что случилось?

Я прочел ему колонку. Он не двигается.

— Хотел бы я как-нибудь потолковать с этим Лупикой, — произносит он.

— А что, если он прав?

— Контролируй то, что можешь контролировать.

— Конечно.

— А вот и наш заказ.

Мартин, недавно победивший меня на Уимблдоне, — серьезный соперник. Он отлично играет и в защите, и в нападении. У него мощное телосложение, рост метр девяносто восемь, и он отбивает мяч с обеих рук уверенно и аккуратно. Мартин способен вколотить в соперника почти любой удар, это вселяет неуверенность в тех, чья подача оставляет желать лучшего, — и в меня в том числе. Со своей подачей он сверхъестественно аккуратен: если и промахивается, то лишь на толщину волоса. Он метко бьет в линию, при этом игнорируя ее внутреннюю часть и посылая мяч точно во внешнюю половину. Мне же гораздо симпатичнее обладатели мощной подачи, которые часто промахиваются мимо площадки. Мне нравится, когда я могу заранее догадаться, куда пойдет мяч, а с такими игроками, как Мартин, угадать удается нечасто — значит, не остается возможности для маневра. Словом, он — отвратительный соперник для игрока с моими проблемами, и в начале нашего полуфинала я оцениваю шансы Мартина (а вместе с ним и Лупики) гораздо выше своих.

Тем не менее несколько геймов спустя я обнаруживаю несколько обстоятельств в свою пользу. Оказывается, на жестком покрытии (а это мой любимый тип) он чувствует себя гораздо хуже, чем на траве. Кроме того, Мартин играет куда ниже своих возможностей, просто потому, что не умеет справляться со своими нервами. Так что я хорошо понимаю его глубоко личные проблемы. А информация о противнике, как известно, сама по себе мощное оружие.

А еще у Мартина есть одна причуда. Некоторые игроки во время подачи смотрят на соперника. Другие — в никуда. Мартин обычно смотрит в определенную точку в зоне подачи. Я понял: если он вглядывается в это пятно в течение долгого времени, значит, он будет подавать в противоположном направлении. Если же он лишь взглянет в эту точку, стало быть, мяч полетит точно в нее. При счете 0–0 или 15-0 этого можно и не заметить, но перед брейк-пойнтом он таращится в свою любимую точку, как убийца в фильме ужасов, и смазывает по ней взглядом, будто неумелый игрок за покерным столом.

Этот матч складывается так легко, что мне не нужны подсказки от Мартина. Он выглядит неуверенным, маленьким, в то время как я играю с непривычной для меня решительностью. Вижу, что он не уверен в себе, почти слышу его мысли — и сочувствую ему. Победив в четырех сетах, покидаю корт и думаю: «Мартин, тебе еще предстоит повзрослеть». Эта мысль поражает меня: неужели я действительно мог сказать нечто подобное о ком-то другом?

В финале я встречаюсь с Михаэлем Штихом из Германии. Это его третий финал в турнире Большого шлема, и, в отличие от Мартина, он опасен на любом покрытии. Вдобавок Штих — прирожденный спортсмен с впечатляющим размахом рук. У него прекрасная первая подача, сильная и быстрая, она может зашвырнуть вас на Луну. Штих настолько аккуратен, что каждый его промах вызывает у противника изумление. От его промахов сопернику не легче: ведь в распоряжении Михаэля остается его коронная «пушечная» подача, ненамного слабее первой — от нее соперника запросто может бросить на землю. А чтобы он окончательно растерялся, Штих играет оригинально, не использует стандартных схем, так что сопернику ни за что не догадаться, собирается ли он подавать ударом с лета или отойдя предварительно к задней линии.

В надежде установить контроль над игрой и диктовать условия я сразу приступаю к решительным действиям, бью по мячу четко, резко, стараясь не испытывать страха. Мне нравится звук, издаваемый мячом при ударе о ракетку, нравится шум толпы, охи и ахи болельщиков. Тем временем Штих ведет себя легкомысленно. Но, когда ты проигрываешь первый сет 6–1, да еще так быстро, инстинкт велит паниковать, и если верить языку тела, Штих уже поддается этому инстинкту.

Во втором сете Михаэль собирается и дает мне бой с обеих рук. Я выигрываю 7–6 и чувствую, что мне повезло: все вполне могло сложиться иначе.

В третьем сете мы оба поднимаем ставки. Я уже вижу перед собой финишную ленточку, но и мой соперник полностью отдался игре. В прежние времена он иногда проигрывал мне, не веря в себя и рискуя без нужды. Но не сейчас: он играет умно, ловко, давая понять, что кубок мне придется вырвать у него силой. Что ж, мне ничего не остается. После моей подачи мы долго обмениваемся ударами, пока Штих не понимает: я мечтаю выиграть этот матч и готов, если понадобится, не покидать корт до конца дня. Вижу, что противник, задыхаясь, хватается за бок. Я представляю, как будет выглядеть кубок в моем холостяцком жилище в Вегасе.

За третий сет ни один из нас ни разу не потерял подачу. До счета 5–5. В конце концов я выиграл на чужой подаче. Я подаю на матч и слышу голос Брэда — так же ясно, как если бы он стоял у меня за спиной: «Подавай под удар справа. Когда не знаешь, куда бить, — под удар справа, справа». Бью мяч под удар справа, он пропускает. Итог матча уже ясен нам обоим.

Я падаю на колени. Глаза наполняются слезами. Я смотрю на свою ложу — на Фили. Перри, Джила и, разумеется, Брэда. Вы можете узнать все, что требуется, о любом человеке, если посмотрите ему в лицо в минуту своего величайшего триумфа. С самого начала я верил в талант Брэда, но сейчас, видя его искреннюю, ничем не сдерживаемую радость, поверил в него без оглядки.

Журналисты сообщают: я — первый несеяный игрок, выигравший Открытый чемпионат США с 1966 года. Более того, единственный человек, который смог сделать это до меня, — Фрэнк Шилдз, дед человека, сидящего сейчас в моей ложе. Брук, которая не пропустила ни одного моего матча, сейчас выглядит не менее счастливой, чем Брэд.

Моя новая девушка, мой новый тренер, мой новый менеджер, мой приемный отец.

16