Леди Малфой - Rishanna

Проваливаться в небытие я стала все чаще, и Люциус себя сломал, ради меня. Смеяться или плакать? Необычно звучит: «ради меня…».

— Хочешь к родителям? Я могу устроить, и память могу им вернуть… — он держал мою руку, но в глаза все так же старался не смотреть.

— Прощание хочешь устроить? Или от меня избавиться, чтобы склеп не позорила своим именем? — несправедливые слова, на первый взгляд, но на второй — доля истины в них была. Малюсенькая такая, но горькая…

— Не смей мне говорить такое! Я не позволю! — его голос зазвенел от неконтролируемой ярости. — Я сделал все! Абсолютно всё! Не хочу, чтобы ты умирала, я никогда так не хотел, чтобы кто-то не умирал, если на то пошло, но это конец! Всё! Мне жаль, но тебя скоро не станет, Гермиона. Так что, приглашать родителей? — на последних словах он поморщился.

— Только попробуй… — я погрозила ему костлявым пальчиком.

Муж вздохнул и присел на софу, заглянув, наконец, мне в глаза.

— Я ради тебя предложил, меня не одобрят, но …

— Никаких «но», Люциус. Такой родители меня не узнают и если ты сделаешь по-своему, я тебя и с того света достану!

— Беременной не узнают?! — пуститься в объяснения, или оставить все как есть? Другой они меня не узнают, абсолютно другой…

Что я скажу матери? Как рада её видеть? Она кинется меня обнимать и ласкать, потом спросит, как я живу, за кого замуж вышла, отчего выгляжу, как беременный скелет, уже не так уж и образно выражаясь, и что делаю в стане врагов? Ведь она знает, кто этот надменный блондин среднего возраста, я об Малфоях ей в своё время уши прожужжала. Про Рона начнет расспрашивать, а я про её нового ребенка, но если ребенок — девочка? И названа Гермионой?! Отец у меня человек последовательный в своих решениях, так что такой вариант стоило принять во внимание. А потом я им скажу: «Ну, все мама и папа, я вас люблю, но понимаете, мне умирать нужно, посему прощаемся!» Нет. Ни за что на свете! Умирание и так процесс не простой, усложнять его я была не намерена!

Хотя… Вот только сейчас раскусила себя, не стремилась я их видеть, без причин, а просто так. Ну не хотела! Да, в бессознательном состоянии я звала мать, но когда приходила в себя, не могла и лица её вспомнить, не то что скучать! То был уже чужой мир, скрытый от меня непроницаемой завесой…

— Да не беременной, женой твоей они меня не узнают… — он понял. Я имела в виду не пергамент в рамочке над камином, а душу свою, а именно ею, душой, я и свыклась с ролью леди Малфой, супруги коварного лорда Люциуса Малфоя, научившейся хитрить, сумевшей привыкнуть к смерти, словно та обыденный сюжет в её жизни, и безгранично сильно желающей родить ему детей. Живых детей. Мне не так сильно хотелось дышать, как стать матерью!

— Ладно, я пойду?

— Иди, я что, запрещаю? — он потоптался немного у двери, но решил не ронять достоинства и все же ушел с видом собранным и решительным.

Не знаю, сколько прошло времени с момента нашего разговора, я даже успела задремать, но вскоре меня разбудил топот ног, обладатель которых домочадцем не являлся. Этому «не домочадцу» надоело бегать вверх— вниз, и он заорал:

— Кисси? Драко? Лорд Малфой? Вы где?! — Блейз в магический карантин еще ни разу не попадал, и потому носился весьма беспорядочно, отчего, как я слышала, два раза разминулся с домовиком и один раз с Люциусом. Наконец все они друг друга нашли неподалеку от моей двери и о чем-то горячо зашептались. Еще не раз припомню Забини его дурную идею! Удумать поместить меня в маггловский госпиталь, когда не помогли все знания мира?! Еще в первые дни ко мне применили все заклятия, которые только можно было применить, не убив! Лучшие умы размышляли над тем, как ослабить силу рунного кольца и добавить мне в кровь магии, грубо говоря, конечно. Сама проблема была почти неуловимой и неясной, потому как подобные кольца, подобные мне люди никогда не носили. И правильно делали!

Меня поместили в лондонскую Королевскую больницу в Уайтчепеле. То было большое старое здание, с вытянутыми окнами, бесконечными лабиринтами серых унылых коридоров и скрипучим паркетом на полу. Никаких чар к персоналу никто не применял, не было и торжественного заселения, а после заполнения анкеты у стойки, Люциус, одетый вполне тривиально — в строгий маггловский костюм-тройку, поздоровался с врачом и о чем-то с ним беседуя, прошел к моей палате. Никакого беспорядка, никакого проявления неприязни к тому, от кого зависишь, отсутствие суетливости в решающие моменты, выдержка и хитрость — качества слизеринца, с успехом проявленные Люциусом в тот день. Вокруг него толпами кружили симпатичные медсестры и наперебой подсказывали, где кафе, где комната отдыха, и где любит прятаться главврач, который и не думал прятаться а, подражая «истинному джентльмену», то есть моему супругу, кружил вокруг меня, очарованный не мной, было бы чем тогда очаровываться, но манерами и лестью такого «обаятельного мужчины»! Деньги тоже сыграли свою роль, не мог муж обойтись без демонстрации своего благосостояния, но все же в первую очередь людей сражала наповал его внутренняя сила. Сложно было противиться холодным серым глазам, будто приказывающим тебе, как поступать!

Старался расположить к себе начальство супруг не зря. Да, мое тело отказывалось работать и происхождение у него маггловское, но вот суть все же магическая! Оно, мое тело, поломало почти все аппараты, которые поломке подлежали! Иглы не желали вводиться, медсестры отказывались со мной возиться, крестясь, прежде чем войти в палату, а страховой агент, одутловатый пожилой человек с блестящей, словно надраенный чайник, лысиной, весь день прикидывался санитаром и забегал раз пять, не в силах поверить россказням, что дрожащая от боли худая женщина на кровати смогла вывести из строя два томографа производства уважаемой компании Philips!

Диагноз мне, конечно, поставили, но уверена, методом выбора оного из справочника и тыканием пальца в первую открывшуюся страницу. Ну или во вторую.

— Кардиомапатия! — громко возвестил мой доктор и расплылся в счастливой улыбке. Коллеги ему чуть не зааплодировали, настолько удачным всем показался такой выбор моего заболевания.

Уже вечером, отправив домой Люциуса, прекратившего скрывать, наконец, свою растерянность и отчаяние и, приложив к его выдворению из палаты последние силы, так он не хотел уходить, я закрыла глаза и приготовилась к худшему. То есть, я была готова, трудно быть оптимистом, когда знаешь слишком многое, но принять свою смерть — возможно, а вот умереть, унеся с собой жизни собственных детей — нет.

«Эх, Нарцисса, какой же ты дар вот так запросто отвергла…» — подумала я и провалилась в черный омут, то ли обморок, то ли что похуже…