Шанхайский цирк Квина - Эдвард Уитмор

В молодости, сказала она, меня всегда удивляло, откуда такие святилища могли взяться в Японии. Тяжелая крыша, открытые стены, сваи могли появиться только в тропическом климате, в дождливых и жарких странах, где дуют муссоны. Но Япония — северная страна, и горная к тому же. Зачем в горах бояться наводнений, если они бывают только на побережьях? Зачем строить без стен и фундамента там, где дуют сильные ветры? Зачем крыть крыши соломой, а не землей и камнем, как другие северные народы? Айны, первые люди на этих островах, строили совсем по-другому. И сражались они тоже по-другому, в пешем строю, короткими мечами, а это вполне подходит для горной местности. И все же древнейшие предметы из гробниц народов Ямато,[49] наших предков, — это глиняные конники с длинными мечами. Что делать конникам с длинными мечами в тропических джунглях? Ну уж нет, они скорее с равнин Маньчжурии и Монголии.

Мама улыбнулась.

Они пришли с севера, и вместе с тем с юга. Наши предки были настоящим парадоксом. Дом, совершенно не похожий на людей, которые в нем живут. Тремя святынями были у них круглый диск из полированного металла, изогнутый кусок нефрита, меч. Солнце, молодой месяц и молния судьбы. Какие у вас планы?

Через несколько дней я отплываю на грузовом судне.

Что ж, значит, вы сделали то, зачем сюда прибыли.

На ней было черное кимоно. Во лбу у нее блестел изумруд. Она прикоснулась к камню длинным тонким пальцем.

Тогда я не знала имени хозяина цирка.

Я не знала, что сталось с сыном твоей матери от генерала, не знала и того, что сталось с моим сыном от твоего отца. Былое навсегда остается в нашем изумрудном мире, в драгоценных камнях нашего сознания, где цирк прошлого никогда не поглотит забвение. Мужчина, которого я знала, жаждал властвовать над своей судьбой. Но пути скрещиваются, луна и солнце враждуют, нас опутывает сеть поступков и чувств. Другие становятся частью нашей души, у нас за плечами — чужое прошлое. Он пожертвовал всем, чтобы плести сеть собственной судьбы. Я видела его лишь однажды, и провела с ним всего несколько часов, но это изменило всю мою жизнь. Почему так случилось?

Не он один помог мне, был и другой. Когда я пришла на склад в ту ночь, я думала, что моя жизнь кончена, но, услышав слова хозяина цирка, я поняла, что это не так. Безымянный гигант уже вернул меня к жизни, хотя я не знала этого до встречи с хозяином цирка. Но осознав это, я немедленно осознала и то, что тоже могу кому-то что-то отдать, и так и поступила.

Давным-давно мою жизнь изменили эти двое безымянных мужчин. Один слушал меня, другой говорил со мной. И хотя теперь я знаю имя одного из них, прошло много лет, а я так и не знаю имени второго. И это к лучшему? Может быть. Может быть, по-другому и не бывает. Может быть, такое милосердие всегда должно оставаться тайной.

Да, добавила она, кажется, так оно и есть.

Она говорила о генерале и его гибели, о том, как бежала в Китай, о своих шанхайских сновидениях, навеянных наркотиками, о порнографических фильмах в лучах кинопроектора, оказавшихся безобидной документалистикой. Она говорила о том, как ночью рикша вез ее по Дороге Кипящего Колодца на окраину города, к мрачной пещере, где состоялось последнее представление хозяина цирка.

Она взяла его за руку.

Когда он ушел, она пошла в свой храм и подняла соломенные циновки. На платформе стоял слон, выточенный из слоновой кости, с сиденьем в форме лотоса на спине. Она забралась на лотос, глядя, как город медленно освещают последние лучи солнца.

Она сидела в позе дза-дзен, сложив руки в мудре знания. Первую половину жизни она посвятила десяти тысячам мужчин, которые приходили ради ее татуировки, мифического эпоса о драконе, вторую — генералу и хозяину цирка, таким разным и умершим похожей, нелепой смертью.

Она вспомнила апокрифическую хронику времен династии Хань, описывавшую ужасы пустыни Гоби. Автор хроники боялся песчаных бурь и исчезающих рек, миражей, а больше всего — тайных посланцев, представлявших интересы князей и деспотов тысячи стран, где нет закона, и тем самым угрожавших власти Сына Неба.

Он заявлял, что в этом-то и весь ужас, но потом случайно проговаривался, выдавая истинную причину своего страха, от которого трепетал, когда проходили караваны: его не так пугали огромные армии, которые могут прислать тысячи князей и деспотов, в чьих землях не властвует закон, как страшная догадка о сути истинной угрозы Сыну Неба и нерушимости его власти.

Что, если они не представляют вообще никого?

Мама сидела в своей поднятой на сваях и крытой соломой хижине, какие все еще строят крестьяне по образцу храма, впервые возведенного в Японии две тысячи лет назад, на южном полуострове.

Как святыня в этом храме хранился круглый металлический диск, зеркало, принадлежавшее богине солнца до того, как музыка выманила ее из пещеры и она стала родоначальницей японских императоров. На протяжении двух тысяч лет, в конце каждого второго десятилетия, храм богини сносили и перестраивали в первозданном виде, чтобы он пережил без изменений правление ста двадцати четырех императоров.

Вот так же и люди: их уничтожали, чтобы храм никогда не старился, менялся и оставался неизменным, их уничтожали и воскрешали десять тысяч человек, или всего двое — те, что украсили татуировками свое сознание, те, что слушали историю о драконе, те, что шли с караваном, который вновь и вновь путешествовал по пустыне в поисках сказочного царства.

Крохотная женщина склонила голову. Судьба забрала ее сыновей, и больше у нее ничего не было, но все же ни одной слезы не скатилось из изумрудного глаза, вобравшего в себя последний свет того осеннего заката над Императорским рвом.

Глава 8

Нитирен

Да, они не поверят вам, но вы все равно должны сказать им правду. Вы должны сказать, что однажды один человек мечтал о том, чтобы поднялся ветер, что он мечтал об этом и желал этого всем сердцем, и ветер действительно поднялся.

За день до отплытия Квин получил открытку. Она пришла в отель, где он остановился, напротив Токийского вокзала. Ее прислали на его старый адрес в день похорон Большого Гоби. На открытке было изображение рыбацкой деревни, неразборчивое послание и каракули вместо подписи.

Герати.

Квин узнал, что деревня эта в трех часах езды на поезде, на побережье к югу от Камакуры. До этого он несколько недель пытался найти Герати, но безуспешно. Никто не видел гиганта с выпученными глазами с начала лета. Он то ли умер, то ли уехал из Токио.