Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1 - Наталья Баранова-Шестова

Около 8 мая Гершензоны поехали в Берлин с намерением пробыть там дней десять и затем уехать в Москву. Но в Берлине М.О.Гершензон плохо себя почувствовал, и, вместо того, чтобы вернуться в Москву, семья вернулась в Баденвейлер. Там Гершензон прочитал только что появившиеся работы Шестова:

Все эти дни читаю твои французские книги. Увидимся, поговорим. Паскаль, потому ли, что читаю его по-французски, или потому, что ты писал его для иностранцев, — самя ясная твоя книга, написана clareetdistincte. Экземплярский великолепно перевел. Спрашивается: что хуже (или лучше): убить Бога, чтобы без помехи устраиваться на земле, — или так понять Бога, чтобы обезбожить, обез-

душить все земное? Я не могу принять первого (Декарт), но не могу принять и второго, твоего. Я сегодня все 4 часа лежания читал тебя, и очень свежо и сильно думал, читая; а после обеда нашли облака, стало легче, пошли мы погулять и забрели в деревушку, состоящую из трех изб. На одной — на стене — надпись; изба построена в 1874 году, с тех пор и надпись:

Ein neues Haus habJ ich erbaut;

Von vielen wird es angeschaut.

Die da gehen aus und ein

Lass dir, Herr Christ, befohlen sein.

Какая прекрасная гордость и самодовольство в первых двух строках! Верно, своими руками строил. — Это не безбожная жизнь, которую жил этот крестьянин, — это жизнь в Боге. Нельзя человеку не спать; но если он весь день трудился, строя себе новый дом, и вечером, усталый, ложится с мыслью о том, что и он сам, и его новый дом, во власти Божьей, то сон его — благой сон.

У тебя выходит так, точно человек сам себе создал разум; но ведь разум — оттуда же; и откуда ты знаешь: разумность, логичность разума — не таинственнее ли всякой неожиданности оттуда? Я же думаю, что и разум, и «закон» тоже божественны, но напрасно претендуют на монополию божественности. И сон того мужика, и сон Петра (от великой, может быть, усталости, от нервного утомления) кажутся мне лучше больной бессонницы Паскаля.

Это моя оговорка. А в общем я думаю так же, как ты. Но все это долгий разговор. Очень хорошо у тебя написан двойной Спиноза, только поймут ли читатели эпиграф? Богатый эпиграф, завидую. И все, от начала до конца, необыкновенно увлекательно. (15.07.1923).

На это письмо Шестов ответил Гершензону из Берлина:

Как видишь — я уже в Берлине, вчера приехал. Проживу здесь две, три, а может и четыре недели… Здесь, в Берлине, я живу у д-ра Эйтингона, подле Тиргартена, и мне кажется, это лучше всякого курорта. Д-р Эйтингон необычайно дружески ко мне относится, так что мое пребы-

вание ему не в тягость, по-видимому, и, если только я здесь стану поправляться, то уезжать отсюда было бы неразумно…

Твоя критика моего «Паскаля» меня огорчила. Ты говоришь, что написано clareetdistincte, но, по-видимому, в моем изложении есть какой-то крупный изъян. Если даже ты, такой тонкий и умелый читатель, мог допустить, что я упрекнул крестьянина за то, что он, окончив работы, отдыхает — значит я написал не clareetdistincte, и можешь понять, как это меня огорчает. Ведь у меня даже и разговору об этом нет. Книга называется «Гефсиманская ночь», значит, вопрос о том только, почему агония Иисуса была такая мучительная и почему Ему не дано было спать, в то время, когда другие спали (понятно, от великой усталости). Неужели такой вопрос, по-твоему незаконен? И неужели для Петра, который мог уснуть, обидно, если кто- нибудь вспомнит и о Иисусе, который тоже хотел уснуть («да минет Меня чаша сия»), но которому уснуть не пришлось («да будет воля Твоя»)? Мне кажется, что наоборот. Или еще лучше: что спящий Петр и неспящий Иисус не сталкиваются. Не сталкиваются даже тогда, когда Петр от Иисуса отрекается. И вообще, ведь в «Паскале» и в «Rev. delamort» не этический вопрос рассматривается, а то, что в другой плоскости, чем этика. Так, по-видимому, в моем изложении есть что-то, что дало повод тебе к другому истолкованию. Может, когда увидимся и потолкуем, я выясню, что именно в книжке внушило тебе увидеть такое, чего я сказать не хотел. Век живи, век учись писать — и писать не научишься никогда. Пиши мне в Берлин — адрес Эйтингона на конверте. Очень хочется увидеться, когда я выясню твои планы и свои, сговоримся о встрече. (20(?).07.1923).

За это время Шестов выхлопотал для Гершензона возможность прожить за границей еще 8–9 месяцев. Несмотря на уговоры Шестова, Гершензоны в начале августа поехали в Москву, с остановкой в Берлине, где они, наконец, встретились с Шестовым. Об этой долгожданной встрече Шестов упоминает только вскользь в одном письме (к дочерям, 4.08.1923), а Гершензон — в трех письмах, которые он написал Шестову после того, как вернулся в Москву:

Баденвейлер — как сон в Елисейских полях, встреча с тобой — как совершившееся чудо. Ты был все время очень нервен, разочарован… Да это был у тебя не отдых; на тебя было слишком много родственного и приятельского спроса, ты разрывался ежедневно. Разве уже около Анны Елеазаровны потом отдохнул. (3.09.1923).

Вчера он [Вячеслав Иванов] читал у меня свое последнее стихотворное произведение, род трагикомедии; много таланта, главное, восхитительные стихи. Заставь его прочитать эту вещь у д-ра Эйтингона, как в прошлом году Ремизов читал своего Петьку [134]. (16.06.1924).

Передай поклон твоему милому Амфитриону [М.Е.Эйтин- гону?] и скажи, что я с удовольствием вспоминаю прелестный вечер, проведенный у него. (23.06.1924).

Сохранилось 23 письма, написанных Гершензоном Шестову после возвращения Гершензона в Москву. В них он благодарит за ежемесячное пособие (75 долларов), которое выхлопотал ему Шестов, рассказывает о своей жизни в Москве, менее трудной, чем раньше, о своем здоровье (он часто хворал), об общих знакомых — Е.Лундберге, Г.Шпете, В.Иванове, Варваре Гр. Малахиевой-Мирович и о др. Варвара Гр. в то время жила под Москвой в Сергиево и часто оставалась без денег и без работы. Гершензон и Шестов ей помогали, не раз выручали ее в трудных обстоятельствах. Она тоже переписывалась с Шестовым. В это время Шпет прочитал «Гефсиманскую ночь» Шестова. Гершензон пишет:

Он [Шпет] прочитал Паскаля и говорит о нем с большой похвалой… он говорит об этой книге то же, что и я сказал: это уже потому твоя лучшая книга… что в ней нет твоей иронии или сарказма, который тебе не

идет… а это не мало, когда 8-я или 9-я книга, под старость, оказывается едва ли не лучше прежних: итак, гордись. (3.05.1924).

Гершензон пишет об «иронии и сарказме» Шестова. И сам Шестов об этом говорит в записи от 8 октября 1919 г. в «Дневнике мыслей»:

Не надо иронии — надоела. Не надо пафоса — в нем искусственность, он ничего не дает. Не надо спокойствия

оно симуляция. Что же надо? И вопросы надоели, и ответы — фальшивые. Стало быть, не писать. Это возможно. Но не думать — нельзя. (Дневник мыслей, стр.241).