Жданов - Алексей Волынец

Представляется, что и мнение Гетти страдает некоторым упрощением, но оно куда ближе к реальности, чем типовое представление о репрессиях как о коварном замысле Сталина и компании. Природа социальных явлений, именуемых ныне шаблонно «массовые репрессии», сложна и неоднозначна. Тут переплелись самые разные причины и поводы: борьба за власть в верхах правящей партии и борьба за тёплые места среди чиновничества, попытки сталинского руководства в условиях тотального дефицита квалифицированных кадров любыми мерами и экстренно построить эффективно действующую систему, реальные происки антисталинской оппозиции, борьба с коррупцией и искренняя шпиономания в условиях надвигающейся мировой войны, личные амбиции тысяч людей, общее ожесточение нравов в обществе и многое-многое другое.

Полноценный и всесторонний анализ этого явления в исторической науке, увы, отсутствует. Освещение вопроса репрессий в наши дни — яркий пример «политики, опрокинутой в прошлое».

Что же касается деятельности товарища Жданова в период «большой чистки», отметим, что наш герой явно не проявлял склонности к поиску всяческих «врагов», особенно в ближнем окружении, в подозрительности и злопамятности замечен не был. Его нижегородский период обошёлся без каких-либо громких разоблачений и процессов. Более того, члены сформированной им команды, оставшиеся после него у власти в Горьковском крае, в 1937 году обвинялись новым первым секретарём Юлием Кагановичем (братом Лазаря Кагановича) и в том, будто они «протаскивали теорию, что наша область не засорена врагами…»{221}.

В начале 1990-х годов управление ФСК по Санкт-Петербургу и области на запрос петербургских историков В.А. Кутузова и В.И. Демидова дало следующий ответ: «Каких-либо сведений о личных инициативах А.А. Жданова в политических преследованиях конкретных граждан, незаконных санкциях, его вмешательствах в оперативно-следственную, надзорную и судебную деятельность в архиве Управления не выявлено. В состав внесудебных органов на территории Ленинградской области в 1934—1944 годах А.А. Жданов не входил»{222}.

Жданову действительно удалось уклониться — и, похоже, сознательно — от почти обязательного для первого секретаря участия в Особой тройке, существовавшем в 1937—1938 годах на уровне областей внесудебном репрессивном органе. В состав Ленинградской тройки вместо первого секретаря Жданова входили вторые секретари обкома — сначала Пётр Смородин, потом Алексей Кузнецов. У нашего героя был удобный повод уклониться от участия в этом трибунале — по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 апреля 1937 года Жданов должен был работать в Москве не десять дней в месяц, как раньше, а один месяц из двух. Помимо секретаря комитета партии в тройку по должности входили начальник или замначальника местного управления НКВД и областной прокурор.

Показательный факт: все участники Ленинградской тройки — партсекретари Пётр Смородин и Алексей Кузнецов, руководители областного УНКВД Леонид Заковский (Генрих Штубис), Владимир Гарин (Иван Жебенёв), Михаил Литвин и ленинградский прокурор, «старый большевик» Борис Позерн (он же Степан Злобин) — будут расстреляны в разные годы или, как байкальский рыбак Литвин и сын священника Жебенёв, сами застрелятся, чтобы избежать ареста.

До конца жизни Андрей Александрович Жданов весьма осторожно и, скажем так, аккуратно относился к органам. Сохранились воспоминания, как во второй половине 1930-х годов всесильный член ЦК, первый секретарь горкома и обкома терпеливо дожидался в правительственной ложе ленинградского театра начальника областного управления НКВД Заковского — тот имел привычку опаздывать и без него спектакль не начинался…

Ряд исследователей считают, что знаменитая телеграмма Сталина и Жданова о смещении Ягоды и назначении Ежова была результатом именно общения Жданова с Заковским — последний входил в группировку чекистов, конкурирующую с Ягодой, и убедил нашего героя в необходимости смены наркома внутренних дел. Жданов довёл это мнение до Сталина.

Именно на период деятельности Заковского и Литвина приходится пик политических репрессий 1930-х годов в Ленинграде. В документах спецкомиссии Политбюро ЦК КПСС конца 1980-х годов, когда в разгар перестройки шло разоблачение сталинских репрессий, было указано общее количество репрессированных в Ленинграде в 1935—1940 годах — 68 088 человек. До сих пор эта цифра и этот источник остаются наиболее авторитетными и стыкуются с количественными оценками репрессий в целом. Озвученные же в 1990-е годы цифры репрессированных в сотни тысяч по Ленинградской области и десятки миллионов по стране остаются спекуляциями, ничего общего с действительностью не имеющими.

Реальные цифры репрессий и без того впечатляющи: почти шесть с половиной тысяч арестованных только за два месяца, с 1 июня по 1 августа 1938 года, «участников антисоветских, националистических, повстанческих, диверсионных и шпионских формирований, 68 тысяч репрессированных в Ленинграде за пять лет. Но большинство трёхмиллионного населения города репрессии не задевали. Террор был направлен в основном на заметную верхушку общества, в народе чувствовалось даже некоторое удовлетворение от преследований «начальников».

Тогда для подавляющего большинства граждан СССР 1937 год был не пиком сталинских репрессий, а годом столетия со дня смерти Пушкина. Год, когда страна буквально погрузилась в самый настоящий культ поэта, во многом — стараниями главы Ленинграда, влюблённого в русскую классическую культуру.

9 февраля 1937 года в Ленинграде на стрелке Васильевского острова, на площади, получившей название Пушкинская, состоялась закладка памятника поэту. В объявленном конкурсе победит Иван Шадр — известнейший советский скульптор, уроженец Шадринска. Хотя в таланте создателя потрясающих по выразительности скульптур «Булыжник — оружие пролетариата» или знаменитой «Девушки с веслом» сомневаться не приходится, вероятно, тут не обошлось без участия товарища Жданова, питавшего тёплые чувства к городу своей революционной молодости.

10 февраля 1937 года уже в Москве, в Большом театре, состоялось торжественное заседание, посвященное столетию со дня смерти Пушкина. В центре президиума под огромным изображением поэта располагались Ворошилов и Жданов, в правительственной ложе — вся остальная верхушка СССР во главе со Сталиным. Пожалуй, для тех лет — беспрецедентный случай такого внимания правящих верхов страны к событию в истории культуры.

На протяжении пресловутого 1937 года граждан СССР и жителей Ленинграда волновали и другие, более приземлённые вопросы. В силу самой человеческой природы жилищный вопрос для сотен тысяч ленинградцев был тогда уж точно более значимым и волнующим, чем судьбы арестованных в Крестах или Большом доме управления НКВД на Литейном проспекте. Кстати, это монументальное здание в стиле конструктивизма, как и Дом Советов, тоже проектировал Ной Троцкий. Именно в 1937 году товарищ Жданов, лично контролировавший ход строительных работ в Ленинграде, несмотря на многочисленные возражения этого известного архитектора, внёс поправки в генеральный план развития города — теперь все средства направлялись в первую очередь на строительство жилых зданий. Амбициозному Дому Советов пришлось подождать. Так, 1937 год стал для Ленинграда и годом репрессий, и годом Пушкина, и годом массового жилищного строительства.