Изгнанник из Спарты - Фрэнк Йерби

- Я пойду к Парфенопе! - бушевал он. - Напьюсь как сова Афины! Буду спать с...

Его шатало, как будто он уже был пьян. В сущности, он и был пьян. От горького вина душевных мук.

Маленькая начинающая гетера Псилла - разумеется, это не было ее настоящим именем, ибо означало "блоха";

такое прозвище она получила от подруг за свою миниатюрность и живость очень медленно оторвала свои губы от губ Аристона.

- В чем дело, милый? - прошептала она. - Обычно мои поцелуи могут возбудить даже покойника.

- Я не знаю, - пробурчал Аристон. - Наверное, во мне слишком много вина. Нет, слишком много печали.

- Ну ничего, я тебя мигом вылечу! - заявила Псилла и приступила к делу. Но все ее усилия были тщетны.

Наконец она села и удивленно посмотрела на него. Она была очень маленькой и очень привлекательной. Ее соски были подрумянены. От нее исходил очень сильный и насыщенный запах духов. Ему внезапно сделалось дурно.

- Послушай, Псилла, - начал он. Но слова, которые он собирался произнести, застряли у него в горле.

Хрисея стояла рядом и смотрела на них. Она не плакала. Пока. С ней происходило нечто куда более ужасное. Она буквально распадалась на куски, не снаружи, а внутри. Он отчетливо видел этот жуткий процесс самораспада в ее глазах.

Она резко наклонилась, что-то подняла с пола и протянула ему трясущейся рукой. Это было письмо. То самое, что он весь день проносил под туникой. О существовании которого он давно забыл. Которое упало на пол, когда он сдернул с себя хитон.

- Прочти его, когда у тебя найдется время, мой господин Аристон, сказала она ясным твердым голосом, ломким, как сланцевая скала. - Я думаю, что оно позабавит тебя. Подумать только, я предложила тебе свое тело! Тебе, которому достаточно свистнуть, и в твоем распоряжении будет великое множество тел - восхитительных, как у этой маленькой куклы. Но вот того, что принадлежало тебе и все еще принадлежит, она тебе дать не может, о бесконечно прекрасный Аристон, потому что этого у нее нет. Мою душу. И еще кое-что. Девственность, о которой она давным-давно позабыла. Любовь, которая не продается. Верность - да ты даже слова этого не знаешь!

Она повернулась, шагнула к дверям, затем остановилась и снова оглянулась.

- По крайней мере, я рада, что она - не мужчина! - произнесла она, еле сдерживая рыдания, и стремительно выбежала из комнаты.

- Да оставь ты эту старую тощую Гекату, пусть убирается! - сказала Псилла. Но он грубо оттолкнул ее и поднялся на ноги.

Он натягивал хитон, когда услышал крик Парфенопы.

- Я пыталась остановить ее! - причитала Парфено-па. - Я пыталась. Аристон! О, Гера, мать богов! Что же нам теперь делать?

Хрисея открыла глаза.

- Ты добилась только того, - прошептала она, - что я - о боги, как больно - не попала себе в сердце. А теперь мне придется...

- Хрис! - простонал Аристон. - О всемогущие боги! Хрис!

-... мне придется долго умирать. А я не такая уж смелая... Я думала, что я смелая, но - как мне больно! Аристон, вытащи его! Чтобы кровь...

Она потеряла сознание.

- О боги, - повторял Аристон, - о боги, боги, боги!

- Аристон, - рыдала Парфенопа. - Они закроют мое заведение! Я хочу сказать, мою школу! Меня, наверное, посадят в тюрьму! Я пойду по миру! Ах, ягненочек, солнышко, умоляю тебя, убери эту маленькую ведьму отсюда! О Зевс Громовержец, зачем ей понадобилось убивать себя именно в моем доме?

Волна холодного презрения, внезапно накатившая на него, странным образом прояснила его мысли и чувства. Он вдруг ощутил ледяное спокойствие. Он не знал, что оно было следствием только что испытанного шока. Но это не имело значения, главное, что в нем было спасение.

- Заткнись, грязная шлюха, - сказал он ровно. - Она еще жива. И я сделаю все, чтобы спасти ее. На моей совести и без того достаточно смертей. А теперь иди и принеси ткань для перевязки, горячую воду, корпию, чтобы остановить кровь. И иголку с нитками. Льняными нитками, не перепутай. И прокипяти иголку. Я видел, как это делают военные лекари. Это помогает. Не знаю почему, но помогает. Ты слышала, жалкая старая порна? Бегом!

- Ты что, хочешь заштопать ее? Как рваный мешок? - ахнула Парфенопа.

- Ну разумеется. Быстрей, Парфенопа! Клинок застрял в левой груди Хрисеи; он вонзится косо. по диагонали, так что одна сторона лезвия торчала наружу почти до самого острия. Он увидел, что грудная клетка не была пробита. Если она не истечет кровью, у него есть шанс ее спасти. Ничтожный но все-таки шанс.

- О Асклепий, помоги мне, - вознес он молитву к небесам. - И ты, о божественный Аполлон. И ты, Пан. И вы, Афина, Панацея и кентавр Хирон - вы, исцеляющие боги, направьте мою жалкую руку, не дайте ей дрожать. О божественные, молю вас...

Он выдернул клинок. Поток крови, хлынувший из ее груди, был ужасен. Он, столько видевший ее на поле боя, чуть не лишился чувств. Ибо это была кровь Хрисеи - этой бедной нежной и столь дорогой ему глупышки. Этого хрупкого, маленького, почти бесплотного дикого лесного зверька, любившего его больше жизни, готового умереть из-за

него, как умерла Фрина. Нет! Клянусь великим Зевсом, я не допущу этого! О Гера, Гестия, Артемида - вы, любящие чистоту, невинность, непорочность!

Он взял в руки иголку. Он слышал, как Парфенопу рвало за его спиной.

Псилла стояла рядом с ним на коленях, подавая ему разные предметы, по мере того как в них возникала надобность. Ее глаза казались огромными на ее маленьком личике. Но она не падала в обморок, подобно уже лишившейся чувств Парфенопе; ее даже не рвало. Она изо всех сил помогала ему. Когда он закончил, она посмотрела на него, затем на неподвижную смертельно бледную окровавленную фигурку на постели. И только тогда слезы хлынули у нее из глаз неудержимым потоком.

- Она мертва, не так ли? - прошептала она. - О небеса, отныне каждый год в этот самый день я буду приносить жертву на ее могиле. В честь той, что знала, что такое любовь и что любовь стоит того, чтобы за нее умереть. Ибо любовь того стоит! О да! О, Аристон, я...

Но Хрисея не умерла. Ни Мойры, ни Эринии не были столь жестоки.

Или, если хотите, столь милосердны.

Глава XIX

Он нес ее на руках, завернутую в гиматий, по темным городским улицам к себе домой. Ему повезло: он не встретил никого из скифских наемников, охранявших ночной покой полиса. Правда, такая встреча не имела бы для него каких-либо серьезных последствий, ибо содержимого его кошелька вполне хватило бы для того, чтобы купить их молчание. Но сама задержка, неизбежная в подобной ситуации, могла бы оказаться роковой.

В спешке он раз или два встряхнул Хрисею, и она застонала. Этот слабый, еле слышный исполненный страдания звук разрывал ему сердце. И он молил всех богов, в которых, в общем-то, по-настоящему не верил, не дать ей умереть.

Войдя в спальню, он положил ее на кровать и несколько раз позвонил в колокольчик, разбудив всю женскую прислугу. На их лицах он прочел ужас, любопытство, ту болезненную ненасытную страсть ко всякого рода скандалам и сплетням, что составляет саму суть женской природы; но он не обратил на это никакого внимания.

- Позаботьтесь о ней, - кратко распорядился он. - Да поосторожнее, глупые курицы. Ее рана очень опасна. И пришлите мне Подарга!

Одна из них помчалась на мужскую половину. Остальные склонились над Хрисеей.

- Бедняжка! - перешептывались они. - Такая маленькая, такая худенькая! Наверное, ее морили голодом. А эта рана! Какой ужас! Кто-то пытался ее убить! Ах! Сколько крови! Интересно...

- Ничего интересного, - оборвал их Аристон. - Идите и принесите горячую воду и простыни, чистые простыни, ради Геры! Снимите с нее одежду! Искупайте ее, устройте поудобнее. Белье тоже снимите. Наденьте на нее ночную рубашку, только выстиранную и не рваную, если у вас вообще есть нечто подобное, немытые козы!

Подарг уже стоял перед ним.

- Подарг, - торжественно обратился к нему Аристон, - ты еще не разучился бегать?

- Я, мой господин? Разве я проиграл хоть один забег из тех, в которых я защищал твою честь? - обиженно отозвался Подарг.

- Ну что ж, друг мой, тебе предстоит еще один забег, - сказал Аристон. - Самый главный в твоей судьбе. Ибо разыгрывается в нем жизнь. Нет, две жизни. Если она умрет, я не смогу жить.

- О мой господин! - воскликнул Подарг.

- Беги к дому врача Офиона. Скажи ему, что я послал тебя за ним и он должен прийти немедленно, несмотря на столь поздний час. Если он откажется, приведи его силой. Впоследствии я заплачу ему достаточно, чтобы он забыл нанесенную ему обиду...

- Я все понял, мой господин, - сказал Подарг. Аристон снова повернулся к кровати. Служанки уже раздели Хрисею. Ее худоба была просто невероятной. Он легко мог сосчитать каждую ее косточку. "Придется придумать способ, как нарастить на них хоть немного мяса. Если, конечно, она выживет", - подумал он.

Врач Офион удивленно взглянул на него.

- Кто обрабатывал эту рану? - спросил он. - Кто зашил ее?

- Я, - ответил Аристон. Врач улыбнулся: