Вопрос на десять баллов - Дэвид Николс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Изучение пчел. – Верно. – Я мыслю, следовательно, существую? – Верно. – «Волшебник Задок» Генделя. – Верно.
В какой-то момент я наклоняюсь и смотрю на Люси – она убирает свои блестящие черные волосы за ухо и скромно смотрит в пол, пока зрители аплодируют ей, – и я задумываюсь о том, что сказала Ребекка: может, мне и в самом деле надо было пригласить ее на свидание? И как это мне в голову не пришло? Может, это и будет для меня выходом. Может, если у нас с Алисой так ничего и не получится…
Но о чем я думаю? Мы проигрываем 65:100, и этот уродец Партридж отвечает подряд на три вопроса о математических теориях Эвариста Галуа или еще о чем-то совершенно непостижимом, а я просто сижу и тупо пялюсь на затылок нашего медвежонка, и мы проигрываем, проигрываем, проигрываем, и я понимаю, что даже с Орегоном, Невадой, Аризоной и Южной Калифорнией у меня в рукаве для нашей команды остается только один шанс победить: если кто-нибудь из зрителей, скажем Ребекка Эпштейн, снимет Партриджа из снайперской винтовки.
И тут происходит нечто изумительное: звучит вопрос, на который я знаю ответ.
– Какой поэт Викторианской эпохи написал повествовательную поэму «Любовник Порфирии», в которой главный герой душит свою возлюбленную ее же косой?
И никто не жмет на кнопку. Никто, кроме меня. Я жму на кнопку, затем открываю рот, который словно набит тестом, и с трудом произношу слова:
– Роберт Браунинг?
– Верно!
Звучат аплодисменты, настоящие аплодисменты, начатые моей мамой, должен признаться, но тем не менее это аплодисменты, и мы получаем право на несколько бонусных вопросов…
– …входящие в структуру растительной клетки!
Мы с Алисой стонем вслух и безвольно откидываемся на спинки сидений. Но наши переживания напрасны, потому что доктор Люси Чан здесь, а то, что доктор Люси Чан не знает о строении растительной клетки, вообще не стоит знать никому. Она отвечает на эти вопросы, даже не вспотев:
– …паренхима… колленхима… может, склеренхима?
– Да не может, а точно склеренхима!
И зрители снова награждают нас хлопками, потому что мы снова в игре, и счет уже 90:115, и я снова проснулся, потому что я знаю, что я – нет, не я, а мы, команда, все-таки можем победить.
– Еще один начальный вопрос. Герой Диккенса Филипп Пиррип больше…
Знаю.
Жму на кнопку.
– Пип из «Больших надежд», – отвечаю я, четко и уверенно.
– Вы отлично предвосхитили вопрос, – говорит Бамбер, и в студии раздаются аплодисменты, даже свист – наверное, это Ребекка, которая сидит в переднем ряду и вся светится от радости, и я понимаю, что чувствует футболист, забивший гол. И все же я стараюсь не улыбаться. Я сижу с серьезным и уверенным видом, и все мои мысли только о том, что будет дальше – Орегон, э… Невада, хм… Аризона, и Нижняя… или Южная Калифорния? Но нужно сохранять спокойствие, сохранять спокойствие, сначала бонусные вопросы, а это потенциальные пятнадцать баллов, плюс те десять, которые я только что принес команде, и в сумме мы можем сравняться с противником, счет будет равным, но все зависит от того, на какую тему будут бонусные вопросы…
– И тема всех ваших бонусных вопросов – первые и последние строчки пьес Уильяма Шекспира.
«Ура!» – мысленно кричу я, но ничего не говорю вслух и не подаю вида. Я справлюсь с этим, готов поспорить, что я знаю все это.
Наши противники, естественно, фыркают и разочарованно откидываются на спинки кресел, потому что уверены, что тоже могли бы ответить на эти вопросы, а Нортон, изучающий античную литературу, уныло треплет свои локоны, но что делать, ребята, теперь эти вопросы наши. Алиса, видимо, тоже поверила в наши силы, потому что она смотрит на меня, кивает и улыбается, словно говоря: «Давай, Бамбер, задавай самые каверзные вопросы, это не имеет значения, потому что мы с Брайаном – друзья и единомышленники и вместе мы справимся со всем, что ты нам приготовил», и вот он, наш первый бонусный вопрос…
– Какая пьеса начинается со слов «Прочь! Расходитесь по домам, лентяи. / Иль нынче праздник?» [100]
Знаю.
– «Юлий Цезарь», – шепчу я Патрику.
– Уверен? – спрашивает Патрик.
– На все сто. У меня этот вопрос был на экзаменах в предпоследнем классе.
– «Юлий Цезарь», – отвечает Патрик решительно.
– Верно! – говорит Бамбер, и раздаются редкие аплодисменты, не долгие, а как раз до следующего вопроса.
– Какая пьеса заканчивается словами «Так с тяжким сердцем я плыву назад, / О тяжком деле известить сенат»? [101]
Знаю.
– «Отелло».
– А не «Гамлет»? – шепчет Алиса Патрику.
– Нет, я думаю, это «Отелло», – мягко, но решительно говорю я.
– Люси? – спрашивает Патрик.
– Извини. Понятия не имею.
– А я на девяносто пять процентов уверена, что это «Гамлет», – снова говорит Алиса.
– Брайан?
– Мне кажется, «Гамлет» заканчивается тем, что уносят тела и звучат выстрелы. «Тяжкое дело» – это смерть Дездемоны и Отелло, поэтому я более чем уверен, что это «Отелло», но если тебе, Патрик, хочется ответить «Гамлет», то валяй, говори «Гамлет».
Патрик смотрит на нас обоих, на Алису и меня, делает свой выбор, поворачивается к микрофону и говорит:
– Это… «Отелло»?
– Это «Отелло»!
И трибуны взрываются аплодисментами. Патрик под столом дотягивается до меня и по-дружески гладит мою руку, и Люси подмигивает мне, а Алиса смотрит на меня глазами, полными благодарности, умиления и искренней нежности; такого я в ее глазах еще не видел. Рука Алисы под столом касается меня – сначала пробегает по бедру, потом находит мою руку и сжимает ее, большой палец трет мою влажную ладонь, затем Алиса просовывает черную туфлю между моими большими и толстыми ногами и гладит мою лодыжку, и мы смотрит друг на друга около секунды, которая кажется вечностью, а зрители все хлопают и хлопают, а я улыбаюсь, но Бамбер снова задает вопрос, на этот раз…
– Наконец, ваш последний бонусный вопрос: какая пьеса завершается словами песни: «Все те же комедии ставит он, / публике нужно одно и то ж»? [102]
Знаю.
Все еще держа друг друга за руки под столом, мы с Алисой шепчем в унисон:
– «Двенадцатая ночь»!
– «Двенадцатая ночь»? – отвечает Патрик.
– Верно, это «Двенадцатая ночь»! – говорит Бамбер, и зрители аплодируют.
Не отпуская руки Алисы, я высматриваю среди зрителей Ребекку: она сидит на своем месте, улюлюкает и свистит, засунув пальцы в рот, потом хлопает в ладоши, подняв руки над головой. Мама, сидящая в следующем ряду, показывает мне два поднятых больших пальца, и Дес тоже хлопает, наклоняется к ней и говорит ей на ухо: «И откуда он это все знает? Ты должна гордиться им» – или что-нибудь в этом роде, и сквозь шум аплодисментов я слышу, как Алиса шепчет что-то вроде «ты просто восхитительный», а Бамбер тем временем продолжает:
– Отлично! Теперь обе команды идут вровень, и на часах еще четыре минуты, поэтому у обеих команд есть еще достаточно времени. Итак, продолжим. Пальцы на кнопки, и звучит следующий начальный вопрос ценою в десять баллов: штат…
Знаю.
По-прежнему держа руку Алисы под столом, я правой рукой дотягиваюсь до кнопки, жму на нее и говорю с абсолютной четкостью:
– Орегон, Невада, Аризона и Нижняя, или Южная, Калифорния?
Я откидываюсь в кресле и жду аплодисментов.
Но их не слышно.
Ничего.
Нет аплодисментов, только зловещая тишина.
Я.
Я не.
Я не понимаю.
Я смотрю на Алису, ища объяснения, но вижу ее ошарашенный взгляд, застывший на мне, и странную изумленную полуулыбку на лице, которая изначально должна была выражать благоговение и трепет перед моими блистательными способностями, но которая на глазах превращается в нечто намного, намного худшее. Я обвожу взглядом свою команду и вижу такое же выражение на лице Патрика и Люси – какое-то испуганное… презрение. Я смотрю на зрителей и вижу множество немых темных дыр: у всех открытые рты и озадаченно нахмуренные брови, кроме Ребекки, которая наклонилась в своем кресле вперед, обхватив голову руками. Среди зрителей растет недовольный гул, затем кто-то начинает смеяться, громко и истерично, и с неожиданным спазмом боли и сожаления, который похож на ощущение при падении в пропасть, я понимаю, что я наделал.
Я ответил на вопрос правильно до того, как он был произнесен.
Бамбер Гаскойн первым нарушает тишину.
– Что ж, весьма примечательно, это и есть верный ответ, так что… – Он прикладывает руку к микрофону в ухе, совещаясь с режиссером, затем говорит: – Так что не могли бы мы… прервать… запись… на пару минут?
И Алиса отпускает мою руку.
Эпилог
И полузнайство ложь в себе таит;
Струею упивайся пиерид:
Один глоток пьянит рассудок твой,
Пьешь много – снова с трезвой головой.
