Северное сияние - Филип Пулман

– Мистер Скорсби, – сказала ведьма, – я хотела бы знать ответ на ваш вопрос. Могу сказать одно: все мы, люди, ведьмы, медведи, уже участвуем в войне, хотя не все это понимают. Столкнетесь ли вы с опасностью на Свальбарде или улетите невредимым, вы участник, вы под ружьем, вы солдат.

– Ну, это, кажется, несколько преждевременно. По-моему, у человека должен быть выбор, браться ему за оружие или нет.

– Выбирать здесь мы можем с таким же успехом, как выбирать, родиться нам или не родиться.

– Я, однако, предпочитаю выбирать, – сказал он. – Выбирать, за какую мне взяться работу, выбирать, куда я отправлюсь, выбирать еду и собеседников. Разве вам иногда не хочется что-нибудь выбрать?

Серафина Пеккала задумалась, а потом сказала:

– Может быть, мы по-разному понимаем выбор, мистер Скорсби. Ведьмы ничем не владеют, поэтому мы не заботимся о сохранении ценностей или получении прибыли, а что до выбора между чем-то и чем-то, то, если живешь много сотен лет, ты знаешь, что всякая возможность представится снова. У нас разные потребности. Вы должны ремонтировать свой аэростат и держать его в рабочем состоянии, а это, понимаю, требует времени и труда. Нам же, чтобы полететь, достаточно оторвать ветку облачной сосны; подойдет любая, а их сколько угодно. Мы не чувствуем холода, и нам не нужна теплая одежда. У нас нет средств обмена, кроме взаимной помощи. Если ведьме что-то нужно, ей даст это другая ведьма. Если речь идет о войне, мы решаем, вступать в нее или нет, не принимая в расчет ее цены. Нет у нас и понятия чести, как, например, у медведей. Оскорбление медведя – смертельное оскорбление. Для нас это… немыслимо. Как можно оскорбить ведьму? И что с того, если вы ее оскорбили?

– Ну, тут, мадам, я с вами. Брань на вороте не виснет. Но, надеюсь, вы поймете мою дилемму. Я простой аэронавт и последние свои дни хочу провести в покое. Купить маленькую ферму, несколько голов скота, несколько лошадок… Ничего выдающегося, заметьте. Ни дворца, ни рабов, ни сундуков с золотом. Так… чтобы вечерний ветерок над степью, сигара и стакан кукурузного виски. Но беда в том, что это стоит денег. И вот я летаю в обмен на деньги и после каждой работы посылаю немного золота в банк «УэллсФарго», и, когда у меня наберется достаточно, я продам этот шар, мадам, куплю себе билет на пароход до порта Галвестон и больше никогда не оторвусь от земли.

– Это еще одно различие между нами, мистер Скорсби. Ведьма скорее откажется дышать, чем летать. Для нас летать – значит быть собой.

– Я вижу это, мадам, и я вам завидую; но я лишен ваших радостей. Полет для меня – просто работа, я – просто техник. Я вполне бы мог регулировать клапаны в газолиновых моторах или налаживать антарную проводку. Но, как видите, выбрал это. Это был мой свободный выбор. Вот почему перспектива войны, о которой мне ничего не сказали, меня немного беспокоит.

– Ссора Йорека Бирнисона со своим королем – тоже часть ее, – сказала ведьма. – Этому ребенку предназначено судьбой сыграть в ней свою роль.

– Вы говорите о судьбе так, – возразил он, – как будто она определена заранее. Мне эта идея нравится не больше, чем военная служба, на которую меня зачислили, не предупредив. Где моя свободная воля, скажите пожалуйста? А у этого ребенка, сдается мне, больше свободной воли, чем у любого из моих знакомых. Что же, по-вашему, она – какая-то заводная машинка, ее поставили на дорожку и она никуда с нее не свернет?

– Мы все подчиняемся судьбам. Но должны действовать так, как если бы этого не было, – сказала ведьма, – или умрем от отчаяния. Есть любопытное пророчество об этом ребенке: ей предназначено судьбой положить конец судьбе. Но она должна сделать это, не сознавая, что она делает, – как если бы ее вел к этому характер, а не судьба. Если ей скажут, что она должна сделать, тогда ничего не удастся; смерть сметет все миры; это будет торжество отчаяния, вечное. Вселенные станут взаимосвязанными машинами, слепыми, лишенными мысли, чувства, жизни…

Они посмотрели на лицо спящей Лиры (почти скрытое капюшоном): на нем застыло выражение хмурого упрямства.

– Я думаю, какая-то ее часть это знает, – сказал аэронавт. – По крайней мере, похоже, она к этому готова. А что мальчик? Известно вам, что она отправилась в такую даль спасать его от этих извергов? Он ее приятель из Оксфорда или откуда там. Вам это известно?

– Да, известно. У Лиры с собой вещь невероятной ценности, и, кажется, судьбы используют ее как посланницу – чтобы она передала ее отцу. Она отправилась сюда искать друга, не зная, что друга привела на Север судьба, – для того, чтобы она последовала за ним и передала что-то своему отцу.

– Вот как вы это толкуете?

Впервые ведьма ответила неуверенно.

– Так это выглядит… Но мы не можем толковать то, что скрыто мраком, мистер Скорсби. Очень возможно, что я ошибаюсь.

– А вы почему включились в эту историю, позвольте спросить?

– Мы сердцем чувствовали, что в Больвангаре творится недоброе. Лира их враг, значит, мы ей друзья. Дальше этого наши мысли не шли. Но, кроме того, есть дружба между моим кланом и цыганским народом, она идет с тех времен, когда Фардер Корам спас мне жизнь. Мы делаем это по их просьбе. А у них есть обязательства перед лордом Азриэлом.

– Понятно. Значит, вы буксируете мой шар к Свальбарду ради цыган. А эта дружба распространяется на буксировку обратно? Или я должен буду ждать попутного ветра, а тем временем полагаться на гостеприимство медведей? Опять-таки, мадам, я спрашиваю об этом из чисто дружеской любознательности.

– Если мы будем в состоянии помочь вам вернуться в Троллезунд, мистер Скорсби, мы это сделаем. Но мы не знаем, что нас ждет на Свальбарде. Новый король медведей многое изменил; старые обычаи не в чести; посадка может оказаться трудной. И не знаю, как сумеет Лира пробраться к отцу. Не знаю также, что задумал Йорек Бирнисон, знаю только, что его судьба связана с ее.

– И я не знаю, мадам. Думаю, он сопровождает девочку в качестве защитника. Понимаете, она помогла ему получить броню обратно. Кто знает, какие у медведей чувства? Но если медведь вообще способен любить человека, то он ее любит. А что до посадки на Свальбарде, она никогда не была легкой. И все-таки, если бы я мог попросить вас об обратной буксировке, у меня было бы легче на душе, и если я могу что-нибудь сделать для вас взамен, – только скажите. Но чтобы мне было понятней, не могли бы вы объяснить мне, на чьей стороне я в этой невидимой войне?

– Мы оба на стороне Лиры.

– О, это уж точно.