Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Ялом

«Палач любви» явился для меня важнейшим поворотным моментом. В первые несколько лет в качестве сотрудника медицинского факультета Стэнфордского университета (Stanford University Medical School faculty) я много участвовал в преподавании психотерапии, исследованиях и публикации в профессиональных журналах. Я занимался развитием групповой терапии и во время моего первого годичного творческого отпуска приступил к написанию учебника по групповой терапии. После того как эта книга была закончена, я обратился к другому интересу, в глубине копившемуся уже долгое время: роль экзистенциальных проблем в жизни и страданиях человека. Через десять лет исследований и научного поиска я написал учебник «Экзистенциальная психотерапия», не рассчитывая создать новое направление, но в попытке обратить внимание всех терапевтов на экзистенциальные вопросы. Четыре основные экзистенциальные темы: смерть, смысл жизни, одиночество и свобода играют ключевую роль во внутренней жизни каждого человеческого существа и составляют посыл этой книги.

Когда книга была закончена, я продолжил развивать новые идеи использования этих экзистенциальных тем в терапии, но постепенно пришел к выводу, что эти идеи лучше всего выражаются в форме повествования. От меня не укрылось, что идеи некоторых наиболее значимых мыслителей-экзистенциалистов – например, Камю и Сартра, наиболее живо и убедительно предстают в их рассказах и повестях, а не в специализированных философских трудах.

От меня не укрылось и то, что в моих учебниках повествование так же играло жизненно важную роль, хоть и неявно. От многих студентов и преподавателей я слышал, что многочисленные истории, некоторые длиной в несколько страниц, некоторые – всего пара абзацев, которыми я усеял тексты «Теории и практики групповой терапии» и «Экзистенциальной психотерапии», значительно увеличили полезное действие книг. Студенты говорили мне, что им легче корпеть над сухой теорией, когда они знают, что на следующей странице их скорее всего ждет интересная история.

Так у меня постепенно сформировалось представление, что лучшим способом передачи моих идей ученикам, а также повышения их экзистенциальной восприимчивости, было повествование. В 1987 году я совершил решительный шаг и затеял написание книги совсем другого вида: книги, в которой на первом месте будет рассказанная история, а теоретические построения – только на втором. Я ни в чем не уходил от моей функции преподавателя психотерапии: я просто воплощал ее другим способом. «Палач любви» задумывался как подборка учебных историй, адресованных (как и все мои последующие рассказы и повести) молодым психотерапевтам и всем остальным, включая пациентов, кому интересна психотерапия. Источником идей для этих историй выступила «Экзистенциальная психология».

У этого решения был и другой мотив. Я всегда хотел быть рассказчиком. С тех пор как я себя помню, я был запойным читателем, а в раннем подростковом возрасте мечтал стать настоящим писателем. Это желание, наверное, вызревало потихоньку где-то в глубине моего сознания, пока я строил свою научную карьеру, потому что, когда я начал писать эти десять историй, я ощутил, что мои поиски себя идут в нужном направлении.

В моей памяти места и книги связаны между собой. Когда я перечитываю или просто думаю о книге, которую я прочел, я сразу представляю место, где я читал ее впервые. Перечитывание «Палача любви» вызвало к жизни поток сладких воспоминаний о том времени, когда мой младший сын уехал из дома учиться, а я взял творческий отпуск и вместе со своей женой поехал путешествовать по миру. Вначале мы познакомились с японской культурой, так как я две недели преподавал в Токио, за этим последовали две недели путешествий в Китае, где моя жена, специалист по вопросам женского равноправия, читала лекции студентам и преподавателям. В один из последних дней в Китае я провел полдень, гуляя по задворкам Шанхая, и набрел на красивую, но совершенно пустую католическую церковь. Убедившись, что я совсем один, я зашел в исповедальню (заняв там место священника) и задумался о поколениях священников, которые выслушивали исповеди в этой кабинке. Я позавидовал их праву произнести: «Ты прощен». Какая терапевтическая мощь! Сидя на этом средоточии силы, я испытал удивительное писательское переживание. На целый час я впал в грезы, в которых мне явился полный замысел «Трех нераспечатанных писем». Я набросал основное содержание истории на единственной доступной мне бумаге: на чистых страницах своего паспорта.

Всерьез за написание книги я принялся на Бали. Мы на два месяца осели в Куте на Бали, в экзотическом доме, где высокая стена огораживала большой роскошный сад, а внутренними стенами служили лишь висящие занавеси. Не нуждаясь в справочной литературе для своего писательского труда, я путешествовал налегке, с собой у меня была лишь стопка заметок о примерно пятидесяти пациентах. Обстановка была экзотическая и не от мира сего. Птицы, переливающиеся всеми цветами радуги, безбоязненно усаживались на замысловато изогнутые деревья и выводили странные мелодии. Аромат незнакомых цветов одурманивал меня, когда я сидел в саду, вновь и вновь перечитывая свои заметки. По мере того как воспоминания о моих сессиях день за днем текли через мое сознание, история почти без моего ведома пускала корни и развивала такую активность, что заставляла меня отложить все остальные заметки в сторону и посвятить себя только ей одной. Когда я начинал писать, я не имел представления, куда приведет история и какую форму она примет. Я почти что чувствовал себя случайным свидетелем, наблюдающим, как она развивается своими силами. Я нередко слышал, как писатели говорят, что текст пишет себя сам, но я понял, что они имеют в виду только тогда, когда несколько моих историй написались сами по себе. Через два месяца я совершенно по-новому и гораздо глубже оценил старый анекдот об английском романисте девятнадцатого века Уильяме Мейкписе Теккерее, который услышал в старших классах. В анекдоте он выходит из своего кабинета, и жена спрашивает его, как идет работа над романом в этот день. Он отвечает: «Ох, отвратительный день! Пенденнис (имя персонажа) сегодня поставил себя в глупое положение, а я не смог остановить его». Скоро я привык слышать, как мои персонажи разговаривают друг с другом. Я подслушивал все время, даже когда, закончив писать до следующего дня, я прогуливался под руку с женой по мягкому песку одного из бескрайних пляжей Бали.

Скоро я испытал другое писательское переживание, одно из пиковых переживаний в своей жизни. В один из моментов, когда я был глубоко погружен в историю, я наблюдал, как мое увлекающееся сознание заигрывает с другой историей, которая, как оказалось, медленно обретает форму за пределами моего непосредственного восприятия. Я понял, что это был сигнал, почти сверхъестественный, от самого себя о том, что история, которую я пишу, движется к концу, и уже другая есть на подходе.

Все предыдущие книги я писал карандашом на бумаге, пользуясь помощью стэнфордского секретаря для печати текста. Но сейчас на дворе был 1987 год, пора было модернизироваться и переходить к компьютеру и принтеру. Я научился печатать во время трансокеанского перелета, используя для этого видеоигру, в которой буквы атаковали мой космический корабль, и единственной защитой от них было как следует нажать на соответствующую букву, пока она не подорвала мой звездолет. Компьютер был одной из ранних и все еще ненадежных портативных моделей, а принтер был еще более ненадежным, он отбросил копыта после месяца на Бали. Встревоженный перспективой исчезновения моей работы без следа в недрах компьютера, я начал искать помощи. Оказалось, что в Денпасаре, столице Бали, принтер всего один, и находится он в компьютерной школе. Вот там-то, уже не помню как, то ли мольбами, то ли подкупом, я и обрел мою драгоценную печатную копию выполненной работы.

Вдохновление на Бали приходило быстро. Меня ничто не отвлекало (в те безмятежные дни до появления электронной почты), и я никогда не писал лучше или быстрее. Там я написал одноименную историю «Палача любви», «В поисках сновидца» и «Если бы насилие было разрешено», а также расшифровал заметки к «Трем нераспечатанным письмам», сделанные в паспорте в исповедальне. Я написал «Две улыбки» и «Не ходи крадучись» на Гавайях, а остальные истории в Париже, по большей части в кафе неподалеку от Пантеона.

Мой первоначальный план заключался в том, чтобы завершать каждую историю несколькими абзацами, где обсуждались бы проиллюстрированные в ней теоретические моменты. Скоро я признал неудачность своего плана и вместо этого поместил весь теоретический материал в пятидесятистраничный эпилог, в котором я углублялся в объяснения того, о чем на самом деле эта книга. Вскоре после того, как я отправил рукопись своему издателю, со мной связалась Фиби Хосс, адский редактор (но и райский тоже), с которой у меня завязалась долгая, беспощадная борьба. Она была абсолютно убеждена, что никакого теоретического объяснения не нужно и что я должен позволить своим историям говорить самим за себя. Мы сражались месяцами. Я сдавал одну версию за другой, и каждая возвращалась обратно в значительно укороченном виде, пока наконец, за несколько месяцев, она не сократила теоретическую часть до десяти страниц. Когда сейчас я перечел книгу, то вновь получил напоминание, что она была абсолютно права.