Убить демиурга! - Юлия Фирсанова

Как уж сие ухитрилась почувствовать девушка, неясно, она даже не стала задерживаться, чтобы обстоятельно разобраться в правильности и источниках информации. Просто скользнула за спину Дарета и распахнула дверь.

Метрах в пятнадцати дальше по коридору плакала служанка, тщетно пытаясь сдержаться, для чего затыкала рот кончиком передника. Бедная девушка скорчившись сидела у опрокинутого ярусного столика-каталки, точно такого же, на каком утром привозили завтрак в покои самой Ники, и пыталась сделать хоть что-то с разлетевшимися вокруг судочками, тарелками, кусочками еды и осколками.

Над ней возвышался мужчина, красивый, даже очень красивый, несмотря на помятую, очевидно по причине бессонной ночи или неумеренных возлияний, или же того и другого вкупе, физиономию.

Однако вся его мужественная эффектность: черные брови вразлет, высокие скулы, прямой нос, будто вылепленные со статуи Аполлона губы, растрепанная грива темных волос — не произвела на Нику соответствующего впечатления. Ибо босоногий красавец-греза с обнаженным хорошо прокаченным торсом орал самым непотребным образом на несчастную служанку. Вся вина бедняжки, как следовало из членораздельных и нормативных обрывков текста, перемежающегося отборной бранью, сводилась к следующему: ее угораздило подкатить завтрак к дверям и не успеть убрать оный, когда Мистер Вселенная соблаговолил распахнуть дверь и, не глядя, ринуться вперед.

Ника не любила конфликтов и искренне удивлялась тем людям, которым жизнь не жизнь без хорошего ежедневного скандала для тонуса. Девушка не считала себя трусихой или тихоней, но ей становилось неуютно, когда кто-то начинал ругаться в ее присутствии, даже если ругался не на нее. И почти физически плохо чувствовала себя Вероника, когда поливали грязью кого-то без вины виноватого. Потому даже в телевизоре абонент Соколова игнорировала кое-какие каналы, сделавшие себе славу на пикантной подаче конфликтных тем и обилии чернухи. Говорят, не стоит слушать и смотреть на неприятное во время еды, потому что негативная информация «съедается» заодно с пищей. Так Ника вообще считала, что гадкие сцены не стоит «кушать» ни под каким соусом. Одно дело истинные трагедии, знания о которых ввергают в состояние катарсиса и очищают душу, и совсем иное ругань базарная, площадная, чернушная. Даже просто слушая такое, оплеванной сама будешь.

Мастером-переговорщиком, вроде тех, про которых бывают американские боевики, девушка себя никогда не считала, но по возможности пыталась переключить внимание агрессоров с жертвы на что-то другое. Например, в транспорте достаточно было спросить, как куда-то добраться и сделать самые умилительно-жалобные глаза. И тогда даже самые сварливые бабки или заведенные пассажирами водилы бросали собачиться и пускались в объяснения, спасая занятную глупышку из бедственного положения.

Однако сейчас, глядя на этого зажравшегося, какого-то мерзкого, как червивое яблоко, лорда, Ника совершенно отчетливо поняла, что хочет не спросить дорогу к бальному залу. Праведное возмущение пузырьками газировки поднималось в крови, требуя выхода.

— Вы чего орете, будто шарики дверью зажало? — с равнодушием случайной зеваки осведомилась девушка, начиная атаку раньше, чем дала труд задуматься о безопасности такого поступка.

— Эта тварь имела совесть опрокинуть мой завтрак! — возопил мужчина, гневно раздувая ноздри.

Бросив быстрый взгляд на Веронику, он затруднился с определением статуса. Одежда не по альраханской моде и фамильярная острота свидетельствовали, что перед ним не служанка, но вот кто именно и чего ей надобно, скандалист, квасивший более суток кряду, сходу решить не мог, а потому выбрал, как ему показалось, беспроигрышный путь. Он предложил разделить гнев нерасторопностью прислуги. Любого знатного лоана должна была бы возмутить подобная оплошность.

— А мне кажется, именно вы, лоан, предпринимаете столь непотребные действия с собственной совестью, — задумчиво протянула Ника, загораживая собой плачущую служанку. — Толкнули девушку, орете на нее: поведение, недостойное настоящего мужчины.

Пока крикун набирал воздуха для «продолжения банкета», изо рта Вероники полились слова, которые она не то чтобы не собиралась говорить. Скорее, опять, она не знала, что они скажутся, и сказала прежде, чем осознала смысл собственной речи:

— Или вы такой только с виду? Настоящий, а внутри гнильца. Да… похоже…. И очень скоро это поймет и она.

— Ты что городишь? — отшатнулся, шипя не хуже змея, от девушки скандалист, багровея лицом и занося руку для удара.

Больше ничего сделать не успел. Запястье было перехвачено очень вовремя оказавшимся рядом Даретом. В лодыжку скандалиста вцепились острые зубки бесстрашной Шотар, решившей поучаствовать в защите хозяйки. Впрочем, наемник мог бы и не спешить, а собачка не тянуть в пасть всякую гадость. Одновременно с телохранителем руку драчуна пережали серые ленты модифицированных крыльев Эльсора, застывшего в дверях покоев матери.

В следующую секунду раздался противный хруст сломанных костей, и жертва заорала, завыла, завизжала, оседая на пол в полуметре от плачущей над разбитой посудой служанки. Дарет отступил, брезгливо вытирая пальцы о штаны. Будто замарался сам, тронув этого крикуна. Чистой рукой наемник ухватил Нику под локоток и почти понес в сторону покоев. Шотар выплюнула ногу и тоже потрусила следом, весело подскакивая на каждом третьем шажке и упоенно тявкая!

Девушка еще успела услыхать ледяной, исполненный гадливого разочарования, хорошо знакомый голос Владычицы Гилианы, а потом Дарет закрыл дверь и пробормотал под нос:

— Сдается мне, одним фаворитом во дворце сегодня станет меньше, и не без твоего участия, Видящая.

В голове Ники причины, следствия и личность вопившего уже успели состыковаться в толковый узор. Она осознала-таки, что поцапалась с любовником Аны и напророчила ему скорую отставку. Ощущения от всего случившегося были странные, однако девушка ни о чем не жалела. Скотов у власти и близ нее, особенно если эта власть почти абсолютна, быть не должно!

Дверь в комнаты Ники закрылась, а в коридоре состоялся третий акт драматического представления. Фаворит Владычицы обратил на нее умоляющий взгляд и взвыл:

— Ана, спаси, пока твой сын, обернувшийся демоном, не убил меня!

— Пепел, отпусти, — холодно приказала женщина и зашагала к любовнику.

Ленты-крылья освободили сломанную в запястье руку и втянулись, превращая серого демона в обычного альсора Альрахана. Эльсор смерил негодяя нечитаемым взглядом и отступил в покои матери, прикрыв створку двери тихо, очень тихо, вместо того, чтобы грохнуть об косяк, выражая возмущение. А все равно показалось, будто грохнул. Стража демонстративно отвернулась, нарочито заинтересовавшись дизайном коридора справа и слева от разыгрывающейся сцены, а никак не ею самой.