33 стратегии войны - Роберт Грин

Воздействие этого похода были поистине опустошительным. Известие о падении Джорджии нанесло сокрушительный удар по моральному духу солдат Конфедерации, продолжавших сражаться в Виргинии, — многие из них были родом из тех мест, там оставался их дом, их родные и близкие. Поход Шермана поверг весь Юг в состояние глубокой расте- рянности и уныния. Медленно, но верно южане теряли волю к победе. Главная цель Шермана была достигнута.

ТОЛКОВАНИЕ При любом конфликте нередко случается, что развитие событий контролирует более слабая сторона. В данном случае Юг контролировал стратегию на всех уровнях. Следуя своей локальной, краткосрочной стратегии, конфедераты заняли крепкие оборонительные позиции в Джорджии и Виргинии. Северяне могли принять условия, навязанные неприятелем, бросать дивизию за дивизией на неприступные укрепления, неся серьезные потери в людях, в бесплодных попытках добиться успеха. Долгосрочная стратегия Юга строилась на том, что чем больше затягивалась создавшаяся ситуация, тем выше становились шансы на провал Линкольна на предстоящих выборах. Тогда бы военные действия были прекращены, и стороны приступили к мирным переговорам. Южане навязывали темп ведения войны (медленный и изматывающий) и контролировали процесс.

Шерман, однако, рассудил, что захватить город либо одержать победу над конфедератами в локальной битве — не главная из его задач. Единственная возможность выиграть войну состояла в том, чтобы перехватить инициативу, отвоевать у противника контроль над ходом событий. Он не стал устраивать неистовых лобовых атак, которые были на руку южанам, а предпочел действовать окольными путями. Сначала он запугивал робкого Джонстона, вынуждая того оставлять надежные укрытия, затем провоцировал азартного Худа на бесчисленные стычки и погони, в обоих случаях тонко играя на психологии соперника и благодаря этому увеличивая эффективность удара. Постоянно ставя противника перед необходимостью выбора в неясной ситуации — перед «альтернативой дилеммы», когда и оставаться на месте, и двигаться вперед одинаково опасно, Шерман сумел взять в свои руки контроль над текущими событиями и обошелся при этом практически без жертв в своей армии. Еще важнее другое: своим походом он продемонстрировал южанам: чем дольше продлится война, тем более печальными будут для них последствия, и так добился полного стратегического контроля в войне. Для Конфедерации дальнейшее затягивание войны стало бы медленным самоубийством.

Самое неприятное — когда на войне, как, впрочем, и в обычной жизни, складываются патовые, тупиковые ситуации. Кажется, в подобных случаях что ни делай, что ни предпри- 301 нимай — лишь сильнее увязаешь в болоте. Если такое происходит, вас одолевает едва ли не паралич воли и разума. Вы теряете способность анализировать, просто думать или реагировать по обстановке. Поддаться этому означает, что все потеряно. Если уж так вышло, что вы соскользнули в это состояние — оказались не в силах выманить врага из надежного укрытия или увязли в нервных и непродуктивных отношениях, — вам необходимо стать изобретательным, как генерал Шерман. Встряхнитесь, измените навязанный вам баюкающий ритм медленного вальса, сделав что-то на первый взгляд беспричинное и нелогичное. Предпринимайте действия, непонятные для вашего соперника, не укладывающиеся в рамки его представлений, — так поступил Шерман, не потащив за собой обозы и добровольно отрезав себя от источников обеспечения. Действуйте то медленно, то стремительно. Одной основательной встряской можно выбить противника из колеи, нарушив размеренный ход событий. Это заставит его наспех принимать решения, идти у вас на поводу. Даже самая незначительная перемена даст вам пространство для маневра и позволит овладеть ситуацией. Неожиданность, новизна и мобильность — часто этого вполне достаточно, чтобы вывести из душевного равновесия неповоротливых и негибких соперников.

4. В 1833 году мистер Томас Оулд, рабовладелец и плантатор из Мэриленда, отозвал своего раба Фредерика Дугласа (в тот год ему исполнилось 15 лет) из Балтимора, где Дуглас провел ни много ни мало семь лет, прислуживая брату Оулда. Теперь он потребовался для работы на плантациях. Но жизнь в большом городе во многом изменила Дугласа, и, к немалому своему огорчению, он не сумел скрыть этих перемен от хозяина. В Балтиморе мальчик тайком от Оулда сумел научиться читать и писать — невольникам это было строгонастрого запрещено, так как могло навести на опасные мысли. На плантации Дуглас постарался обучить грамоте как можно больше рабов, но его довольно быстро разоблачили. Но хуже всего для Дугласа было то, что он был непокорным; подобные качества характера невольников рабовладельцы именовали наглостью и бесстыдством. Он возражал Оулду, подвергал сомнению некоторые его распоряжения, а также пускался на всевозможные хитрости, чтобы раздобыть побольше еды (Оулд был известен тем, что держал своих рабов впроголодь).

Однажды Оулд сообщил Дугласу, что на год отдает его мистеру Эдварду Кави, ближайшему соседу, завоевавшему репутацию признанного «дрессировщика молодых ниггеров». Плантаторы присылали ему самых трудных рабов, возмутителей спокойствия, они работали на него даром, а за это мистер Кави обламывал бунтарей, выбивая из них даже намек на мятежные мысли. С Дугласом Кави пришлось потрудиться, но за несколько месяцев он добился своего — юноша был сломлен и физически, и морально. Он больше не думал о том, чтобы читать книги либо затевать разговоры с другими рабами. Если у него выдавалось свободное время, он ковылял к ближайшему дереву и засыпал в тени, пытаясь прийти в себя от страшной усталости и отчаяния.

Как-то в августе 1834-го день выдался особенно жарким, и Дуглас, не выдержав работы на солнцепеке, потерял сознание. Придя в себя, он увидел, что над ним склонился Кави со стеком в руке. Увидев, что раб очнулся, плантатор приказал ему немедленно вернуться к работе. Но Дуглас был слишком слаб. Кави нанес ему удар по голове и глубоко рассек кожу. Он пинал его ногами, заставляя подняться, но Дуглас не мог шевельнуться. Наконец Кави удалился, пригрозив, что разберется с ним позже.

Кое-как Дуглас поднялся на ноги, шатаясь, добрел до кустов, а к вечеру того же дня ему удалось как-то добраться до плантации Оулда. Он умолял мастера оставить его здесь и не отсылать больше к Кави, о жестокости которого рассказал. Но Оулда мольбы не тронули, он был непреклонен. Дугласу он позволил переночевать, но наутро велел отправляться назад.

Обратный путь был ужасен. Дугласа терзали страхи, он повторял себе, что будет в дальнейшем беспрекословно повиноваться Кави, чтобы только продержаться и выжить. Вернувшись в конюшню, где ему полагалось работать в тот день, он приступил было к своим обязанностям, когда откуда ни возьмись вырос Кави. Он подкрался бесшумно, как змея, сжимая в руке веревку. Он набросился на Дугласа, стараясь набросить ему на ногу скользящий узел и затянуть петлю. Он явно собирался дать ему такую взбучку, чтобы навсегда покончить с сопротивлением.

Рискуя подвергнуться еще более суровому наказанию, Дуглас отталкивал Кави и, не ударив его ни разу, лишь увертывался, не давая петле затянуться. В этот момент в мозгу у него словно полыхнул яркий свет. Все бунтарские мысли, которые он пытался заглушить за последние месяцы, разом вернулись. Смерти Дуглас не боялся — конечно, Кави мог убить его, но пусть уж лучше он погибнет, сражаясь за свою жизнь.

В этот момент на подмогу мучителю пришел его двоюродный брат. Дуглас, почувствовав, что его загнали в угол, сделал нечто невообразимое: он ударил вновь подошедшего с такой силой, что тот отлетел в сторону. Ударить белого человека было страшным преступлением — за это раба ожидала виселица. В Дугласа точно бес вселился: не помня себя, он бросился на Кави с кулаками. Ни один не уступал — прошло почти два часа, прежде чем Кави сдался. Окровавленный, едва дыша, он медленно поковылял к дому.

Дуглас был уверен, что Кави сейчас вернется с ружьем или найдет какой-то еще способ расправиться с ним. Однако этого не случилось. Постепенно до Дугласа дошло: убить его или подвергнуть какому-то серьезному наказанию для плантатора слишком рискованно. Могли пойти слухи, что на сей раз Кави оплошал, ему не удалось справиться с ниггером, что ему пришлось прибегнуть к помощи ружья, а его обычные методы оказались бессильны. Малейший намек на это грозил разрушить его репутацию, а от этой репутации зависело его благополучие — ведь на его плантациях работали чужие негры, и он не платил за них ни гроша. Лучше уж ему оставить в покое этого шестнадцатилетнего психа, чем так рисковать, тем более, что от непредсказуемого парня можно было ждать чего угодно. Он не станет больше трогать этого безумного, лучше пусть успокоится и дотянет без проблем до конца срока.