Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Артур Мерлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— То есть? — не понял я.
— Я вернулась из милиции и стала обзванивать все больницы и морги. Есть такая справочная городская, но туда информация поступает очень поздно. Так что, если хочешь все узнать быстро, надо самой звонить.
— Это ты откуда знаешь? — спросил я.
— Шмелев сказал, — ответила Лариса. Потом, поймав мой недоуменный взгляд, добавила: — Это его лучший друг… Васин друг, я имею в виду. Он часто у нас бывал и они были очень близки.
— Это новый друг? — поинтересовался я, зная, как трудно Василий сходился с людьми. Не знакомился, а именно принимал в близкие друзья. Это же совсем разные вещи…
— Это друг детства, как Вася говорил. Просто они давно не виделись… Так вот. Я села звонить по больницам, но уже довольно скоро оказалось, что в этом нет нужды…
Лариса замолчала и потупилась, как бы вновь переживая эту ужасную минуту.
— Так вот выяснилось, что я была совершенно права, заставив все-таки милицию принять мое заявление. Потому что мне позвонили и сказали, что они нашли труп человека, подходящего под мое описание. Не может быть, — подумала я тогда. — Это слишком быстро произошло. И слишком страшно. И невероятно… Но оказалось, что все так. Я приехала по адресу, какой мне сказали, и там меня провели в морг. И я узнала Васю… Хотя ты сам видел — так сильно его изуродовали, что узнать нелегко. — Лариса вздохнула и уронила руки на диван. — Я потеряла сознание, на меня побрызгали водой… И я пошла домой. И позвонила тебе, чтобы ты приехал. Вот так это случилось.
— У меня спрашивали в милиции, кого я подозреваю, — сказал я. — Надеюсь, ты понимаешь, что я ответил… Уровень осведомленности о жизни брата у меня невысок. А что ты думаешь? Кто мог это сделать? Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Даже ума не приложу, — сказала Лариса. Потом повторила это еще раз, тупо, как автомат. Или как бы прислушиваясь к звуку своего собственного голоса и этим словам. — Ума не приложу. — А потом закрыла лицо руками и зарыдала. Все тело ее сотрясалось от плача и столько отчаяния и боли было в этом плаче… Лариса была просто в шоке, я это понял.
— Мы жили так спокойно, — сказала она наконец. — Никаких происшествий… Даже не верилось, что жизнь может протекать так безмятежно. И вдруг… Как снег на голову.
— Может, у него были враги, завистники или еще кто? — спросил я и подумал тут же, что общение со следователем не прошло для меня даром…
— Да никого у него не было, — ответила даже с некоторой досадой Лариса. — Ты же сам знаешь, у него не было ни особенных друзей, ни врагов…
— И ничего странного не происходило в последнее время? — спросил я, вспомнив его звонок ко мне две недели назад.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась Лариса и вскинула на меня глаза, полные слез. — Ты что-нибудь знаешь?
— Нет, конечно, — пожал я плечами. — Просто две недели назад Вася звонил мне и спрашивал, не собираюсь ли я приехать. И у меня сложилось такое впечатление, что он хотел, чтобы я приехал. Может быть, он собирался мне что-то рассказать, о чем-то посоветоваться. Кто знает? Вот я поэтому и спросил, не случилось ли чего заслуживающего внимания две недели назад.
— Да нет, — вздохнула Лариса. — Все было как обычно.
В этот момент наш бесплодный и только напрасно раздирающий сердце разговор был прерван телефонным звонком. Лариса сняла трубку и сказала несколько коротких фраз. Видно было, что она не может говорить и просто хочет как можно скорее прекратить разговор.
— Да нет, — говорила она усталым голосом. — Ничего не надо… Мы уже все сделали, все заказали, так что ничего уже не нужно помогать. — Потом она помолчала, видимо слушая то, что говорил тот человек на другом конце и сказала наконец: — Ладно, хорошо. Завтра к одиннадцати. Пока. — Потом положила трубку и сказала мне, объясняя: — Это Шмелев. Тот, о котором я тебе говорила. Он спрашивает, не нужна ли какая-нибудь помощь. Ты слышал, я отказалась, потому что мы с тобой уже все заказали. Тогда он спросил, когда можно приехать его жене Лиде, чтобы помочь мне все приготовить для поминок. И я сказала, что завтра в одиннадцать.
— А что, будут еще и поминки? — спросил я удивленный.
Мне как-то не приходило это в голову… Наверное, странно, что не приходило. Таков обычай, освященный веками, так что чего же мне было удивляться? Просто как-то странно мне это показалось. Человека зверски убили, причем неизвестно какие подонки. Он принял такую ужасную смерть… И мы вдруг ни с того ни с сего сядем пить водку по этому поводу…
Смерть — разве это повод, чтобы выпивать и закусывать? А впрочем, не знаю… Как еще нужно реагировать на смерть человека? «Да не смущается сердце ваше, и да не устрашается» — сказал об этом Иисус Христос. Может быть, он имел в виду, что действительно не надо плакать и что Василию теперь лучше, чем всем нам вместе взятым? Как ни страшна была его земная смерть, теперь он уже освобожден от всего и предстал перед Отцом Небесным… Не то, что мы тут, оставшиеся — копошимся, боимся, плачем…
— Будут и поминки, — ответила безучастным голосом Лариса и как-то криво усмехнулась, — чтоб все чин чином… — Потом она как бы спохватилась и сказала: — Я тебе постелю в той же комнате, где и всегда. Ладно? А то ты, наверное, сильно устал с дороги. Да и вообще все эти переживания.
— Могу себе представить, что ты тут пережила за эти часы, — вдруг сказал я в ответ. — Ты была совсем одна и, наверное, растерялась… Сначала ждала всю ночь, потом ругалась с милиционерами. А спустя час или два узнала такое…
Лариса странно, как-то искоса, поглядела на меня, как бы проживая
