Тот День - Дмитрий Хабибуллин

Второй этаж больше не преградил мне дорогу монстрами. Я распахивала одну дверь за другой, и только редкие капли крови свидетельствовали о том, что безумие там побывало. Ни души, ни звука. Только скрип открывающихся дверей и мои шаги нарушали тишину. Коридор второго этажа тянулся большим прямоугольником — по периметру здания. Возле общей гостиной, где так же было пусто, под ногами хрустнуло стекло. В лицо подул прохладный осенний ветерок, и, взглянув в ближайшее окно, я увидела пустую деревянную раму, а за ней — площадку пожарной лестницы. Да, твари с улиц Москвы именно там проникли в здание. Передо мной была та самая заветная лестница, и не было ничего, что могло бы мне помешать вырваться из чертовой западни, но в голове появился один образ.

— Игорь, — словно не веря, прошептала я.

«Я видело его, там, в зале», — вспомнила я.

Мысли о Смерти, жажда убийств — все это заняло слишком много места в моем сознании, и я чуть было совсем о нем не забыла.

Всматриваясь в пустынные улицы за окном, я думала и не могла найти здравой причины остаться в здании. Однако я осталась.

Как я уже говорила, коридоры второго этажа были замкнуты, и проходили вдоль стен здания. Сделав круг, я вновь оказалась у лестницы, ведущей вниз. Спускаясь, я прошла залитое кровью место, где я убила своего ребенка. Я старалась не смотреть на пятна крови, дабы не оживить воспоминания, но вдруг что-то оборвалось в сердце. Крошечное тельце извлеченного плода куда-то пропало, а я точно помнила, что оставила тушку прямо на том изгибе лестницы.

Стараясь не думать о пропаже маленького тела, я бежала по коридору первого этажа. И в памяти крутились воспоминания о сегодняшнем кошмаре. Вот лазарет — в нем я жестоко убила мальчика, врача и свою подругу. Чуть дальше — тело девушки с пробитым теменем, а в десяти шагах от тела — гул. Гудение прачечных машин, вместо белья забитыми человеческими потрохами.

«Где мне его искать?» — вертелось в голове, и первое, что пришло на ум — точка отсчета в этой страшной истории.

И я не ошиблась. Двери актового зала были приоткрыты. Ни шорохов, ни звуков. Я заглянула внутрь, и даже мое холодное сердце сжал ледяной ужас. Он стоял посреди залитого кровью помещения. Стоял ко мне спиной. Грязный, весь взмокший от пота, с пятнами крови на одежде. Вокруг него лежали десятки тел. В руках мой суженый держал большой тесак для рубки мяса, и какой-то маленький окровавленный сверток. Вдруг он обернулся. Словно почувствовал, что я зашла. Глаза Игоря были черны, рот искривлен в неприятной ухмылке. Тогда я увидела, что он сжимал в своих ладонях. Это был маленький, скрюченный плод. Тело такого желанного прежде ребенка. Игорь держал мое дитя, которое сама я и убила.

— Это ты сделала? — низким басом, непохожим на голос Игоря которого я знала, пророкотало существо и вытянуло вперед руку.

В горле застрял комок. Я не знала что ему сказать. Да и он, судя по всему, не желал слушать объяснений. Через мгновение я уже бежала по коридору, спасаясь от человека, которого еще недавно я так пылко любила.

Судьба, видимо, цинична ровно наполовину. Остальная же часть ее сущности — сплошная шутка. Как раз на том же месте, где в прошлый раз я потеряла сознание, на перекрестке коридоров в десяти шагах от проходной, я остановилась. Сквозь приоткрытые парадные двери впереди бил свет заходящего солнца, но я знала: там, под открытым небом, мне не выжить. До столкновения с Игорем оставалось секунд десять. Ошалевший от столь глупой потери добычи, мой бывший супруг бежал беззвучно, и только ярость горела в его глазах. Постояв несколько секунд в замешательстве, я метнулась в левый рукав коридора. Инструктаж Анжелы не прошел даром, и в голове висел план здания. Сперва я пожалела, что не побежала в противоположную сторону — сторону приемной. Однако, что-то мне подсказывало, что несмотря на свою обособленность, кабинет директора не самое лучшее место для того, кто хочет выжить. Выбранный же мною поворот должен был привести к общей столовой. Где, сейчас я и пишу эти строки.

Прочность дверей сперва удивила, затем обрадовала. Стальные. Толщиной сантиметров в пять. Как в банковских хранилищах.

«Нашли что охранять, уроды», — кольнула в сердце ненависть.

К моему счастью, двери были открыты. Я забежала. Повернула замки. Раздались щелчки. И спустя секунду, по коридору за дверями пронесся вой. Вой раздосадованного охотника, чья дичь вырвалась прямо из лап.

Вскоре его крики прекратились, и минут десять стояла тишина. Мне показалось, что он ушел. Но мой бывший возлюбленный оставил меня ненадолго. Он, и его холодное дыхание, словно проходя сквозь толстую сталь двери, обожгло мне кожу.

— Мы скоро встретимся, сука, — ласково обратился он.

И последовал первый удар.

Глава 31

Волк в овечьей шкуре

Соколов был искренне удивлен. Он всю дорогу представлял себе «базу». Представлял встречу с разбитыми горем людьми, полусгоревшие здания, и прочие картины, которыми был разукрашен новый мир. Однако ничего такого, священник не увидел. Институт оказался хорошо организованным лагерем выживших. И в сердце Георгия невольно кольнуло уважение к человеку, который сумел всего лишь за сутки наладить работу такого сложного механизма. И это несмотря на то, что детали самого механизма между собой прежде не были знакомы, и в большинстве своем, после катастрофы вчерашнего дня, находились не в самом лучшем здравии ума и тела.

Когда двигатели автоматических ворот смолкли, и в распахнувшемся их зеве появились трое вооруженных часовых, одетых в точно такие же темно-зеленые костюмы, как и команда Сухарева, вновь прибывший отряд прошел самую настоящую идентификацию. Караульные принесли журнал, и, сверяясь с какими-то записями, попросили вернувшихся участников экспедиции расписаться, а новеньких оставить свои данные и разоружиться. Сперва, Георгий было хотел возразить, но затем решил, что протесты ни к чему хорошему не приведут, и кивнув Ирине и Владу, покорно передал свое ружье одному из часовых. За ним последовали и его товарищи. Святой отец понимал: пресловутый Хромов, тот самый человек, которого Георгий уже начинал понемногу уважать, захочет проверить подозрительные лица, которые сорвали ему операцию. И противиться воле местного руководства, было глупо. Ведь Голос поставил перед ним не простую задачу, и свою гордыню священник решил спрятать куда подальше. На кону стояло слишком многое.