Личные мотивы - Александра Маринина

— Гриша, я — другой случай, — промямлила Настя, которой от этих слов стало не по себе.

— Ну, пусть другой. Все равно. Есть женщины, которые не хотят детей, но все равно рожают, потому что поздно уже аборт делать, или еще почему-нибудь, например, чтобы муж не бросил. А что, не так?

Настя места себе не находила от смущения, она никак не готова была услышать из уст мальчика слово «аборт» и рассуждения о том, что рожают, чтобы муж не бросил. Ну и как на это реагировать? Разговаривать с ним как с равным? Или пойти привычным путем, которым всегда идут взрослые, когда не хотят что-то обсуждать с детьми? Нет, это, пожалуй, не выход.

Но Татьяна, судя по ее виду, не была ни смущена, ни шокирована. Вероятно, такой уровень дискуссии давно стал в ее семье привычным и никого не удивлял.

— Откуда такие мысли, сыночек? — спокойно спросила она.

— Так из книжек же, мама! Между прочим, из твоих же. Я, в отличие от тети Насти, их все прочитал.

— Господи, — невольно вырвалось у Насти, — да что ты в них мог понять?

Гриша кинул на нее взгляд, в котором было бесконечное терпение и, как ей показалось, снисходительность.

— Ну вот, я же говорю, вы, взрослые, нас вообще за людей не считаете, потому и врете нам, и думаете, что мы совсем недоумки и ничего не понимаем. А мы не глупее вас, между прочим. Мам, — он снял с полки четыре книги, — я помню, беременные у тебя есть вот в этих книгах. Которая из них про меня?

И, только выбив из матери название романа, он наконец унялся, взял книгу и углубился в чтение. Но в свою комнату так и не ушел, оставшись рядом с Настей и Татьяной.

— Настюша, вернемся к нашим баранам. Ты почему задала свой вопрос?

— Понимаешь, есть некий человек…

Настя постаралась как можно компактнее изложить все, что накануне рассказал Миша Доценко. Татьяна слушала, то и дело поглядывая на склонившегося над книгой сына.

— Ничего нового я тебе не скажу, — произнесла она, когда Настя закончила. — Ты сама все уже сформулировала. Как автор большого количества книг, могу только заметить, что первая книга и не первая книга — это принципиальная разница. А единственная книга — тем более.

— Разница в чем?

— В степени болезненности проблемы. Когда автор написал много книг и ему нужно написать еще одну, он примерно прикидывает, про что он еще не написал, и из всего обилия не охваченных им тем выбирает ту, которая ему более или менее интересна в этот момент. Или если не интересна, то хотя бы наименее противна. А в твоем случае человек вообще не автор, не писатель, а ученый-химик, к тому же, как ты утверждаешь, вполне успешный. И если он задумывается о том, что хотел бы написать книгу на определенную тему, это означает только одно: эта тема его гложет день и ночь, дышать не дает, занимает все его мысли.

— И что получается? — спросила Настя, которую охватило волнение, то самое привычное волнение, которое она частенько испытывала, когда работала на Петровке.

Оно всегда появлялось, когда рядом брезжила неожиданная догадка.

— Получается то, что ты и подумала, — усмехнулась Татьяна. — Либо такая ситуация случилась с его близким другом или родственником и не дает ему покоя, либо он не настолько успешен, как ты думаешь. Либо…

— Либо он вообще не тот, за кого себя выдает, — закончила Настя. — Таня, ты рано вышла в отставку. Тебе бы еще работать и работать.

— Могу себе представить, что получилось бы из Гришки, если бы я его до сих пор оставляла наедине с книгами, — рассмеялась Татьяна. — Я хотя бы в последние несколько лет занимаюсь ребенком, а так вообще рос бы как сорная трава.

При этих словах Гриша поднял голову от книги и с упреком посмотрел на мать.

— Я все слышу, между прочим.

И со вздохом добавил:

— Если бы я решил написать книгу, я бы написал про то, что взрослые не просто нас не понимают, они не хотят нас понимать, потому что думают, что мы примитивные. А это порочное заблуждение.

Настя подавила рвущийся наружу смех и подумала, что словарный запас у мальчика, которому только через пару месяцев исполнится тринадцать, достаточно богат.

В понедельник утром в кабинет Владислава Стасова зашел Доценко с пластиковым файлом в руке.

— Влад, можешь меня резать на куски, но я уже из-под себя выпрыгнул в поисках этого Гашина и ничего больше сделать не могу, — заявил Михаил, положив файл перед своим шефом. — Я перерыл весь Интернет, залез во все базы, какие только смог вскрыть, но нашел одного-единственного Гашина Славомира Ильича, более или менее подходящего по возрасту.

Стасов ободряюще посмотрел на него.

— Ну так отлично! Если он единственный, то, значит, это он и есть. А адрес его нашел?

— Если бы… Короче, тот Гашин, которого мне удалось найти, никакой не ученый и не химик, а театральный критик и драматург из Перми. Так что я сильно подозреваю, что он все-таки не тот.

— Фотография есть? — спросил Стасов.

— Там, в файле, можешь посмотреть.

Стасов вытащил несколько распечатанных страниц, мельком просмотрел их, хмыкнул и уткнулся глазами в фотографию.

— Хорош, подлец, — заметил он. — Красавчик. Пожалуй, Евтеева могла в такого влюбиться без памяти. А ну-ка я сейчас ей позвоню и попрошу приехать взглянуть на фотографию.

Он позвонил Валентине, которая согласилась немедленно приехать. Через два часа она вошла в его кабинет, бледная и напряженная.

— Откуда у вас его фотография? — спросила она прямо с порога, даже не поздоровавшись. — С ним случилось несчастье? Он умер? Погиб?

— Боже мой, Валентина Дмитриевна, с чего такие страшные мысли? — бросился успокаивать ее Стасов. — Почему непременно несчастье? Почему сразу «погиб»?

— Я всю дорогу думала, откуда у вас фотография, и решила, что из уголовного дела, потому что Славомир… потому что его больше нет. Откуда еще ей взяться? — дрожащим голосом пояснила Евтеева.

— Да все совсем не так, — улыбнулся Стасов. — Нет никакого уголовного дела. А есть человек по имени Славомир Ильич Гашин, но мы с Михаилом не знаем, это тот, кого вы разыскиваете, или просто однофамилец. Поэтому мы хотим предъявить вам фотографию. Вот, посмотрите.

Владислав протянул ей листок с распечатанной фотографией, и лицо Валентины моментально вспыхнуло.

— Да, это он. Вы его нашли? Вы знаете, где он сейчас?

Стасов развел руками:

— К сожалению, пока нет. Но если это он, то мы его найдем, я вам обещаю.

— Когда?

Теперь голос Евтеевой больше не дрожал, и в нем появились требовательные начальственные нотки.

— Как сможем. Но мы будем очень стараться.

Когда Валентина ушла, Стасов вызвал к себе Доценко.

— Она его опознала, — сообщил он. — Ну и какие выводы мы можем сделать? Наш ученый оказался театральным деятелем. Это как?

— Ну, то, что он представился жутко секретным ученым, — это вполне объяснимо, — сказал Доценко. — Хотел выглядеть в глазах Валентины и Ольги поинтереснее.

— А что, драматург и театральный критик нынче не котируется? — недоверчиво спросил Стасов. — По-моему, очень даже престижный вид деятельности, творческий, интересный.

— Но почему он ходил с охраной? — задумчиво проговорил Михаил. — Какого рожна охранять драматурга? Ученого-химика — это я еще понимаю, особенно если он секретный, связан с оборонкой, а драматург-то кому нужен?

— А ты уверен, что охрана была? Может, Валентине показалось?

— Да нет, — пожал плечами Миша, — Ольга тоже про охрану говорила. Не могут же у них быть коллективные галлюцинации.

— Слушай, — внезапно оживился Стасов, — а не мог этот Гашин Крамареву тоже мозги заполоскать? Мол, он такой секретный ученый, у него такие разработки, и его надо охранять.

— Мог, — согласился Доценко. — Только зачем? В чем фишка? И почему хозяин дома Максим Крамарев, когда к нему приезжала та пожилая пара, про которую рассказывали и Валентина, и Ольга, закрывался вместе с ними и Гашиным и вел какие-то секретные переговоры? Евтеева рассказывала, что когда они собирались на свои таинственные совещания, то даже прислуге не разрешали им напитки и закуски подавать, чтобы те ненароком чего не подслушали.

Стасов поскреб пальцами висок и наморщил нос.

— Фигня какая-то получается со всех сторон. Кстати, кто такие эти загадочные гости?

— А я почем знаю, — отозвался Доценко.

Они еще долго обсуждали такое простое на первый взгляд дело Валентины Евтеевой, которое неожиданно оказалось таким непонятным и запутанным. И расстались, сойдясь во мнении, что здесь что-то очень нечисто.

Полковник Алекперов не сидел без дела и, помимо своей основной деятельности, активно занимался поисками информации, которая могла бы пролить свет на убийство матери Бориса Кротова и на автора подметных писем. В копии приговора по делу Стеценко, которую передал ему Кротов, было сказано, что его мать Лариса работала диспетчером в ЖЭКе, обслуживавшем в том числе и тот дом, в котором она жила. Хан не поленился, нашел давно вышедших на пенсию работников этого ЖЭКа, задал им множество вопросов, в том числе и о том, знали ли они каких-нибудь друзей-подружек красавицы Ларисы Кротовой, а потом, как и полагается, пошел «по цепочке»: находил одного, узнавал у него имя и координаты другого, шел к этому другому и так далее. В итоге от этих друзей и особенно подружек, «работавших» вместе с Ларисой в области одной из древнейших профессий, ему удалось выяснить, что в ЖЭКе Лариса работала только последние полгода перед гибелью, а до этого была элитной проституткой, которую активно использовал КГБ для обслуживания «своих» клиентов, причем не иностранцев (иностранцы проходили по другому ведомству), а советских граждан, занимающих высокое положение. Этим гражданам ведь тоже иногда расслабиться и отдохнуть нужно, а с кем же им расслабляться? С первой попавшейся девочкой с вокзала? Нет, кадры должны быть «чистые» и проверенные. Вот таким «чистым» и проверенным кадром и была Лариса Кротова, которую посылали чаще всего обслуживать высоких гостей в банях и на дачах.