Перуновы дети - Валентин Гнатюк

Светозар не принимал в этом участия. На берегу реки он собирал волховские силы, чтобы привычно слиться с синью Сварожьей, стать таким же невесомым, как облака и ветер. Ещё несколько замедленных дыханий – и… Стук копыт рядом и звяканье сбруи заставили обернуться. Он увидел побледневшее лицо князя Глеба, кутающегося в пурпур своего плаща, словно ему было холодно. Небольшая свита всадников сопровождала его. Люди, уверенные в себе и могуществе Светозара, пропустили их, ожидая развязки.

Внук Светозара Яромировича и внук князя Ярослава Владимировича встретились очами. Почти так же, как их деды в Суздале и как глядели когда-то друг на друга волхв Мечислав и князь Владимир на Перуновой поляне в Киевской слободе.

– Ведаешь ли ты, волхв, что будет утром, а что – вечером? – глухо спросил Глеб.

– Всё ведаю… – отвечал жрец.

Князь мешал ему сосредоточиться. Отвернувшись, он вновь стал входить в состояние лёгкости, могущей свободно понести его над волнами. И опять голос князя:

– А ведаешь ли, что сейчас будет?

– Чудеса великие сотворю, – ответил, как сквозь сон, Светозар, обретая удивительное ощущение освобождённости от всего земного. На миг его стать подёрнулась как бы маревом или лёгким туманом. Люди ещё ничего не видели, только князь Глеб, стоявший рядом, заметил перемену в облике Светозара. Волхв сделал первый шаг и словно завис в воздухе, чуть оторвавшись от земли.

В сей миг над головой блеснула молния. Светозар только краем сознания успел удивиться, откуда средь ясного дня взялась молния, прежде чем извлечённый из-под княжеской полы топор – последний довод и жалких рабов, и грозных владык – со страшной силой опустился обухом на затылок.

Кровь горячим ключом хлынула из проломленного черепа на белую рубаху волхва, брызнула на пурпур княжеского плаща и сапоги. Кудесник на долю мгновения замер, затем тело его, лишённое сознания, стало клониться и безмолвно рухнуло на землю, как срубленное под корень дерево.

Князь опустил топор и попятился под прикрытие дружинников, которые выхватили из ножен мечи, готовые сечь первых приблизившихся.

Люди замерли, как парализованные. Прошло некоторое время, прежде чем кое-кто, убедившись, что волхв не подаёт признаков жизни, осмелился выразить вслух невероятную догадку:

– Неужто убил?

– Порешил… – глухо подтвердил другой голос.

– Одним махом кончил! – с долей изумления воскликнул третий.

– Убил! Убил. Убил… – зароптали по рядам, и всё стихло.

Никто не решался подойти к умирающему, только что полному жизни и сил, а теперь подрагивающему в последних судорогах телу.

Уверенность и спокойствие толпы убывали с каждой каплей крови, истекающей из смертельной раны волхва. И каждая капля этой крови будто напитывала близкую к гибели епископско-княжескую власть. Страх и растерянность покидали её. Набухая и раздуваясь на глазах, словно от выпитой этой крови, она вновь превращалась в хитрого и сильного хищника.

Князь Глеб доказал, что он достойный внук своего деда, князя Ярослава Хромого, и правнук Владимира Крестителя, которые, по обыкновению всех царствующих, решительно расправлялись со своими противниками. Князю Глебу было легче: чтобы удержать свою власть в Новгороде, ему достало прикончить одного волхва.

По его знаку дружина стала разгонять толпу. Люди, почувствовав перелом, поспешно расходились, теперь уже боясь обвинений в заговоре. Вместе с гибелью Светозара улетучился и вольный дух в сердцах новгородцев. Нечай сразу вспомнил о своей лошади и, втянув голову в плечи, юркнул вдоль берега, подальше от греха.

Никто не смел подойти к распластанному на берегу телу Светозара. Те, кто ещё недавно поддерживали его, боялись, что княжеские и церковные соглядатаи непременно заметят их и тогда… Дружинники же и черноризцы тоже не хотели подходить, и зловещий шепоток скользким ужом полз среди них, потому как даже мёртвый волхв внушал страх.

Так и опустилась Ночь-матерь, укрыв скорбным покрывалом бездыханное тело кудесника. Она приняла его от ясного Отца-дня и в наступившей темноте долго шумела ветром, вскрикивала странными голосами, хлопала крылами невидимых ночных птиц. А потом заплакала частым и холодным дождём.

Вздрагивая от неведомых звуков, млея от страха и дрожа всем телом то ли от нервного напряжения, то ли от ночных дождинок-слёз, хлеставших косыми от порывистого ветра струями, к берегу Волхова крадучись пробирались две фигуры. Это был Нечай и его друг, молодой кузнец, которому волхв накануне вылечил искалеченную горячим железом руку. Оба напряжённо вглядывались в темень, время от времени утирая мокрые лица, на которых вместе с каплями дождя выступал холодный пот испуга.

– Вот он, кажется? – наконец толкнул Нечая кузнец, указывая на белеющее в нескольких шагах пятно.

– А кому ж ещё тут быть? – вопросом на вопрос ответил Нечай, клацая зубами. – Его тело, точно. Он в белую рубаху одет был. Только отчего так видно кругом, будто при полной луне…

Нечай не договорил. В сей миг оба ясно узрели лежащего на земле волхва, а над ним нечто, похожее на бледный голубоватый свет или туман. Только – о, чудо! – странный туман совершенно не колебался от резких порывов ветра, и дождь не проникал сквозь него. Оцепенев, оба не мигая, как заворожённые глядели на неведомое. Столб голубоватого тумана-света поднялся на несколько саженей, и в нём стал проступать человеческий лик. Он даже шевелил устами, словно что-то говорил Нечаю и кузнецу, а может, не им, а самому Великому Безвременью. Потом, задрожав, видение медленно поднялось вверх к тяжёлым облакам, что плотно спеленали ночное ветреное небо, и растаяло.

Не чуя под собой ни мокрой земли, ни веса тел, огнищане приподнялись, готовые в любую минуту дать стрекача.

– Давай уйдем отсюда! – горячо прошептал Нечай, судорожно сжимая в руке небольшой заступ, которым он хотел вырыть могилу для погибшего.

– Не годится так, – отвечал кузнец. – Что ж мы его, так и бросим на глумление псам и воронам? Видел, душа уже отошла. – В его голосе окрепла решимость. – Пошли! – сказал он и с некоторым усилием сделал несколько шагов вперёд. – Ну, иди сюда! – проговорил он, склонившись над телом.

Видя, что ничего не происходит, Нечай несколько раз торопливо перекрестился и несмело приблизился к убитому.

Кузнец стал поднимать бездыханное тело Светозара. Нечай ухватил за ноги. Быстро, почти бегом, они спустились к берегу. Там уложили тело в небольшую лодчонку. Кузнец извлёк из-за голенища нож и одним махом перерезал натянутую очередным порывом ветра вервь. Волны и ветер быстро подхватили лодочку и понесли прочь в темноту.

– Доброе дело мы с тобою, брат Нечай, сотворили, – проговорил молодой кузнец, – волхв в лодии, как ему и положено, ушёл в Навь по своей волховской реке.

Мокрые, стоя по пояс в воде под хлёсткими ударами дождевых струй и лязгая зубами от холода, они всё смотрели туда, где скрылась утлая лодчонка с телом кудесника.

Небо вдруг раскололось, и ветвистая молния выстлалась огненным мостом между небом и водой. Нечай вздрогнул от страха, а кузнец восторженно воскликнул:

– Видал, сам Перун Светозару путь в Сваргу выстелил!

Нечай подобрал заступ, и они покинули берег Волхова. Дождь продолжал лить почти сплошной стеной.

– Жалко, однако, – трясясь от холода и страха, молвил возничий, когда они возвращались, шагая по булькающим от дождя лужам, – что волхв умер, добрый был человек, меня и племянницу излечил…

Они наконец добрались до кузницы, где было сухо и тепло. Кузнец расшевелил жар и подбросил в горнило ковш древесного угля. Потом чуть качнул мех, и на лике его отразился красный отсвет пламени, а когда повернулся к Нечаю, глаза сверкнули живыми угольками.

– Разве неведомо тебе, – заговорил он, – что волхву Смерть и Жизнь – сёстры родные. Он всегда по кромке острой меж ними двумя ходит и в любой миг волен к той или другой сестре зайти, так же как мы с тобой в мою кузницу.

Стало тихо, только дождь барабанил по крыше да где-то тонко пела струйка стекающей воды.

– Погоди, – с некоторым страхом спросил Нечай, – а тебе сие откуда ведомо?

– Кузнец я, а значит, Огнебогов внук, без его помощи как волшбу с железом творить? Без волшбы кузнец и не кузнец вовсе! – Он гордо выпрямился и озорно сверкнул очами-угольями.

– Что ж это получается, – вдруг забеспокоился Нечай, – ежели сама Смерть у волхва в сёстрах ходит, то князю и епископу теперь грозит конец скорый?

– Это уж как Сёстры решат, – заключил кузнец. – Только я не про то, брат Нечай. – Он понизил голос до шёпота. – Волхвы, они ведь бессмертную душу имеют! Погостит наш Светозар у Мары, сколько надобно, а потом к её сестре Живе отправится.

– Стало быть, – предположил Нечай боязливым шёпотом, – он обратно вернётся?