Ученик убийцы. Королевский убийца (сборник) - Робин Хобб

Он молчал очень долго, и я подумал, что он вообще не собирается разговаривать со мной.

– В этом не было нужды, – сказал он тихо, – я сам забочусь о себе. – И – резче: – Тебе это известно. Так было всегда.

– И обо мне, – кивнул я. – И ты всегда заботился обо мне.

– И дьявольски мало хорошего принесло это нам обоим, – медленно проговорил он. – Посмотри, во что я позволил тебе превратиться! Теперь ты просто… уходи. Просто уходи. – Он снова отвернулся, и я почувствовал, как что-то покидает этого человека.

Я медленно встал.

– Я приготовлю тебе промывание для глаза из календулы и принесу сегодня днем.

– Не приноси мне ничего. Не надо мне никаких одолжений. Иди своим путем и будь чем будешь. Я с тобой покончил. – Он говорил в стену. В его голосе не было никакой жалости ни к одному из нас.

Выходя из лазарета, я оглянулся. Баррич не пошевелился, но даже его спина, казалось, стала старше и меньше.

Таким было мое возвращение в Олений замок. Я ничем не был похож на того наивного юношу, который уезжал из замка. Хотя я и не умер, как предполагалось, никто не встречал меня с фанфарами. Да я и не предоставил никому такой возможности. От постели Баррича я отправился прямиком в свою комнату, вымылся и переменил одежду. Я спал, но плохо. До конца праздника Встречи Весны я ел по ночам один в кухне. Я написал записку королю Шрюду, в которой предполагал, что пираты могут регулярно пользоваться колодцами в Кузнице. Никакого ответа я не получил и был рад этому. Я не искал ничьего общества.

Гален с большой помпой представил закончившую обучение группу королю. Кроме меня, не вернулся еще один из учеников. Мне стыдно теперь, что я не могу вспомнить его имя, и если я когда-то и знал, что с ним сталось, теперь я забыл это. Я выбросил этого мальчика из головы, словно незначительную мелочь. Наверное, так же поступил Гален.

Мастер Силы говорил со мной только один раз за все лето, и это было не напрямую. Мы встретились во дворе замка вскоре после окончания празднования Встречи Весны. Он шел и разговаривал с Регалом. Когда они проходили мимо, он посмотрел на меня через голову Регала и сказал насмешливо:

– Живуч как кошка.

Я остановился и глядел на них, пока оба не были вынуждены посмотреть на меня. Я заставил Галена встретиться со мной взглядом; потом я улыбнулся и кивнул. Я никогда не пытался предъявить Галену обвинения в том, что он хотел послать меня на смерть. После испытания он упорно не замечал меня: его взгляд скользил мимо или он выходил из комнаты, если я входил в нее.

Мне казалось, что с потерей Кузнечика я лишился всего. Или, возможно, горе заставляло меня уничтожать то немногое, что сохранилось в моей жизни. Я неделями бродил по замку, изощренно оскорбляя тех, кто был достаточно глуп, чтобы заговорить со мной. Шут избегал меня. Чейд не звал меня. Пейшенс я видел трижды. Первые два раза, когда я приходил на ее вызов, я делал минимальные попытки быть вежливым. На третий раз, утомленный ее болтовней о том, как подрезать розы, я просто встал и ушел. Больше она меня не звала.

Но пришло время, когда я почувствовал, что должен общаться хоть с кем-нибудь. Кузнечик оставил огромную пустоту в моей жизни, и я не предполагал, что мой уход из конюшен будет таким опустошающим, каким он оказался. Случайные встречи с Барричем были невероятно неловкими, мы оба мучительно привыкали делать вид, что не знаем друг друга.

Мне до боли хотелось пойти к Молли и рассказать ей обо всем, что произошло со мной с тех пор, как я впервые приехал в Олений замок. Я в деталях представлял себе, как мы сидели бы на берегу, а я рассказывал бы и, когда закончил, она не стала бы судить меня или советовать, а просто взяла бы меня за руку и сидела рядом со мной. Наконец она узнала бы все – и мне не пришлось бы больше ничего от нее скрывать. И она не отвернулась бы от меня. Я не смел воображать ничего большего. Я страстно желал этого и боялся. Этот страх известен только мальчику, чья возлюбленная на два года старше его. Если я отнесу ей все мои горести, вдруг Молли станет считать меня беспомощным ребенком и жалеть? Возненавидит ли она меня за все то, о чем я ей никогда не рассказывал раньше? Десятки раз эта мысль уносила меня прочь из Баккипа.

Но месяца через два, когда я рискнул отправиться в город, мои предательские ноги подвели меня к свечной мастерской. Со мной случайно оказалась корзинка с бутылочкой вишневого вина и четыре или пять маленьких колючих желтых роз, добытых в Женском саду ценой нескольких клочков кожи. Их аромат перебивал даже запах кустов эстрагона вокруг. Я сказал себе, что у меня нет никакого плана. Я не должен рассказывать ей все о себе. Я даже не должен видеть ее. Я могу решить по дороге. Но в конце концов все решения были приняты, и они не имели ко мне никакого отношения.

Я пришел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Молли уходит рука об руку с Джедом. Они тихо разговаривали о чем-то, едва не соприкасаясь головами. Выйдя из мастерской, Джед остановился, чтобы заглянуть в лицо Молли. Она подняла на него глаза. Когда он медленно протянул руку, чтобы легко коснуться ее щеки, Молли внезапно превратилась в женщину, какой я не знал ее прежде. Двухлетняя разница между нами была бездной, которую я не надеялся когда-нибудь преодолеть. Я шагнул за угол, прежде чем она увидела меня, и отвернулся, опустив голову. Они прошли мимо меня, как будто я был деревом или камнем. Голова ее лежала на его плече. Потребовалась вечность, чтобы они скрылись из виду.

В эту ночь я напился сильнее, чем когда-либо, и проснулся на следующий день в каких-то кустах на полпути к замку.

Глава 18

Убийства

Чейд Фаллстар Падающая Звезда, личный советник короля Шрюда, написал обширное исследование «сковывания» в период, предшествующий войнам красных кораблей. Вот что можно прочесть в его записях:

«Нетта, дочь рыбака Гилла и крестьянки Риды, была захвачена живой в городе Живые Ключи на семнадцатый день после окончания праздника Встречи Весны. Она была „перекована“ пиратами красных кораблей и вернулась в свой поселок тремя днями позже. Ее отец погиб во время того же набега, а мать, имея пятерых младших детей, не могла справиться с Неттой. Ко времени „перековки“ девочке было четырнадцать лет от роду. Она попала в мое распоряжение спустя примерно шесть месяцев.

Когда ее впервые привели ко мне, она была грязной, оборванной и чрезвычайно ослабевшей от голода, поскольку ее бросили на произвол судьбы. По моему распоряжению ее вымыли, одели и поместили в комнаты, смежные с моими. Я обращался с ней так, как мог бы вести себя с диким животным. Каждый день я собственными руками приносил ей еду и стоял около нее, пока она ела. Я следил, чтобы в комнатах было тепло, чтобы ее постель была чистой и чтобы у нее всегда были все мелочи, которые требуются женщине: вода для мытья, щетки, гребенки и прочее, необходимое представительнице прекрасного пола. В добавление к этому я проследил, чтобы у нее были различные принадлежности для шитья, поскольку выяснил, что до „перековки“ она очень любила этим заниматься. Моим намерением было посмотреть, может ли „перекованный“ в хороших условиях снова стать тем человеком, каким он был раньше.

Даже дикое животное можно приручить, если хорошо обращаться с ним. Но душу Нетты не задевало ничто. Она потеряла не только женские привычки, но даже и здравый смысл животного. Она ела руками, пока не насыщалась, а потом бросала на пол все оставшееся, так что это вскоре растаптывалось. Она не мылась и никоим образом не ухаживала за собой. Даже большинство животных пачкают только вокруг своих жилищ, но Нетта не берегла даже свою постель, она была как мышь, которая оставляет экскременты повсюду.

Она могла говорить разумно, если хотела или если очень сильно желала получить какой-то предмет. Если она говорила по собственному желанию, то, как правило, обвиняла меня в том, что я что-то украл у нее, или бормотала в мой адрес угрозы, если я немедленно не дам ей какой-то предмет, который она решила получить. Ее обычное отношение ко мне было подозрительным и полным ненависти. Она игнорировала мои попытки нормально разговаривать, но, не давая ей пищи, я мог добиться ответов на мои вопросы в обмен на еду.

У Нетты сохранились ясные воспоминания о родне, но она не испытывала совершенно никакого интереса к тому, что с ними сталось. На вопросы о семье она отвечала так, будто ее спрашивали о вчерашней погоде. О „перековке“ она говорила только, что их содержали в трюме корабля и там было мало еды, а воды едва хватало, чтобы выжить. Ее не кормили ничем необычным, насколько она могла вспомнить, и никто не трогал ее. Таким образом, Нетта не могла предоставить мне ничего, что могло бы помочь понять механизм самой „перековки“. Это было для меня большим разочарованием, потому что я надеялся, что, узнав, как это было сделано, я смогу догадаться и как исправить это.