Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Стоило Чезаре оказаться в герцогском дворце в Урбино, центре средоточения итальянской культуры и гуманизма, как он тут же приказал составить опись тех статуй, книг, картин, ковров и гобеленов, которые следовало упаковать, считая их своими трофеями. Узнав о новом завоевании Чезаре, Лукреция пала духом. Она замечала укоризненные взгляды придворных; они возлагали вину на Чезаре, и она была вынуждена согласиться с ними. К ней вернулся прежний страх перед герцогом Валентинуа, и ее домочадцы рассказывали, как она заявила, что охотно отдала бы 25 тысяч дукатов, только бы никогда не знать Елизавету Гонзага, поскольку тогда не пришлось бы краснеть перед ней.

Семейство д'Эсте с таким подозрением относилось к Борджиа, что сомневалось даже в истинности чувств Лукреции (так ли уж она убивается, а вдруг это игра?) до тех пор, пока не опросило некоторых испанцев, которые заверили их, что герцогиня действительно ужасно переживает из-за случившегося. Зато Изабелла сохраняет невозмутимость; она отлично помнит, что маленькая античная Венера и знаменитый «Спящий купидон» Микеланджело («Среди новых вещей им нет равных», – сказала маркиза) находятся во дворце в Урбино и очень подошли бы для ее собственной коллекции. Она пишет брату Ипполито в Рим, чтобы он попросил у папы и Чезаре эти скульптуры. Со слезами радости принимает Изабелла «Венеру» и «Купидона» и даже не помышляет о том, чтобы когда-нибудь вернуть их законным владельцам.

Все тираны Италии переругались. Казалось бы, гарантией неприкосновенности Феррары служит и сама Лукреция, и покровительство короля Франции, а почему-то тревожно. Что же касается других государств, то они уже видят, по словам маркиза Мантуанского, «как их захватывают одного за другим, и ничего тут не поделаешь». Всем очень хотелось прояснить один существенный вопрос: каково отношение французского короля к Валентинуа? Совершенно очевидно, что без поддержки столь влиятельного союзника Чезаре не удастся расширить свое герцогство. Наиболее осведомленные шептали, что король Франции действительно собирается использовать Борджиа для своих целей завоевать Неаполь и что у него нет ни малейшего желания поддерживать испанскую династию, и более всего в Италии. Поэтому небольшие дворы жили надеждой, в то время как в июле 1502 года Людовик XII вошел в Милан, повторно завоевав это герцогство.

Французский король устраивает резиденцию в замке в Павии, и туда один за другим стекаются итальянские тираны и послы. Эрколе д'Эсте представляет Феррару, Франческо Гонзага – Мантую. Но когда вся эта вереница посетителей появилась в Мантуе, то стала свидетелем теплого приема, оказанного королем Чезаре Борджиа, и празднеств, устроенных в его честь. Король лично провожает Чезаре в его апартаменты, расположенные по соседству с королевскими, предоставляет в распоряжение герцога свои костюмы и лошадей, приказывает подать на ужин любимое блюдо Валентинуа – мясо с кровью. Все потрясены, «никому прежде не оказывалось подобной милости». Только Чезаре не выказывает никакого удивления. Он владеет ситуацией, сохраняет со всеми равнодушно-прохладный тон и никогда не наносит ответных визитов, даже тем, кто старше его, например герцогу Эрколе. В один из дней, играя в солдаты с французским придворным шутом, известным под именем монсеньор Джелерин, Чезаре чудом избежал смертельного удара от его кинжала. Рассмеявшись, он сумел увернуться, отделавшись всего лишь царапиной.

Наконец-то достигнута договоренность относительно брака между единственной дочерью Чезаре и Шарлотты д'Альбре, Луизой, и Федерико, наследником маркизы Мантуанской (пока девочке вот-вот должно исполниться три года, а мальчику нет и двух). Они совершенно не похожи. Ребенок Борджиа, уродливый, с «отвратительным» носом и… умным лицом. Красивый ребенок Гонзага уже служит прообразом очаровательного малютки, его изображения будут приводить в восторг папу Юлия II. Но все это не шло ни в какое сравнение с политическими соображениями. Чезаре Борджиа неистово стремился к этому браку; ему был необходим всего лишь прецедент, чтобы расширить господство в Северной Италии, а у Гонзага было не то положение, чтобы отказываться.

Именно Изабелла д'Эсте занялась решением вопросов, связанных с брачным соглашением. Потребуется слишком много времени, чтобы описать затеянные ею интриги, притворный энтузиазм, с которым она отправляла посланцев Валентинуа и принимала тех, кого герцог отправлял ей. А с каким изяществом и обходительностью Изабелла пленяла посланцев герцога! А искусство, с коим она умудрялась тормозить решение всех вопросов! Указания, которые она давала своим посланникам, вводили в заблуждение даже Валентинуа, который в деловых отношениях не имел себе равных. Один из ее курьеров, направленный к королю Франции, конфиденциально посоветовал Людовику XII быть очень осмотрительным, прежде чем заключать официальный договор с Борджиа, поскольку «кто знает, что может произойти за это время, между днем нынешним и днем свадьбы». Точно такой же совет исходил от французского короля в период переговоров относительно брака Эсте-Борджиа, и нетрудно представить, какое удовольствие испытали Гонзага, услышав подобные слова. Маркиза использовала их как фишки в своей дерзкой игре, по условиям которой требовалось загнать противника в угол, держать в страхе и не давать передышки.

В середине июля эпидемия, опустошившая Италию и Европу, добралась и до Феррары, поразив двор герцога. Заболевание было не самым опасным, но заразились все поголовно. Лукреция и так-то не отличалась особым здоровьем, а тут еще и беременность, так что она одной из первых стала жертвой эпидемии. В Феррару были немедленно вызваны доктора со всей Италии. Герцог Валентинуа направил к сестре Гаспаре Торелла из Урбино и Никколо Марини из Чезены. Александр VI прислал Бернардо Бонджованни, епископа Венозы, врача, которому Борджиа полностью доверяли. Папа дал возможность Костабили увидеть охватившую его тревогу и, воспользовавшись обстоятельствами, намекнул, что болезнь герцогини, очевидно, явилась результатом крайней меланхолии из-за ренты в 10 тысяч дукатов. Он никогда бы не написал непосредственно герцогу Эрколе в Феррару, продолжал папа, поскольку ему не хочется, чтобы создалось мнение, будто он устанавливает законы в чужом доме, но он понимает, что должен добиться для дочери 12 тысяч дукатов, которые доставят ей такое удовольствие, что она вскоре поправится и заживет прежней жизнью. Герцог Эрколе, похоже, забыл, что в его доме живет невестка. Ему следует что-то предпринять, поскольку смерть Лукреции не входит в планы Борджиа. И, папа особо подчеркнул эти слова, он не знает, как это отразится на семье д'Эсте.