Темные алтари - Димитр Гулев

большие деньги. А теперь вот — выполняй грязную, плохо оплачиваемую работу. И не он, а Джоан зарабатывала сейчас больше — она работала так же легко, как жила, как дышала. Ей хорошо платили, и она испытывала чувство удовлетворения, даже гордости, ее вполне устраивали представления в дельфинариуме. Состр не раз спрашивал себя, почему она, такая тщеславная, энергичная, жадная до дела, безропотно выполняет все его желания.

За исключением одного — пожениться и иметь детей.

Чего она боится?

Весь день во рту у него ничего не было, кроме фруктов: в полдень он съел пару размякших апельсинов, вечером — несколько бананов. Он чувствовал легкость во всем теле, но понимал, что быстро опьянеет.

Однако мозг пока работал четко, и Состр кое-что начинал понимать — кое-что, о чем их соседи по Роуз-бич даже не подозревали.

Брайан Роджерс держался вполне прилично. С тех пор как пришел Состр, он ни разу не пригласил Джоан на танец, и она танцевала то с бородатым Малкольмом, то с худощавым, подвижным Уэйбом, то с кем-то еще из их компании. К незнакомому белому они отнеслись, как и к Пегги — ничем не подчеркивая разницы, — и вели себя вежливо и дружелюбно.

В сущности, это было характерно для «Келгринс-дилижанса», поэтому его охотно посещали и чернокожие местные жители, и белые туристы и отдыхающие.

Когда компания собралась расходиться, Брайан Роджерс учтиво попрощался со всеми и ушел первым. Парни Люри Кинта продолжали играть, и голос Ууди Йонг сегодня звучал особенно тепло и проникновенно. Джоан выглядела бодрой и свежей, словно этот длинный день не утомил ее, только под глазами появились чуть заметные темные круги.

На автостоянке они простились со всеми. Отовсюду слышался шум двигателей, шипели шины, автомобили один за другим выруливали к залитой светом Кортес-роуд.

Они поехали как обычно — впереди Состр, за ним покорная, послушная Джоан.

Вскоре светлый купол «Келгринс-дилижанса» остался далеко позади. Казалось, под мирно светящими звездами мирно заснул огромный фургон, чтобы утром отправиться в свой бесконечный путь.

Сделав широкий разворот, они проехали по висячему мосту; мост был разводной, пролеты его раскрывались, как створки раковины, пропуская яхты с высокими мачтами, катамараны и более мелкие суда. Шины монотонно шуршали по стальной обшивке моста, но обе стороны которого дышала темная сонная вода. Тишина заполняла просторные земли под южным звездным небом и необъятные шири океана.

Роуз-бич отделяли от океанского берега многочисленные лагуны, рукава, каналы, болота, узкие песчаные косы. Но весь район стоял на твердой земле — одинокий остров среди осушенных низких болот. За последние годы здесь выросли новые жилые кварталы: низкие домики среди пальм, с верандами, огражденными проволочной сеткой.

С некоторых пор финансируемые банками компании и отдельные предприниматели почти за бесценок скупали огромные площади залитой водой земли, проводили каналы в непроходимых зарослях тростника, доставляли землю, укрепляли берега возникающих островов и полуостровов, связывали их мостами, строили дороги. И тогда уже продавали разбитую на участки землю.

Легкие сборные дома покупали обычно в кредит, платили за них ежемесячно. Поэтому владельцы прежде всего боялись потерять работу. И, конечно, они испытывали чувство благодарности к банкам, деньги которых помогли им стать обладателями столь удобных домов — с заасфальтированной подъездной аллеей для автомобиля, с лодочной пристанью за домом и зелеными газонами. На лодках, маленьких и больших, парусных и моторных, по бесконечным заливам и каналам можно было выходить в океан. Они чувствовали себя истинными хозяевами континента, простирающегося от тропика Рака до Великих озер на севере.

И все же, какой бы красивой она ни выглядела, это была суша, отвоеванная у воды, и поэтому в домах не было подвалов. Единственной твердой полоской настоящей земли был Роуз-бич, где некогда чернокожие, которых непрерывно теснили, нашли себе убежище. Вот уже два века Роуз-бич принадлежал только им. Многие десятилетия болота и топи защищали этот клочок земли на краю света.

Но сейчас положение изменилось: из забытого богом угла Роуз-бич превратился в заманчивый оазис, на который зарились и предприниматели, и банки. Но чернокожие обитатели острова устояли перед первыми соблазнительными предложениями, и их неосознанное изначальное сопротивление переросло со временем в сознательный акт — отказ переселиться со своей земли. Если кому-то и приходилось продавать развалившееся строение, его продавали только чернокожему, да и вряд ли кто-нибудь из белых решился бы среди них поселиться.

Когда чернокожие поднимались на борьбу за свои права — в сущности, за равноправие, — белые напоминали им об упорстве, с которым они отстаивали Роуз-бич, обвиняя их в том, что они силой захватили эту территорию — «лучшие земли» в штате. Обвинения подобного рода звучали бессмысленно: никто не «захватывал» Роуз-бич. Как можно «захватить» свою исконную землю? Кроме того, «лучшие земли» штата — болотистые, с душными испарениями — были, конечно, не лучшими в смысле климатических условий. Но старые деревянные дома этого района сохраняли прохладу и в этом плане мало отличались от современных домов с кондиционерами. Чернокожие обитатели чувствовали себя в них прекрасно, а окружающие остров болота и трясины с неподвижной мертвенно-зеленой водой до сих пор служили им защитой.

Один-единственный мост связывал Роуз-бич с городом и большой землей — не слишком длинный, плохо освещенный. Сразу же за ним начиналась единственная улица района, тянущаяся вдоль берега, плохо заасфальтированная, плохо освещенная. Она словно убегала под воду — когда Состр возвращался домой поздно, ему всегда казалось, будто волны в конце пляжа поднимаются выше уровня улицы.

То же чувство испытывал он и по ночам, когда внезапно просыпался и, прислушиваясь к ровному дыханию Джоан, смотрел сквозь мелкую сетку окна на залитую лунным светом поверхность воды.

У крайнего дома он свернул на песчаную дорожку. Фары осветили потемневшие от времени старые доски стены, приблизились к ней совсем близко и погасли.

Джоан остановила машину чуть дальше, возле забранной сеткой входной двери.

Они почти одновременно заглушили моторы. Вокруг стояла тишина, воздух был тяжел от ночных испарений.

6

Обитая бесцветным мутноватым нейлоном ванная напоминала крышу «Келгринс-дилижанса», но здесь шумы не поглощались — сквозь тонкую перегородку был слышен и плеск воды, и легкие шорохи. С тех пор как Джоан работала в дельфинариуме, она купалась без конца — после того как выходила из дельфинариума, перед выходом из дома и возвращаясь домой. Казалось, она пытается смыть в себя запах соленой застоявшейся воды, который всегда был