Избранные и прекрасные - Нги Во
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На ужасный миг мне показалось, что Ник почему-то везет нас в особняк. И я вздохнула с облегчением, когда мы свернули на заросшую сорняками дорожку к его дому.
– Сегодня прошли его похороны, – сказал Ник, заметив мое облегчение. – Сейчас в доме его отец.
– Как они прошли? – спросила я, и он сжал губы.
– По-нищенски, – ответил Ник. – Видал я и массовые захоронения, которые выглядели получше.
– И ты поэтому ехал в Ист-Эгг? Проверить, удастся ли пристыдить Дэйзи?
Он в замешательстве заморгал. О Дэйзи он вообще не думал.
– Нет. Я… просто не мог остаться там, и здесь тоже. Слишком много всего свалилось. Мне хотелось к тебе.
– Я ему никогда особо не нравилась, – холодно произнесла я. – Думаю, он и тебя всегда недолюбливал.
Ник отшатнулся, словно я ударила его. Видимо, так и получилось. Но руку он мне подал и из машины выбраться помог. Мы медленно прошли под дождем к двери, никому не хотелось вспоминать, как в прошлый раз мы взбежали на крыльцо, мокрые до нитки. Теперь мы были другими людьми. Под этим дождем мы бежали не вместе.
– Ты забыла здесь несколько платьев, – сказал Ник. – Переоденься, ты промокла.
Я посмотрела на него, и у меня горько защемило сердце. Нет, эти платья я вовсе не забыла, и они были не теми, которыми я могла пожертвовать, – напротив, самыми любимыми. Он все еще стоял в дверях, и с него капала вода, а я переоделась в бледно-оранжевое платье из узорчатого шелка, слишком вычурное для серого дождливого дня, но мне было все равно.
Я вернулась к нему, и он окинул меня взглядом, в котором не ощущалось ничего, кроме усталости.
– Ты правда так сильно любил его? – спросила я.
Он медлил, и я уловила страшный миг, когда он осознал: ему не осталось ничего другого, кроме как сказать мне правду. Потупившись, он уставился в пол между нами, будто там содержались все ответы.
– И до сих пор люблю. И прекращать не намерен. Неважно, что я сделал, неважно, с кем я встречался или спал во Франции или этим летом, – он был единственный, был всегда… Наверное, навсегда таким и останется.
Мне показалось, что меня несколько раз повернули вокруг оси, а потом убедили выпить высокий бокал для шампанского, полный, как выяснилось, отменного виски. Во рту расплылся вкус дыма.
– И с кем же ты спал этим летом?
– С тем парнем из Амхерста, Грейсоном Лиделлом, Ивлином Бардом. Никто из них не мог даже… никто не шел ни в какое сравнение.
– Как они могли? – слабо и потрясенно откликнулась я.
«Отдавая приказы бесам, надо быть предельно точной, – зазвучал у меня в памяти голос миссис Креншоу. – Ни в коем случае не говори “богатство”, если можешь назвать точную сумму в долларах, не говори “устранить”, если можешь сказать “убить”».
И, видимо, не упоминай о «женщинах», если спросить следует о «людях». Неудивительно, что паленая тварь так хихикала, рассказывая мне о девушке из Джерси-Сити.
Ник наконец поднял голову и заметил мое удивление. Румянец пополз по его лицу – вызванный не стыдом, а разоблачением.
– А я думал, ты знала… – пробормотал он.
– А если бы не знала, ты бы мне не сказал.
– Да. Господи, мне всегда казалось, что тебе так много известно.
– Но не все, – пришлось признаться мне. Я вдруг почувствовала себя очень юной и одинокой.
Я села на его кровать, утирая глаза. Снаружи гроза утихла до слабого стука капель. Мне представилось, как слезы безостановочно льются по лицу Дейзи, пока она сидит за обеденным столом. И я отмахнулась от этой мысли, потому что больше вообще не хотела вспоминать про Дэйзи Бьюкенен.
Ник сбросил пиджак и сел рядом со мной, мокрый и печальный. Два разбитых сердца, подумала я со странным удовольствием.
Он взял меня за подбородок, повернул лицом к себе и поцеловал. На этот раз я ждала поцелуя и ощутила в нем сухой привкус чего-то знакомого, похожего на кашицу. Лев, бумажная девушка, а вот теперь и бумажный солдат. Я посмеялась бы, если бы не опасалась ранить его чувства.
– Расскажи о первом, что ты помнишь, – мягко попросила я, и он поцеловал меня еще, открытым ртом, нежно и пытливо. – В смысле, что ты помнишь на самом деле.
– Помню перекличку в Форт-Маккое, в Висконсине, – ответил он между поцелуями. – Помню, как услышал свою фамилию, воинское звание и личный номер.
– И это был ты, Николас Каррауэй, во веки веков.
– Лейтенант Николас Каррауэй, пять-два-семь-один-один-пять.
Ему нравилось целовать меня. Я вновь задалась вопросом, неужели я всегда знала, но тут же возник ответный вопрос – всегда знала что?
Я толкнула его на постель, села на него верхом и наклонилась, чтобы поцеловать в шею. Он кротко наблюдал за мной не только потому, что во мне проснулось странное новое влечение к нему, не из-за нервной дрожи в пальцах, а потому что таким он был создан. Интересно, таков ли настоящий Ник Каррауэй? Подумав, я решила, что нет и что я, вероятно, нисколько не заинтересовалась бы им. Краем уха я слышала, что трагедией, помешавшей Каррауэям из Сент-Пола приехать на свадьбу Дэйзи, стала автомобильная авария, и теперь понимала, кем был загадочный пострадавший. Каким ударом стало для его родителей то, что он погиб сразу после окончания войны, и все их старания скрыть позор иностранных корней пошли прахом.
Неудивительно, что они отправили на восток этого, сделанного из бумаги, с сердцем, которое он рвал в клочки и разбрасывал, как мусор, перед худшими из людей. Он и стал моим.
– Ты нравишься мне больше всех, – сказала я ему, и он улыбнулся, счастливый наполовину.
– Нет, не так, – возразил он. – Больше всех тебе нравится Дэйзи.
– Уже нет.
Вскоре это будет правда. Я сделаю ее правдой. Я вырву Дэйзи из сердца, если понадобится, и заполню оставшуюся после нее дыру бумажными цветами.
– И потом, – добавила я, – я тоже никогда не нравилась тебе больше всех.
– О, я тебя люблю, – с сожалением откликнулся Ник, и мои пальцы сжались на его рубашке. – Просто у моей любви есть пределы.
Засмеявшись, я потянулась к его шаткой тумбочке, где лежал перочинный нож, доведенный до невероятной остроты за бесчисленные бессонные ночи неспешного затачивания. Дыхание Ника
