Малышкина и Карлос. Магические врата - Елена Старкова

– Фу, старые метелки! Все туда же, выступать лезут… – скривился Грызлов, стоявший рядом с Алисой на задних лапах. – Это их шоу – просто срам!

– Да ладно тебе, Разлаич! – сказал Швыров. – Такие красотки – Голливуд отдыхает.

– Ох, молодежь, молодежь! – укоризненно покачал головой Грызлов. – Все-то вы не так видите! Ты, Миша, на вершки не смотри, ты в корешки зри.

Телеведущий объявил победительницу – зал взорвался аплодисментами и одобрительными выкриками. По подиуму прошествовала Мерилин Монро в умопомрачительном платье цвета шампанского и золотых туфлях на высоченном каблуке. Получив свою порцию оваций, она спустилась в зал, где на нее набросилась толпа поклонников.

– Объявляется начало бала! – торжественно сказал ведущий в микрофон.

Музыканты расселись по своим местам и принялись подстраивать инструменты. Вскоре эту какофонию звуков оборвало появление за пультом тощего, длинноволосого, как Паганини, дирижера. За белым роялем устроился на одноногом табурете представительный седой пианист. Рядом с ним на маленьком стульчике пристроилась полуобнаженная красотка-ведьма и приготовилась переворачивать ему ноты.

Дирижер раскланялся перед публикой. Он взмахнул палочкой, и под куполом зала поплыли первые звуки чарующей музыки. Оркестр заиграл слаженно, как единый организм, где все подчинено строгой закономерности и гармонии. Голоса плачущих скрипок переплелись с аккордами рояля, тут же тему скрипок подхватила более низким голосом виолончель, звуки заметались меж стен, воспарили к своду зала и вернулись назад, многократно усиливая и без того волшебное впечатление от дивной незнакомой мелодии. Нечисть в зале разбилась на пары и закружилась в волшебном танце. Только Карлос, Алиса, Швыров и Грызлов остались на месте, что сразу выделило их из толпы страшилищ.

Алиса подхватила Грызлова на руки, прижала к себе, шепнула ему на ухо:

– Как-то мне стало не по себе. Смотри, сколько их тут! Что мы можем сделать с такой толпой нечистой силы?

– Я надеюсь, у этого парня есть план, – ответил тот, поведя носом в сторону Карлоса.

– Я тоже надеюсь, – без всякой уверенности сказала Алиса, поворачиваясь к сцене.

Ведущий широким шагом вышел на середину подиума и властным жестом велел оркестру замолчать. Музыка стихла, пары распались, и зал замер в ожидании.

– А сейчас я прошу вашего внимания, уважаемые делегаты нашего Собора! Мне выпала высочайшая честь представить вам великого мастера, надежду инфернальных сил, нашего замечательного Якова Вилимовича Брюса! Встречайте! – Якутович сунул микрофон под мышку и первым громко захлопал в ладоши.

Толпа сначала задохнулась в экстазе обожания, а потом зал взорвался криками и аплодисментами. Нечисть заколыхалась волнами, как море перед бурей.

– Карлос, дай мне трость Брюса! – крикнул испанцу встревоженный масштабами этого цунами Швыров.

Получив маленькую, размером с карандаш трость, он тут же раздвинул ее до обычных размеров и несколько раз взмахнул, как саблей, проверяя ее на вес и прочность.

На красной дорожке, ведущей к центру зала, появился милостиво улыбающийся Брюс в черной профессорской мантии и треуголке на голове. На плече у него сидел Оссуарий, он всем своим видом выражал полный восторг от происходящего. Под руку с Брюсом шла молодая красивая женщина в шитом серебром платье с корсетом и широкой длинной юбкой.

За ними следовало существо, выглядевшее как мумия в четырехуголке с кисточкой и больших черных перчатках. Граф и дама торжественным шагом вышли на подиум и склонились одновременно в легком поклоне.

Сделали они это изящно и по-королевски, с достоинством, как должное принимая знаки внимания. Спутница Брюса улыбалась, глядя в зал так же снисходительно, как и граф, как будто слава мастера распространялась и лично на нее. Алисе вдруг показалось, что она не раз уже видела эту даму, что-то в ней казалось неуловимо знакомым… И тут ее осенило!

– Это же баба Ванда! – громко крикнула она, поднимая Грызлова над головой. – Смотри, вон там, рядом с Брюсом, это она!

Взгляд Брюса тут же выхватил из толпы Серебрякова, Швыра и Алису с Грызловым на руках. Граф грозно усмехнулся, вытянул в их сторону неестественно длинную руку.

Толпа слегка расступилась, и все в зале уставились на них. В зале повисла грозная тишина. Алисе стало очень неуютно.

Брюс увидел горящие гневом глаза Карлоса и в ту же секунду понял, вернее почувствовал, что перед ним стоит чрезвычайно опасный враг. Карлос легко взлетел на подиум, громким, звенящим от напряжения голосом крикнул:

– Ситуайен[10] Брюс, именем Магического совета вы арестованы. Объявляю роспуск вашего незаконного собрания! – Карлос гордо выпрямился, тряхнул головой. Глаза его сияли, и в это мгновение он был прекрасен.

По залу прокатился ропот негодования, но Брюс в ответ на тираду только весело и язвительно рассмеялся.

– Этот самонадеянный молодой человек глубочайшим образом заблуждается! – сказал он, обернувшись к Папирусу. – Арестован не я, а, напротив, он со товарищи. Изволь, друг мой, поставить его о сем в известность.

Мумия послушно выступила вперед и направилась к испанцу шуршащим мягким шагом. Встревоженный профессор попросил Михаила помочь ему взгромоздиться на сцену. Лязг доспехов отразился от купола и вернулся вниз железным грохотом. Следом за Серебряковым на подиум взобрались Алиса с Грызловым и сам Швыров. Они подошли к Карлосу одновременно с мумией, встали у него за спиной полукругом.

– Соблаговолите, судари мои, сдать оружие, ежели оно у вас имеется, а равно признать себя побежденными, – прошелестел Папирус, вытягивая руку в сторону четверки друзей. Помолчав, он добавил: – Во избежание разрушения ваших бренных оболочек.

В тот же момент профессор выглянул из-за Карлоса и показал мумии обеими руками, что ей надо срочно поправить четырехуголку. Папирус вопросительно взглянул на рыцаря, который снова повторил тот же жест, изо всех сил моргая глазами в знак подтверждения своей мысли, и даже громко похлопал себя по своему стальному шлему с двух сторон.

Но как только бумажный человек поднес черные перчатки к голове, Серебряков изо всех сил крикнул:

– Мутабор!

Между позолоченными керамическими бляшками на внутренней стороне перчаток с громким хлопком полыхнул синий разряд, и в ту же секунду Папирус исчез, словно растворился в воздухе. На пол с легким стуком упали две черные перчатки, сверху на них приземлилась четырехуголка с кисточкой. И по залу поплыл запах свежего огурца.

– Взять их! – страшным низким голосом вскричал Брюс, обращаясь к нечисти, только и ждавшей этого приказа.

Черная волна взметнулась к своду зала и с головой накрыла Карлоса и его команду…

Корделия проснулась оттого, что кто-то громко постучал в окно спальни. Так ей показалось. За окном жутко завывала буря, деревья гудели и гнулись под неистовым, нарастающим напором ветра. Молнии вспыхивали одна за другой в разных концах неба с сухим треском, а Малышкин как ни в чем не бывало мирно посапывал на двуспальной кровати и ничего, ровным счетом ничего не слышал.

У Корделии вдруг сжалось сердце от уверенности, что Алиса находится в страшной опасности. Она уже хотела было разбудить мужа, но в последний момент передумала. Конечно, он из солидарности будет таращить глаза и хмурить брови, всячески изображать сочувствие, но толком объяснить ему причину своей тревоги она все равно не сможет.

Когда Алиса была совсем крошечной, вышло так, что некому было помочь с ребенком, и Корделии подолгу приходилось оставаться наедине со своей маленькой беспомощной дочуркой. Так между ними возникла глубокая, необъяснимая связь, настолько глубокая, что мать и дочь узнавали желания и мысли друг друга задолго до того, как высказывали их вслух.

Алиса росла очень спокойной, рассудительной и славной девочкой. Она редко плакала и капризничала, с удовольствием ходила в садик и почти никогда не болела. Корделия при всем желании не смогла бы припомнить трудностей, связанных с ее воспитанием.

Сложности начались только в последнее время. Хотя по большому счету Алису трудно назвать неуправляемой, но все равно, так тяжело быть матерью пятнадцатилетней отроковицы. Особенно – вечно занятой матерью.

Корделия представила себе страшные кары, которым подвергнет Алису, когда та вернется. Потом разыгравшееся воображение стало подбрасывать картины автомобильных и железнодорожных катастроф, уличных потасовок и драк с поножовщиной, в которых могла погибнуть ее Алиса. Как всегда, она воображала самое худшее, что может случиться, и запугала себя настолько, что сердце у нее забилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди…

И тут в окно спальни снова кто-то ударился снаружи – большой и страшный. Звук этот тотчас же повторился. Потом еще и еще. Корделия села на кровати и прислушалась. В стекло билась грудью, крыльями, когтями и клювом какая-то птица. Стук перемежался с противным скрежетом, словно кто-то невидимый скреб железом по стеклу, и оно с трудом выдерживало этот бурный натиск.