Зеркала - Мария Ермакова

— Завтра пойдем пешком, — предупредил Аф, — лошадей придется вести в поводу.

— А далеко еще? — поинтересовался Шторм.

— Пройдем болота, и будем на месте. Собственно, мы уже на Топях. Сюда впадают ручейки и речушки из Чащи — поэтому здесь вода не гнилая. Но завтра коней придется поить из запасов. Утром наполним бурдюки под завязку — там, в камнях, есть источник.

А есть ли тут люди? — расседлывая Ворона, спросил Инвари.

Место это ему не нравилось.

— На северо-восток отсюда был раньше скит. Других поселений нет. Да и что людям тут делать? Охотиться не на кого, рыба не вкусная. За Топями более сухо, там кое-где можно сеять зерно и получать скудный урожай — этим, да добычей торфа и живут несколько деревень. Мы заночуем в одной из них. И там же оставим лошадей. К замку Ванвельта лучше идти пешком.

— То есть подкрадываться? — уточнил Шторм.

— Именно. Если наши предположения насчет наемников верны, в поместье должна быть куча народу.

— Жаль, что придется вести себя тихо! — расстроился Шторм, оглаживая свою дубину. — Ненавижу наемников от всей души!

Инвари удивленно посмотрел на него.

— Не обижайся на меня, — попросил он, — но разве ты сам не…?

— Я уже давно не наемник! — все-таки обиделся тот. — И служу Ворчуну не за деньги…

— А за что же? — не удержался Инвари.

— За удовольствие от веселой жизни! — усмехнулся Шторм. — Жизнь-то одна, деньгами всего не измеришь. Ворчун меня многому научил. А кем я был до встречи с ним? Таким же псом, — Шторм мотнул головой в сторону болот, — как и эти оборванцы, готовые за монету глотку порезать.

— Вот это да! — ахнул Инвари. — «Деньгами всего не измеришь»! Сдается мне — это не ильрийский подход к делу!

— А я не ильриец, с чего ты взял? — удивился Шторм.

Инвари только пожал плечами.

Шторм, разложив свои нехитрые пожитки и конскую упряжь, устроился меж ними поудобнее, и глаза его заблестели.

— Так я сирота! — тоном рыночного мальчишки-плакальщика заголосил он. — Нету у мене ни батюшки, ни матушки, ни единого родственничка. Подобрали меня после кораблекрушения не бережке, нагого и беспамятного.

— То есть? — не понял Аф.

Он ловко разжигал костер под прикрытием груды камней.

— Память я потерял! — важно сказал Шторм. — Корабль этот помню, а как попал на него, и чего вообще раньше со мной было — нет. Корабль в шторм потонул, а меня на берег вынесло. С тех пор и прозвище мое…

— А сколько же лет тебе было? — спросил Инвари.

— Думаю с дюжину. А точно не скажу — не знаю. Но выглядел я как совершеннолетний. Добрые люди подобрали, накормили, одели, а как попытались власть надо мной взять и к делу пристроить — купеческие корабли разгружать, потому как я здоровяк, так я их поблагодарил вежливо и смылся.

— И чем же вы потом занимались? — вешая котелок на распорки, поинтересовался Аф.

— Странствовал много. Не любитель я себя в обиду давать — потому со стоящими людьми легко сходился. То к той шайке пристану, то к этой. А в Витеже меня в армию загребли. Был пьян, на какой-то бумаге мету поставил, ну и забрали. Мне еще пятнадцати — по моим подсчетам — не исполнилось, а мне документ выправили о совершеннолетии и забрили. Два года отвоевал с Аркадией. Пока служил — всякого повидал! Читать-писать научился, людей калечить — спасибо родным командирам. Да заскучал. Земля столько чудес бережет! Прихватил парочку товарищей и через фронт метнулся. Всю Аркадию крадучись пересек, а там и в городах страшно! Ночью чудища прямо по улицам ходят. В Хиве побывал — тогда еще через границу знающие люди могли провести, это сейчас они наглухо закрыты! А из Хивы прямая дорога только в Ильри. Через своих узнал, что Ворчун Ильританский себе толковых людей ищет по эту сторону Антэоса. У него, скажу вам, соображений побольше, чем у всех моих командиров вместе взятых…

Давно прислушивавшийся к чему-то флавин вдруг вскочил на ноги и приложил палец к губам.

Из-за необозримых пространств болот, залитых нездоровым светом луны, донесся тоскливый вой. К нему прибавился еще один. И еще. Воздух зазвенел от какофонии жутковатых голосов.

— Волки! — пробормотал Шторм. — Стая голов в двадцать. Они слишком далеко, чтобы беспокоиться, да и ветер в нашу сторону.

Флавин напряженно слушал. Вой, дойдя до самой высокой точки, оборвался, сменившись жалобным и каким-то похоронным рыданием. Казалось, глядела в черное зеркало болота и плакала сама смерть.

— Это не волки, — сказал Инвари, подходя к коням, чтобы их успокоить. — Вы же говорили, Аф, что зверей на топях нет?

Флавин повернул к нему бледное лицо.

— Я никогда прежде такого не слышал! — произнес он, и Инвари показалось, что голос всегда невозмутимого флавина дрогнул. — Я не знаю животное, которое могло бы издавать такие звуки. Может быть, это те, похожие на волков?

— Все неладно в этом королевстве! — пробурчал Шторм. — Давайте костер затушим от греха и поужинаем. А беспокоиться будем, когда встретимся с ними.

Инвари зябко повел плечами.

— Не хотелось бы!

— Это точно! — вздохнул Аф. — Шторм дежурит первым, вы вторым, а я последним.

Он всегда оставлял себе дежурство в самые тяжелые предутренние часы.

Шторм плеснул из котелка на огонь и, бурча, принялся нарезать кабанятину.

Инвари оглаживал лошадей, поглядывая в сторону болот.

Но вой больше не повторялся.

Безрадостный пейзаж, полный грязи, расстилался вокруг. Предательские островки, так и норовящие уйти из-под ног, заросли камышом, рогозом и острой, как бритва, осокой, достигавшей здесь чудовищных размеров. Посреди черной воды неожиданно расцветали прозрачные лужицы, в которых отражалось низкое небо. Болото гудело, шептало и шевелилось. Пузыри газа поднимались со дна, заливаясь жидкой грязью и гнилостным запахом.

Лошадей вели в поводу. Аф шел впереди, угадывая путь одному ему известным способом — ни меток, ни каких-либо особых примет не было — однообразная картина, одинаковые островки. Шторм сменил дубину на арбалет и шел позади всех, недовольно оглядываясь. От Топей веяло необъяснимой жутью. Нет, не казалось путникам, что вдруг вылезет огромное чудовище с пастью, полной острых и вонючих клыков, или разверзнется бездна, чтобы поглотить их без остатка, или случится еще что-нибудь, столь же ужасное. Топи страшили именно своей пустотой, мертвенностью и кладбищенской тишью.

— Кажется, что здесь даже утопленников нет! — выразил Шторм общее настроение.

Это были единственные слова, произнесенные за половину дня пути.

Когда солнце поднялось высоко, тошнотворный запах стал невыносимым. Аф раздал полосы ткани, пропитанные пахучей смолой какого-то дерева, и велел повязать их на лица, наподобие масок. Головы лошадям закутали той же тканью.