Моролинги - Максим Дегтярев

Рунд пожал плечами, мол, что взять с полицейского. Все ключевые места в гостиной были уже заняты, поэтому Рунд велел своему охраннику подыскать себе другое место, а кресло, в котором он сидел, передвинуть в центр гостиной, ближе к камину.

– Почему сняли наручники? - заняв кресло, спросил он строго.

– Вы бы их сами поносили, - огрызнулась Шишка.

Охранник пожаловался:

– Босс, наверху собирается толпа. Ждут приезда журналистов, они вылетели из Амазонии несмотря на ураган.

– Нам только журналистов не хватало!

– Подумаешь, один из них и так уже здесь, - вставил Брубер и "кхыкнул".

– Вы это о ком? - спросил его Рунд.

Я ответил:

– Успокойтесь, это он обо мне.

– Ну тогда ладно… - облегченно вымолвил Рунд. - Что будем делать, полковник?

Виттенгер понял, что между мной и Рундом состоялся какой-то разговор. Одним только взглядом он говорил мне: "Ты либо со мной, либо с ним". "С тобой, с тобой", - отвечал я ему проникновенно. Вырисовывался чрезвычайно сложный любовный многоугольник: Виттенгер ревновал меня и власть к Рунду, Шишку - к Бенедикту, Цанс ревновал Бенедикта к Шишке, Бенедикт - Шишку ко всем, к кому она обращалась. Не вовлеченными во все это любовные - в широком смысле - перипетии оказались только Брубер, Катя и охранники, но и за ними, думаю, дело не станет. Например, оба охранника довольно благосклонно поглядывали на Катю, а Брубер мог приревновать моролингов к Цансу и Бенедикту.

– До завтра как-нибудь продержимся. А завтра я увезу Эппеля на Фаон, - изложил свой план Виттенгер.

– К чему такая спешка? - возразил Рунд.

– Если бы я спешил, то увез бы Эппеля сегодня.

Рунд хотел ответить что-нибудь эдакое, но их перебранку прервал охранник:

– К нам ломится некто Вейлинг, - сообщил он Рунду. - Прогнать?

– В шею! - велел я.

Рунд вскинул брови.

– Впусти, - сказал он очевидно из вредности.

Вейлинг сперва просунул голову меж дверных створок, осторожно огляделся, потом вошел целиком. Его впустили по первой просьбе, и это его насторожило.

– Добрый эээ… - Вейлинг посмотрел в окно. - Как у вас принято в таких случаях говорить - день или ночь?

– Говорите "утро", - ответил Рунд. - Скоро начнет светать.

– Доброе утро… всем, - это неуверенное "всем" наводило на мысль, что кое-кто не должен принимать доброе пожелание на свой счет. - Я к господину Цансу.

Вейлинг подошел к Цансу и начал что-то торопливо бубнить про виртуальные игры - настолько торопливо, что и охранникам было понятно, что игры - всего лишь предлог. Но никто не стал говорить этого вслух.

– Бенедикт голоден, вы его заморите еще до суда, - неожиданно прорезалась Шишка.

Виттенгер высказался в том смысле, что, действительно, не плохо бы перекусить. Катя позвонила в ресторан, и я слышал, как она попросила поскорее прислать сэндвичей, печенья и кофе.

– Через десять минут, - сказала она нам.

Свет в холле немного приглушился. Все слегка вздрогнули, но увидев, что это хозяйничает Шишка, успокоились.

– Режет глаза, - пояснила она. Потом взяла меня за рукав и подвела к окну.

– Теперь видно… Федор, попробуйте посмотреть одним глазом на красную луну, другим на желтую.

– Зачем?

– Тогда можно будет загадать желание.

Глаза мешали друг другу.

– Не получается.

– И у меня… - с грустью сказала она.

Мы замолчали, разглядывая каждый свою луну: Шишка - красную, я - желтую.

Биоробот ввез тележку, заставленную тарелками с мясными и рыбными деликатесами, сырами нескольких сортов, икрой, грибами и чем-то мне неизвестным. Я насчитал дюжину бутылок - белое и красное вино, коньяк, водка, три сорта виски и черт знает, что за ликеры. Две огромные вазы с фруктами стояли на нижней полке. Там же дымился кофейник. Второй биоробот ввез тележку с посудой и столовыми приборами.

У Кати вытянулось лицо.

Шишка улыбалась во весь рот, но уловив мой строгий взгляд, тут же изобразила крайнее удивление:

– Вот это да! Спасибо, Катя, вы прелесть.

Виттенгер тоже сообразил, чья это работа, однако невозмутимо сказал:

– Катя, мне начинает у вас нравиться. Приступим, господа… Бенедикт, что останется - твое.

– Жлоб, - это было первое слово, услышанное мною от Бенедикта за весь день.

– Сейчас я тебя покормлю, - засуетилась Шишка, все еще опасаясь, что ее махинации откроются, и все яства увезут обратно.

Народ вышел из оцепенения и набросился на еду. Меня чуть не затоптали. Одна Катя не двинулась с места, она в уме подсчитывала убытки. И закуски и напитки были импортными, следовательно, дорогими. Брубер на еду даже не посмотрел, а сразу взялся за бутылку и стал соблазнять Цанса составить ему компанию. Цанс отказался, ограничившись чашкой кофе со сливками.

Захватив, кто сколько успел, публика рассредоточилась по диванам, креслам и углам. Я сел на ковер и привалился к окну, которое было до пола. Шишка, накормив Бенедикта, подошла ко мне с тарелкой салата.

– Почему ты украла курицу, если не ешь мяса?

– Ее ест инспектор.

Я мог бы спросить, откуда она знала, что ее найдет инспектор…

– Вкусно? - спросила она.

– Как все ворованное, - прожевав кусок копченой осетрины, ответил я. - Спасибо!

– Не за что, благодари Катю. Я же говорила - она хорошая. Вот повару от нее достанется…

Рунд и Виттенгер грызлись, кто из них главней. Не придя к единому мнению по этому вопросу, они взялись обсуждать другой: когда Виттенгер сможет увезти Бенедикта на Фаон. Инспектор настаивал, что полетит прямо завтра, Рунд отвечал, что и послезавтра - еще не поздно.

– А ночью корабли летают? - инспектор задал вопрос, которой постеснялся бы задать и ребенок.

– Летают, - ответил Рунд и с ехидцей добавил: - Подсвечивают дорогу прожектором и летят…

Брубер, пока был трезв, спорил с Цансом о том, что делать с моролингами. Опьянев, начал рассказывать анекдоты, до тошноты интеллектуальные.

– Я тут на днях узнал один прелюбопытнейший факт, - говорил он хихикая. - Вы, господин Цанс, конечно, не раз обращали внимание, что роденовский Мыслитель держит локоть правой руки на левом колене. Крайне неудобная поза, поверьте, я пробовал, но не буду говорить, где… Ха-ха. Думаете, почему он сидит именно так, а не иначе… Все дело в том, что изначально Роден планировал, что Мыслитель будет сидеть положив левую ногу на правую, тогда правый локоть, естественно, окажется на левой ноге. Но потом Роден решил, что такая поза слишком легкомысленна и велел натурщику опустить ногу, но что б тот переставил руку, сказать забыл. Вот так оно и вышло…

– Уже можно смеяться? - поинтересовался серьезный Цанс.

– А все смеются, разве вы не заметили? - огрызнулся Брубер.