Путь воина - Богдан Сушинский

– С нами Бог! – откликнулись сотни глоток. И в пространство между растянутыми в разные стороны повозками ринулись первые ударные эскадроны.

– С нами Польша! – вдохновлял их князь Корецкий, входя в центр небольшого пока еще клина драгун.

– С нами Польша!

Несколько слуг князя опустошили повозки и погнали лошадей по обе стороны клина. Именно они помогли затем разъединить казаков. Хотя возчики их были изрублены, эти шесть-семь повозок образовали небольшой коридор, к которому все устремлялись и устремлялись мятежные волыняне, а также все присоединившиеся к ним.

– Остановите их, ради Бога! – возносил к небу руки и молитвы польный гетман Калиновский, наблюдавший эту страшную сцену еще одной измены. – Остановите же их кто-нибудь!

Однако останавливать Корецкого уже было некому. Не было такой силы ни по эту, ни по ту сторону повозочного вала.

Поняв, что вместе с полком князя Корецкого уходит его последняя надежда на спасение, ротмистр Радзиевский выхватил у какого-то зазевавшегося обозника длинное копье-ратище и, зажав его под мышкой, устремился вслед за драгунским арьергардом. Взяв поводья в зубы, с копьем в одной и саблей в другой руке, он вышиб из седла какого-то метнувшегося ему наперерез вооруженного вилами крестьянина-повстанца. Левой чуть ли не до седла рассек запорожца, только что лихо разделавшегося с двумя драгунами и так и не понявшего, откуда появился еще один, последний в этом отряде, розовощекий громадина. А когда шея его коня оказалась навылет пробита татарской стрелой, ротмистр оперся о копье словно о шест и в неповторимом прыжке перескочил в седло только что убитого драгуна.

Оказавшись совершенно обезоруженным, он какое-то время скакал, пригнувшись к гриве коня, а поравнявшись с раненым офицером, медленно опрокидывающимся навзничь, сумел выхватить у него из приседельной кобуры пистолет.

Первого же метнувшегося ему наперерез казака он уложил выстрелом из этого пистолета. Однако время было упущено. Еще двое казаков бросилисъ за ним в погоню. Услышав позади себя выстрел, ротмистр понял, что это его божественный шанс. На ходу разворачивая коня, он медленно словно смертельно раненный, вывалился из седла, но уже тогда, когда конь помчался в сторону казаков. Он слышал, как один из казаков крикнул:

– Смотри, хороший конь!

– Там их целый табун!

– Может, обыскать этого ляха?!

– Все его богатство осталось на возах! Его возьмут без нас.

Лежа вниз лицом, Радзиевский чуть приоткрыл глаз и видел, как ближайший казак развернулся в нескольких шагах от него и, решив, что поляк убит, помчался туда, где завершалась схватка и где наступала пора делить чужое богатство, подсчитывать потери и трофеи.

Заполнить брешь, образовавшуюся после ухода полка князя Корецкого, польный гетман уже не сумел. Ворвавшись в нее, казаки оказались внутри лагеря, и сражение превратилось в побоище.

Выходя из лагеря под Корсунем, коронный гетман воскликнул, что этот день «станет днем убиения невинных».

Каждый, кто слышал эти его слова, мог теперь воочию убедиться, что они оказались вещими.

25

Почти час ротмистр то уползал от поля сражения по молодой траве, то, пригнувшись, перебегал от куста к кусту. Пока мимо него с воем и гиканьем галопировал небольшой отряд татар, Радзиевский лежал в вымоине у подножия холма, испытывая самые жуткие минуты в своей жизни. Он по-всякому представлял свою гибель, но только не под копытами татарского чамбула.

После двух суток блуждания по полям и перелескам, голодный, изодранный и вконец обессиленный, он случайно наткнулся на небольшой отряд повстанцев человек из двадцати, которые – кто на повозках, кто верхом – н, аправлялись на поиски армии Хмельницкого. Весь вечер ротмистр таился в небольшой рощице, а когда повстанцы уснули, подкрался к часовому, задремавшему под деревом в нескольких метрах от привала, задушил его и, вскочив в седло, помчался туда, где, по его предположениям, должно было находиться мощное, хорошо укрепленное местечко Кальник, все еще, очевидно, остававшееся в руках польского воеводы.

Он проскакал всю ночь. А наутро увидел перед собой на равнине большой отряд, во главе которого ехало несколько облаченных в тяжелые кольчуги воинов. Один из них – в гривастом спартанском шлеме – показался Радзиевскому на удивление знакомым.

Когда всадники приблизились, ротмистр уже едва держался в седле, и ему было совершенно безразлично, кто эти люди, свои или повстанцы.

– Уж не вы ли это, ротмистр Радзиевский? – услышал он сквозь обморочную дрему приправленный странным акцентом голос… который мог принадлежать только князю Одар-Гяуру.

– Возможно, и я, – едва слышно согласился беглец. – Но на всякий случай спросите, кто я на самом деле.

Приблизившиеся оруженосцы князя – два рослых норманна – с двух сторон попридержали его, не позволив вывалиться из седла.

– Откуда вы и как оказались здесь? – еще больше приблизился к нему князь, но прежде приказал одному из норманнов осчастливить поляка несколькими глотками водки.

– Кажется, вы идете на помощь графу Потоцкому? – спросил ротмистр, немного взбодрившись.

– Я получил именно такой приказ.

– Можете не спешить, князь. Армии Потоцкого больше не существует.

– Вообще не существует?! – не поверил князь.

– Она полностью разгромлена. Сам коронный гетман или погиб, или попал в плен. Сие мне неведомо. Перед вами один из немногих, кому удалось спастись, прорвавшись вместе с полком князя Корецкого [44] .

– Бегством, конечно?

– Бегством, – покорно признал гордый шляхтич. – Иного способа спастись при полном разгроме воинство мира так и не выдумало.

– Но я могу положиться на ваше слово дворянина и офицера? Армия коронного гетмана действительно погибла?

– Окружена и разгромлена. В этом можете не сомневаться.

Князь Гяур переглянулся с ближайшими офицерами.

– Это совершенно меняет дело, – проговорил полковник Улич. – Мы получили приказ прийти на помощь коронному гетману. Но если ни его, ни армии уже не существует…

– …То это спасает нас от необходимости вступать в сражение с армией повстанцев, которой мы со своим небольшим корпусом противостоять все равно не способны, – развил его мысль Хозар.

– В таком случае мы уходим на Винницу, – сформулировал их сомнения в четкий приказ генерал Гяур. – И там ждем новых распоряжений.

– Я понимаю, что вам не хочется сражаться против своих единоверцев, генерал, – едва заметно улыбнулся ротмистр, жадно поглощая поданный ему кем-то кусочек походной лепешки. – Сражаться против Хмельницкого вам, русичу, который видит Украину своей союзницей в борьбе за княжество Острова Русов, просто бессмысленно, потому что…

– Не правда ли, при очень странных обстоятельствах встречаемся мы с вами, ротмистр? – рассмеялся князь, прерывая его и уходя от каких бы то ни было объяснений.

– И, заметьте, вновь по дороге на Каменец.

– А какие прекрасные дни мы пережили в этом городе! – поддержал его Гяур.

– Неужели эти воспоминания не затмевают даже памяти о пылкой Франции и француженках?

– Могу заверить вас, ротмистр, что стреляют одинаково убийственно и здесь, и на полях Фландрии.

– Но и целуют тоже одинаково страстно. Особенно если и там и здесь целует француженка.

– Вам-то откуда знать, как она целует?

– Да уж догадываюсь.

– Извините, ротмистр, но вызывать вас на дуэль не стану.

И теперь уже рассмеялись оба.

– Полк, – скомандовал тем временем Улич, – кругом! На Винницу!

– Нет, ротмистр, дни, которые мы провели… – продолжил их диалог Гяур, – и которые еще проведем…

– В Каменце…

– …Никакая Франция…

– …И никакой разгром под Корсунем затмить не смогут.

– Так это ваше побоище произошло под Корсунем?

– Можете не сомневаться, что очередной срам польской армии так и войдет в историю войн как погибельная Корсунская битва.

26

Его вдруг охватило опасение, что битва все еще не выиграна, что поляки еще сумеют прорвать окружение и уйти в сторону Днепра. Лес в той стороне оказался довольно редким, но еще более редким представлялся ему заслон из казаков, замыкающих этот бурлящий каньон, словно забытый Богом и чертями котел ада.

Это было опасение полководца, уже вкусившего уверенности и ощутившего вкус победы и теперь даже мысли не допускающего, что победа может оказаться не столь кровавой и яростной, не столь величественной и впечатляющей, как бы ему хотелось.

– Где Кричевский?! – оглянулся командующий на сотника Савура.

– Там, – указал сотник острием сабли куда-то вдаль.

– А где теперь Чигиринский полк?

– В резерве, у озера.

– Резервный полк, сюда! Всех, кто способен держать в руках саблю или оглоблю, под хоругвь гетмана!

Оказалось, что в запасе у него был уже не весь полк, а всего лишь две его сотни. Остальные были уведены Кривоносом – единственным, кто имел право распоряжаться резервом, – и теперь сражались где-то за завалами, где застряла в болотах артиллерия Потоцкого. Именно там наиболее боеспособный польский полк, состоящий в основном из наемных германских драгун, пытался прорваться через топи и завалы, проложив путь из окружения всему остальному войску.