Меморист - М. Роуз

— Пожалуйста, Сунил, удели мне хотя бы несколько минут. — Девадас заставил себя держаться робко, заискивающе, понимая, что в этом его единственная надежда.

— Ну, только если ты захочешь прогуляться со мной. Мне нужно собрать хворост, — сказал отец Оханы, направляясь к берегу реки, к роще священных деревьев Ашоки, высоких и стройных, словно часовые.

Следуя за Сунилом, Девадас помогал старику собирать ветки и сучья, которые должны были потребоваться ему сегодня, чтобы разжечь огонь в алтаре. Хотя еще было темно, дынно-желтые цветы на деревьях сияли ярко, словно подсвеченные изнутри, а в воздухе от них стоял такой сильный аромат, что Девадас ощутил тошноту. Говорили, что если настоять эти цветы в воде, а потом ее выпить, то это защитит от горя. У всех целителей были наготове кувшины с настоем.

— Ты по-прежнему собираешься сегодня на рассвете принести свою дочь в жертву богам? — наконец спросил Девадас.

— А тебе какое дело до этого? Ты, чье имя означает «слуга богов», осмеливаешься приставать ко мне с расспросами в этот священный день?

Через несколько часов сюда соберутся издалека люди, чтобы отпраздновать начало нового времени года, однако пока что еще никого не было. Девадас понимал, что ему лучше говорить без свидетелей.

— Я пришел тебя предупредить: если ты принесешь Охану в жертву богам, тем самым ты их смертельно оскорбишь, и они обрушат свой гнев на тебя и на всю деревню.

Эти слова солью обожгли язык Девадасу, но он понимал, что только так можно изменить судьбу девушки.

— И почему же это? — насмешливо спросил старик.

— Потому что богам нужна девственница.

Сунил выпрямился. Его лицо исказилось в холодной ярости.

— Что ты хочешь сказать?

— Охана не девственница.

— Да как ты смеешь?..

— Я говорю только то, в чем могу поручиться.

Старик застыл неподвижно, словно высокие горы на горизонте.

— Откуда тебе это известно?

— Потому что я тот самый мужчина, кто сделал это с твоей дочерью, — прошептал Девадас, чувствуя стыд, но не за то, что было у них с Оханой, а за то, что сейчас он осквернил эти драгоценные мгновения, сказав о них обыденными словами.

Вода нежно набегала на берега Инда. Высоко в небе взмахнула крыльями пролетающая птица. Вдалеке грозно залаяла собака.

— Моя дочь… — Каждое слово давалось Сунилу с огромным трудом, угрожая взорваться во рту. Сглотнув подступивший к горлу клубок, он начал сначала: — Моя дочь еще маленькой девочкой была обещана другому мужчине… — Старик умолк, стараясь осмыслить новую информацию. — Моя дочь была обещана другому, а ты ее взял? Ты, у которого есть молодая жена и собственные дети?

Ну, и как он мог оправдать свои поступки? Даже изгнанный из дома жены, Девадас по-прежнему оставался женатым мужчиной. Ну, и как он мог объяснить, что значила для него близость с Оханой? Как он чувствовал, что его душа с момента самого первого воплощения ждала встречи с ней? Но разве имело какой-либо смысл что-то объяснять? Нет, не имело. Девадас увидел в глазах старика, что добился желаемого. Сунил ему поверил. Жизнь Оханы спасена.

Удар застал Девадаса врасплох. Сунил был значительно старше, но на его стороне была ярость. Камень попал Девадасу в висок, и он упал. Лежа на земле, глядя на объятого бешенством старика, стоящего над ним, Девадас почувствовал, что сможет справиться со своим противником, однако ударить Сунил а ему помешал урок, усвоенный с раннего детства. И в эти считаные мгновения, пока Девадас старался перебороть то, чему его учили с малых лет — уважать старших, даже если он с ними не согласен, — отец Оханы снова обрушил тяжелый камень ему на голову, и молодой мужчина, теряя сознание, лишился возможности защитить себя. Не в силах двигаться, ослепленный кровью, затянувшей красной пеленой глаза, он почувствовал, что это конец. Он умрет здесь, на этой пустынной дороге, в ранние предрассветные часы. Ему показалось, что сквозь боль он увидел возлюбленную. Или ему просто очень захотелось ее увидеть? Девадас хотел сказать ей, что плакать не нужно, что он сделал это с радостью — отдал ей свою жизнь и свою любовь. Теперь уже больше ничто не причинит ему боль. Девадас не чувствовал удары камнем, а Сунил бил его снова и снова, давая выход своей ярости. Боли больше не осталось. Ее место заняло прекрасное золотистое сознание того, что он спасал чью-то жизнь. Это было самое большое, что только мог дать человек. Ему была предложена возможность пойти на эту жертву — быть может, он жил только для того, чтобы умереть сейчас и спасти жизнь Оханы. Все имеет смысл. Понять этот смысл — величайший дар, и Девадас забрал его с собой, покидая эту жизнь и отправляясь во мрак, где прошлое и будущее слились воедино в новом измерении.

ГЛАВА 100

Четверг, 1 мая, 20.23

Грузный мужчина в смокинге надвигался на Меер, готовый ее раздавить, если она не уйдет с дороги. Но уходить было некуда. Толпа стиснула девушку со всех сторон. Мужчина оттолкнул ее и пробежал мимо; молодая женщина не удержалась на ногах и выставила руки вперед, чтобы смягчить падение. При этом она сильно ударилась ногой о кресло. Острая боль пронзила ее в тот самый момент, когда новый звук старинной флейты разорвал воздух. Величественная и ужасная, мелодия не имела ничего общего с обычной музыкой; казалось, каждая нота рассыпалась на миллион огненных искр, заполняющих воздух и увлекающих Меер обратно в ту бурю, которая окружала Марго.

Глаза Арчера Уэллса, когда он навел пистолет в грудь Марго, наполнились грустью, и его голос прозвучал искренне:

— Сожалею, но все это зашло уже так далеко, что ты себе даже не представляешь. Британское правительство не может допустить, чтобы события переросли в международный инцидент. Неужели ты не понимаешь? Если ты откажешься выкрасть флейту у Бетховена и продать ее русскому царю, тот, скорее всего, придет в ярость и покинет конференцию. То же самое может произойти, если ты продашь ему флейту, но она окажется бесполезной. Я должен этим заняться. Если бы ты сдержала свое обещание! Я сделал тебе честное предложение…

— Основанное на лжи! Вы заверили меня, что мой муж жив!

Арчер пропустил ее выпад мимо ушей.

— А теперь мы рискуем тем, что все это превратится в политическую преисподнюю, и я намереваюсь не допустить этого любой ценой. Я должен получить все, что имеет хоть какое-то отношение к проклятой флейте и мелодии. В том числе и эту шкатулку. Отдай ее.

— Нет!

Об этом ее попросил Бетховен, и Марго была полна решимости не подвести его.

Увидев, как палец Арчера на спусковом крючке пришел в движение, Марго выстрелила в него и одновременно пришпорила своего коня. Пифагор встал на дыбы — отчасти от грохота выстрела, отчасти почувствовав удар каблуками под ребра, — и рванул с места. Марго ослабила поводья, пуская коня галопом. Она не оглядывалась на Арчера и не знала, нашла ли ее пуля цель. Но ей было все равно — лишь бы уйти от погони, добраться до дома и передать подарок Бетховена его подруге Антонии Брентано.

Марго не видела, как Арчер поднял пистолет в правой руке, не обращая внимания на пульсирующую боль в простреленном левом плече, и прицелился в удаляющуюся всадницу.

Услышав, как из его пистолета вырвалась пуля, Марго приняла этот звук за новый раскат грома. Но пуля настигла ее и впилась глубоко в бок, и ей показалось, что все ее тело вспыхнуло пламенем. У нее в сознании остались только две вещи — эта боль и мысль о том, что нужно до того, как она потеряет сознание, добраться до особняка, передать шкатулку с играми в надежные руки и сохранить тайну, ради которой погиб Каспар. В особняке ей помогут, облегчат боль. Нужно только до него добраться.

Где-то наверху на ветке дерева запела птица. Поразительно. Услышать пение птицы сейчас, когда она неслась галопом через залитый дождем лес… Марго подумала о птице, затем о Бетховене. О флейте. О ее тайне. О своем муже. О его руках, обнимающих ее.

Себастьян решил немного передохнуть, перед тем как исполнить мелодию сначала, и сознание Меер вернулось в настоящее. Она обнаружила, что сидит на ковре, укрытая рядами кресел. Ей нужно было встать, подняться на сцену и остановить музыканта. Смятение вокруг нарастало; мелодия высекала искры новых воспоминаний, причиняющих невыносимые страдания. Приподнявшись, молодая женщина выглянула в проход. Он по-прежнему был запружен людьми, но выбора у нее не было.

Ухватившись за кресло, Меер поднялась. У нее кружилась голова, перед глазами все расплывалось, но она должна была идти вперед. Марго умирала, и Меер не знала, сможет ли она вынести ее смерть. Не знала, сможет ли пережить эту боль.

Марго больше не могла сидеть в седле. Она повалилась вперед, ухватившись Пифагору за шею обеими руками, но силы ее были уже на исходе. Боль стала такой невыносимой, что Марго хотела потерять сознание, вот только где-то в глубине ее рассудка она понимала, что если лишится чувств, то, вероятно, не сможет удержаться на коне, и что тогда будет с ней? В погоне за шкатулкой Арчер поймает Пифагора или, что еще хуже, пристрелит его.