Мужчина и Женщина - Юрий Андреев

— Да постой ты реветь, — говорит солдат, — я ведь знаю, в чем твоя беда, и горю твоему пособить берусь.

— А в чем моя беда? — удивилась Царевна-Несмеяна. — Я и сама-то не знаю.

— А в том, что снизу у тебя дырка прорублена да не зашита. Непорядок! А у меня игла такая есть, что прошивку ей устроит, наведет порядок, и кончишь ты плакать, а начнешь смеяться.

— Ой, врешь? — удивилась царевна, но реветь перестала.

— Ну, пойдем, сама убедишься.

Ладно. Легли они и принялся он ее дырку штопать. Царевна и впрямь плакать перестала, говорит:

— До чего же справная у тебя игла! Давай, старайся получше, чтобы порядок был!

Штопал солдат дыру, штопал, почитай всю ночь трудился, царевна уже давно и плакать забыла, а он устал и говорит:

— В следующий раз закончим, а то нитки у меня кончились.

— Не ври, не ври! — закричала царевна. — Вон там у тебя еще какой клубок остался! Давай штопай дальше, а то я опять реветь примусь!

Ну, его дело солдатское, приказано — исполняй. Ладно исполнил. И посулил царевне, что будет теперь порядок у нее все время поддерживать. И больше никогда не плакала она слезами горючими, и пришлось царю слово свое сдержать, и отправились они честным пирком да за свадебку. И я там был, медпиво пил, по усам текло, да в рот не попало.

Царевна-Несмеяна и солдат. Из беломорских сказок

— Я понимаю только одно, — глухо сказал Рощин и отвернулся, чтобы она не видела его исказившегося лица, — ослепительно живая точка в этом хаосе это ваше сердце. Катя… Нам с вами разлучаться нельзя…

Катя тихо ответила:

— Я не смела сказать вам… Ну, где же нам расставаться, друг мой милый…

— Екатерина Дмитриевна, — проговорил Рощин, беря в руки ее худенькую руку и продолжая медленно идти по затихшему в сумерках широкому проспекту, в конце которого все еще не могла догореть вечерняя заря, пройдут годы, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется только одно — кроткое, нежное, любимое сердце ваше.

Алексей Толстой. Хождение по мукам. Из романа «Сестры» (август 1921 г.)

…Уж вечер, и закат погас.Пора домой и поскорее.Я никогда не постареюОт счастья, что увижу вас.

Татьяна Жирмунская

И где-то в начале мая я вдруг вспомнила про вашу «таблетку» (как утопающий за соломинку!..), достала ее, попыталась наполнить, зарядить ее энергией, как вы учили (до рези в висках и колик в пальцах), завернула в платочек и стала носить. И вот в начале июля я заподозрила, пошла в поликлинику, и когда мне сказали, что это правда, у меня случилась истерика. Через месяц я легла в больницу и почти всю беременность пролежала на сохранении, последние три месяца в роддоме. Ни токсикоза, никаких побочных явлений не было. Сидел головкой вверх, сама напросилась на кесарево (он так и не развернулся правильно). Было много тревоги — все-таки возраст, не дай Бог даун или какие- то дефекты. Но врачи рядом были очень умные и чуткие, успокаивали как могли, отвечали подробно на все вопросы, многое объясняли, и ко дню родов я была спокойна и счастлива — была уверена, что все обойдется, все будет хорошо…

…После своего первого письма как-то постеснялась написать снова, и вот теперь представился случай поделиться с вами невероятной радостью — я до сих пор не верю, что это произошло, и по ночам тихо подхожу к кроватке, заглядываю в нее, касаюсь губами маленьких ручек, шелкового лобика, и мое кудрявое солнышко сопит мне в щеку, чмокает во сне… В Год Змеи, под созвездием Рыб, в 10 часов 10 минут московского времени в городе, где когдато родилась и я и где сейчас живу, из моего чрева опытным хирургом был извлечен на свет Божий, «живой плод мужского пола ростом 51 см и весом 3 кг 700 граммов». Придя в себя после кесарева, я через каждые десять минут спрашивала, родила ли я Севочку, какой рост, вес, целы ли руки-ноги, тут же засыпала, забывая, просыпалась и выпытывала снова, врач смеялся и говорил: «Сейчас опять забудешь, спи», — но я все спрашивала и спрашивала до тех пор, пока на следующие сутки мне не принесли крохотный комочек, который я узнала бы из охапки таких же драгоценных личинок, которых разносят добрые феи по палатам. Это было МОЕ! Это была точная копия моего мужа Саши — овал лица, глаза, подбородок, губки. Дрожа задыхаясь от волнения, взяла невесомый сверточек а руки и сказав: «Здравствуй, сын мой», омыла лицо его слезами, которые градом покатились из моих глаз, и осыпала поцелуями. А он спал и просыпаться не хотел, а я все мечтала увидеть его глаза, пришла сестра, потрепала его за нос и подбородок, он завозился, зачмокал и открыл их голубые, а я все хотела, чтоб на меня был похож!.. Приложила его к груди, да как-то неловко, неумело, медсестра подивилась этому — ведь тридцать семь, я уже в годах — подсунула мне его под мышку, и я почувствовала, как опадает напряжение в мышцах и живительная влага орошает крохотный ротик, захвативший грудь, и такое умиротворение и нега разлилась по всему телу, такое блаженство переполнило все мое существо, что силы покинули меня, кроме силы в руках, прижавших к сердцу сокровище, и слезы текли непрерывно, и не было сил отвести взгляда от личика — Господи, Боже мой, кровь моя, плоть моя, счастье мое, любовь моя, цветочек мой, ангел светозарный…

С самого первого дня он не был похож на остальных младенцев — ни красным, ни сморщенным его личико не было, все удивлялись и бегали на него смотреть, когда их собирали на каталку, — сытеньких и спящих, красненьких и сморщенных, курносеньких — мой сын лежал среди них с лицом серьезного человека, глядел сытыми глазами в окошко, не морщил лобика и носика, а думал о том, как все-таки прекрасна эта неведомая штука под названием Жизнь…

В четыре месяца мы с ним дуэтом запели «После дождичка небеса просторны», служившей ему колыбельной, к шести месяцам он дул на «паука» на потолке, играл на дудочке и просто свистел, в семь-восемь месяцев узнавал лампочку, торшер, шкаф, кроватку, все игрушки, к десяти месяцам различал на открытках кенгуру, собачек, белочек и прочую живность, а когда ровно в десять месяцев мы пришли на прием к невропатологу и он с порога показал пальцем на портрет за спиной врача и сказал: «О! о!» — она прошептала: «Он что, его узнает?!» — и чуть не потеряла дар речи… И многое, многое знает и все понимает.

А в первый свой день рождения 2 марта 1990 года он проснулся в кроватке, я услышала, но делала вид, что сплю, а он все заглядывал мне в лицо, а когда я открыла глаза, поднялся, заулыбался, я подошла, он протянул ручки, взяла его на руки, сердце мое забилось, он начал гладить меня по лицу, тихонечко повторять — мама, мама, обнимет за шею, прильнет к щеке, целует, отстранится, заглянет в глаза — мама, мама, — опять прильнет, опять поцелует. Боже, я чуть с ума не сошла, такого сроду не бывало, невольно подумалось: неужели благодарит за подаренную ему жизнь? (Ведь ровно год назад в это время у меня отошли воды и меня готовили к операции…) И мы с ним лежали в обнимку на диване, и он все ластился, шептал, а я, конечно, заливалась слезами и смеялась и целовала, целовала эти крохотные пальчики, лобик, глазки, щечки, подбородочек, носик, животик, попочку, ножки, и все молилась и молилась Богу: Господи, спаси и сохрани!.. И за двадцать минут до 10.10 он сладко уснул, раскинувшись на моей руке, и все улыбался во сне, а я думала — а как бы он повел себя в 10.10, в то время, когда год назад родился? Господи, мистика или не мистика, но я верю, что он неспроста так вел себя, он что-то чувствовал!!!

Господи, мой Боже, спаси и сохрани — ведь я нередко молилась глядя на Рафаэлевскую Мадонну…

Из письма, присланного Автору через год после того, как сыграл свою жизненную роль восковой биоэнергетический аккумулятор, прописанный женщине тридцати семи лет, безмерно страдавшей от выкидышей

Расчет случаен и неверен, —что обо мне мой предок знал,когда почти подобен зверю,в неолитической пещеремою праматерь покрывал?И я сама, что знаю дальшео том, кто снова в свой чередиз недр моих, как семя в пашне,в тысячелетье прорастет?

***

Бесплотная невидимая стая, —свиваясь облаком вокруг любовных пар,колдуют легкие, умело вызываяи в теле трепеты и на ланитах жар.А после сторожат в ночи зачатный час,чтобы войти и воплотиться в нас.

Из женских стихов Марии Шкапской. (20-е гг. XX в.)

Если рождение детей есть свет, идущий от любви, то этот свет идет от большого огня. И в этом непрестанном огне, в котором горит все человечество и весь мир, вырабатываются, утончаются все силы человеческого духа и гения.