Японская новелла - Сёсан Судзуки

Сабуро вне себя от гнева, как был с луком и стрелами, ворвался в лачугу.

— Значит, надумали бежать? Но, знайте, у нас существует закон; беглецов клеймят каленым железом. А оно кусается больно.

Дети побелели от страха.

— Да мы просто так болтаем, — стала оправдываться Андзю. — Разве братик может один пуститься в такой дальний путь! Мы тоскуем по отцу с мамой, вот и тешим себя всякими небылицами. Раньше мы говорили друг другу: давай превратимся в птиц и полетим искать родителей. Вот так каждый день и придумывали что-нибудь новенькое.

— Сестра говорит правду, — живо подхватил Дзусио. — Мы скучаем, вот и утешаемся разными мечтами.

Сабуро грозно посмотрел на них и изрек:

— Ладно, будем считать, что это мечты. Но запомните: я слышал, о чем вы говорили.

Страшные кошмары мучили в ту ночь детей. Не успели они заснуть, как им привиделся сон, будто сначала они услышали неясный шум, а потом в тусклом свете коптилки увидели стоящего возле них Сабуро. Он грубо схватил их за руки, поволок во двор и дальше по устланной досками дороге, по которой они шли в тот первый день к хозяину. И будто так же светила луна. И, как тогда, они поднялись на три ступеньки, пошли по галерее. Потом они долго-долго ходили по каким-то длинным коридорам и, наконец, оказались в огромной зале, битком набитой незнакомым людом. Сабуро схватил их и повел к очагу с пылающими углями.

Дети молили Сабуро о пощаде, но тот оставался глух к их мольбам.

У пылающего очага, как и в тот день, на подушках восседал Хозяин Сансё. Огненные блики падали на его багровое лицо, и, казалось, весь он был объят пламенем. Тут Сабуро вытащил из очага щипцы и держал их, пока раскаленное добела железо начало чернеть. Тогда он притянул к себе Андзю и хотел выжечь ей на лице клеймо. Дзусио тем временем пытался вырваться из рук Сабуро, и тот, бросив его на пол, прижал коленом.

Теперь Сабуро удается изловчиться, он выжигает щипцами на лбу Андзю крест. От ее душераздирающего крика содрогаются стены залы.

Потом настает черед Дзусио. Сабуро выжигает и у него на лбу крест. Затем рыдающих детей Сабуро сгребает в охапку, выводит из дома и, стоя на верхней ступеньке лестницы, изо всех сил бросает на мерзлую землю. От боли и пережитого ужаса они теряют сознание.

Потом каким-то неведомым образом, как бывает только во сне, они оказываются снова в своей хибарке и без сил валятся в постели.

И вдруг до Андзю доносится голос Дзусио:

“Сестрица, где у нас образ Дзидзо-самы?” Андзю поднимается, отыскивает свой нательный мешочек. Развязав дрожащими руками шнурок, она достает амулет и кладет его к изголовью. Брат и сестра опускаются перед ним на колени, и сразу же боль в голове понемногу стихает. Они проводят ладонями по лбу — к своему удивлению, никаких следов от раскаленного железа они не обнаруживают. И пробуждаются.

Стали сестра с братом наперебой рассказывать друг другу свои сны. Оказалось: в ту ночь им привиделось одно и то же. Теперь уже наяву Андзю достала свой амулет, и они преклонили колена. На образе Дзидзо-самы по обе стороны от священной точки между бровями они увидели два крестообразных шрама, которых прежде там не было.

С той поры, как Сабуро подслушал разговор детей и им привиделся такой страшный сон, Андзю заметно переменилась. На лбу у нее залегла морщина, взгляд сделался каким-то отрешенным Она ходила мрачная и почти ни с кем не разговаривала.

Прежде, бывало, возвращаясь с соляного промысла, она с нетерпением поджидала брата, их беседам не было конца. Теперь же в лачуге воцарилось молчание.

Дзусио недоумевал:

— Что с тобою, сестрица?

— Ничего, все в порядке, — отвечала та с вымученной улыбкой.

Внешне как будто бы все оставалось по-прежнему. Но Дзусио, привыкший всегда находить в сестре утешение, чувствовал происшедшую в ней перемену. Теперь ему не с кем было поделиться своими сомнениями, он пребывал в постоянной тревоге.

Между тем близился конец года, часто шел снег, а поэтому вся работа переместилась под крыши. Андзю пряла пряжу, Дзусио колотил солому. Работа Дзусио особых навыков не требовала, не то что у Андзю. Вечерами к ним частенько наведывалась Кохаги, чтобы помочь Андзю. Переменившаяся не только к брату, Андзю и с Кохаги почти все время молчала, а порой встречала подругу и вовсе неприветливо. Но та словно бы ничего не замечала и продолжала относиться к Андзю с прежней симпатией.

Усадьбу Хозяина Сансё украсили новогодние сосны. Особой пышностью празднование Нового года в здешних местах не отличалось. Женщины и дети — домочадцы Хозяина Сансё — почти никогда не появлялись на людях, большую часть жизни они пребывали во внутренних покоях. Словом, новогоднего оживления не ощущалось. Лишь веселились в своих жилищах подвыпившие работники. В обычное время малейшее веселье тотчас пресекалось, но по случаю праздника контроль за порядком был ослаблен. В результате порой возникали даже кровавые стычки, но и они в такое время сходили с рук. Случались даже убийства.

С приходом Кохаги мрачное жилище сестры и брата на время озарялось светом, становилось немного веселее. Иногда даже на лице Андзю проглядывала слабая улыбка.

Миновали три праздничных дня, и вновь закипела работа. Андзю пряла пряжу, Дзусио колотил солому. Уже приноровившаяся к прялке Андзю вполне справлялась без посторонней помощи, монотонное жужжание прялки как будто действовало на нее успокаивающе. Но Кохаги приходила по-прежнему, что особенно радовало Дзусио, так как в последнее время никакой разговор с сестрой не клеился.

День ото дня становилось теплее, кое-где появилась свежая травка. Однажды было объявлено, что отныне все работы переносятся на свежий воздух. В связи с этим Дзиро обходил усадьбу. Заглянул он и в лачугу, где жили сестра с братом.

— Ну как, вы готовы к делу? Надсмотрщик говорит, что много больных, вот я и хожу — сам проверяю.

Дзусио собрался было ответить, но Андзю его опередила:

— У меня большая просьба. Хотелось бы работать вместе с братом. Окажите милость, разрешите мне тоже рубить хворост — Обычно бледная Андзю порозовела, в глазах у нее появился блеск. Дзусио не переставал удивляться: почему же сестра никогда не говорила ему ничего подобного? — Разрешите работать в горах, пожалуйста, очень прошу, — умоляла Андзю.

Дзиро был озадачен. Как ему поступить? Ведь отец всегда сам определяет, кого поставить на какую работу. Но Синобугуса так просит, так просит, рискну-ка сам решить.

— Ладно, — сказал он. — Не страдай, переведем тебя на хворост. Я рад, что вы благополучно перезимовали.

Как только ушел Дзиро, Дзусио подскочил к сестре.

— Как хорошо, что мы будем теперь вместе. Почему же ты раньше мне ничего не говорила?

— Я придумала это сию минуту, когда он пришел.

— Как странно! — задумчиво проговорил Дзусио. Вскоре явился надзиратель и, передавая Андзю резак и корзину, сказал:

— Синобугуса-сан! Отныне ты будешь рубить хворост, вот тебе новое снаряжение. А черпак и бочонок я заберу.

— Спасибо вам, — сказала Андзю. — Извините, что причинила вам хлопоты.

Надсмотрщик взял черпак и бочонок, однако уходить не спешил. Его озабоченная улыбка свидетельствовала о том, что он желает еще что-то выяснить. Приказы семейства Сансё были для него подобны воле самих богов. Они исполнялись им безоговорочно, даже если были жестоки и безжалостны. По натуре же он был человек мягкий и предпочитал, чтобы все шло гладко и никто не обижался. Озабоченная улыбка сейчас означала, что ему предстоит нечто неприятное.

— Тут вот еще что, — начал он слегка неуверенно. — Господин Дзиро просил Хозяина отрядить тебя на дрова. А господин Сабуро при этом заметил: раз, мол, на дрова, значит, надо числить ее среди мальчиков. Хозяин рассмеялся и приказал остричь тебе волосы.

Дзусио забеспокоился, на глаза у него навернулись слезы. Андзю же, казалось, это нисколько не огорчило.

— Правильно. Режьте мне волосы вот хоть этим резаком. — И она подставила голову. В мгновение ока она лишилась своих длинных блестящих волос.

Наутро с корзинами за спиной и резаками у пояса дети вышли из дома. С тех пор, как они оказались в хозяйстве Сансё, им впервые довелось шагать рядом, взявшись за руки. Дзусио не понимал замысла сестры, но заподозрил что-то неладное. Он еще накануне допытывался, что заставило ее пойти на этот шаг, но та словно бы не понимала, о чем ее спрашивают. Когда они пришли к подножию гор, Дзусио не выдержал:

— Вот мы вместе, я держу тебя за руку, казалось бы, надо радоваться, но на душе у меня неспокойно. И эта твоя изуродованная голова! Что ты задумала? Почему от меня скрываешь? Скажи же, в чем дело?

Андзю, как и вчера, выглядела успокоенной, ее большие глаза сияли. Она ничего не ответила, лишь крепче сжала его руку. У подножия горы было болото, обрамленное сухим, прошлогодним камышом. На обочине дороги среди жухлой травы уже проглядывали зеленые ростки. Брат с сестрой обогнули болото справа и стали подниматься по горной тропинке вверх. Вскоре они набрели на родничок и по отходящей от него тропинке зашагали дальше. Солнце освещало отвесные скалы, в их расщелинах Андзю приметила цветущие фиалки.