Магиум советикум. Магия социализма (сборник) - Валерия Калужская

– Нет, что вы, нет! Алёна – совершенно обычная девочка!

– Ну, вот и хорошо, не волнуйтесь так. Вообще, в таких случаях у нас инструкция направлять на консультацию к… ну вы понимаете… Я бы вам уже выписала официальное направление, но… – докторша понизила голос и зачем-то огляделась по сторонам, – но к нашей поликлинике сейчас прикреплен не очень как бы, опытный… А девочка слабенькая, может плохо перенести вмешательство…

Мама опять ахнула.

– В общем, попробуйте поискать сами, может быть, по знакомству… Я пока докладывать не буду, но не тяните. Здоровье девочки, вероятно, уже само по себе не улучшится. Не пугайтесь так, голубушка, я хочу, как лучше, – врачиха вздохнула и ободряюще похлопала маму по плечу, но та почему-то дернулась от ее прикосновения…

А вечером мама пересказала этот разговор папе, и они с ним долго ругались. Алёнка опять не удержалась, немного подслушала. Через стену это было сложнее, чем через дверь, но родители и так говорили не слишком тихо, Алёнка бы и так почти всё услышала, стало быть, ничего запрещенного она не делала. К тому же маме она обещала только не подглядывать. Хотя так было бы проще – стена между комнатами ерундовая, в такой окошко взглядом провертеть – нечего делать, не то что в кирпичной. Но когда мама узнала, что Алёнка умеет делать в стенах окошки и смотреть, она очень испугалась. И велела, во-первых, никому об этом не рассказывать, а во-вторых, никогда-никогда так не делать, чтобы никто не узнал. Алёнка пообещала. Она никому и не рассказывала, а насчет того, чтоб не делать… Ну, ведь если никто, кроме Алёнки, этих окошек не видит – значит, о них и не узнает, если она сама не расскажет, верно? Поэтому можно их делать, но потихоньку… и если очень надо… А слушать без окошек, через огненные ниточки, Алёнка научилась недавно и маме пока об этом не говорила. Чего ее зря волновать? Поэтому она со спокойной совестью, не открывая окошка, протянула через стену ниточку и стала через нее слушать. Ребенок же имеет право знать, что о нем говорят родители?

Родители ругались.

– Это всё твоя наследственность! – обвиняюще сказал папа.

– А я от тебя ничего и не скрывала! Не связывался бы со мной, раз тебя волнует моя наследственность!

– Ну, прости, Аня, я не то хотел сказать…

– Но сказал.

– Сказал. Как же тебе пришло в голову отправить свою дочь к этой ведьме?!

– Нашу дочь! Нашу! А ты хочешь отдать Алёнку им? Знаешь, что они с ней сделают?! Знаешь? – мамин голос задрожал от слез.

– Ну, Аня… Но разве можно…

– Знаешь, многие мужчины называют своих тещ ведьмами, поэтому это я тебе прощу… Но я никогда не прощу, если ты погубишь нашу дочь…

– Аня, я ведь не просто так называю, твоя мать и есть ведьма…

Так Алёнка узнала, что у нее есть бабушка и что она – ведьма. А еще – что Алёнку собираются к ней отправить…

Мальчик оказался пустышкой. Получалось, заглушку ему поставил кто-то другой. Кто-то неопытный, хотя и очень сильный. Поставил, возможно, сам не осознавая, что делает. Друг, одноклассник, сосед, родственник или просто случайный прохожий. И теперь его надо было как-то искать.

Ким тяжело вздохнул, утер ладонью вспотевшее лицо. Его начинало знобить, как всегда после подъема в Верхний мир.

– Лида, чаю принеси, пожалуйста, – попросил он.

Лидочка, как всегда, явилась немедленно, как будто уже ждала под дверью, заранее всё приготовив. На подносе исходила паром чашка горячего чая, в хрустальной вазочке вперемешку лежали шоколадные конфеты и печенье. Вот как она догадывается, когда Киму нужен именно шоколад, чтобы быстрее восстановить силы?

– Спасибо, – с искренней благодарностью сказал он.

Лида смущенно улыбнулась.

– Ким Владимирович, – чуть запнувшись, позвала она и почему-то покраснела. – У вас тут… сажа на щеке, слева. И тут, вы, наверное забыли… бусы снять…

Ким торопливо провел ладонью по груди – и наткнулся на клыки шаманского ожерелья. Вот бестолочь!

– Спасибо, Лида, – неловко поблагодарил он.

Интересно, она догадывается о потайной комнате? И о том, что ее начальник, первый секретарь райкома, время от времени танцует там босиком вокруг костра, потрясая шаманским бубном и окропляя угли свежей кровью? А если узнает, как после этого станет к нему относиться?

Ким вспомнил, как сам впервые увидел шаманскую пляску своего наставника, тогда еще старшего лейтенанта КГБ, товарища Черноты Игоря Петровича. «Не орать, с места не сходить, ничему не удивляться. В огонь за мной не лезть. Понял, малец?» – велел ему Чернота. Ким благоговел перед отважным лейтенантом, коммунистом, героем войны, к которому прислушивались даже старшие, более опытные товарищи. Поэтому он постарался всё исполнить в точности. Хотя это и оказалось непросто. Танец Черноты вокруг костра под гулкое уханье бубна и гортанные завывания лейтенанта сперва его изрядно напугал, но потом даже увлек. Ким не заметил, как сам начал покачиваться в такт бубну. Но когда лейтенант Чернота полез прямо в огонь – босиком по раскаленным углям, Ким едва сдержался, чтобы не заорать и не броситься спасать наставника. Только привычка исполнять все его приказы, даже самые нелепые, удержала его на месте. Оказалось, не зря – огонь перед Чернотой расступился, обнимая его алыми лепестками, как цветочный бутон – шмеля. Фигура лейтенанта в жарком мареве дрожала и будто растворялась, иногда Киму казалось, что продолжавший танец в костре Чернота даже становится прозрачным. Дальше Ким не запомнил, потому что у него всё совсем расплылось перед глазами, и он шлепнулся в обморок.

– Как кисейная барышня, право слово, – недовольно сказал Чернота, приводя ученика в чувство небрежными пощечинами. – В другой раз за мной пойдешь, понял?

– Т-туда? В костер? – пролепетал, запинаясь, Ким.

Лицо склонившегося над ним Черноты было непривычным, жутким и величественным одновременно, будто высеченное из гранита. А прежде серые глаза теперь горели черными углями и мерцали тем огнем, из которого лейтенант только что вышел.

– А ты думал, служение делу коммунистической партии – фунт изюма с пряниками?

Ким, конечно, не посмел ослушаться и в следующий раз пошел следом за Чернотой. Было больно, очень больно – угли жгли ступни, пламя льнуло к коже, трещали в огне волосы. Но лейтенант велел идти – и он шел. Кричал, сгорая заживо, – но шел. И молился – он сам не понял, кому, – чтоб это всё поскорее закончилось. А потом Чернота выдернул его из огня, и Ким, не удержавшись, упал на четвереньки. И решил, что уже умер, потому что они с лейтенантом оказались не в потайной подвальной комнате, а в каком-то совершенно другом месте. Сквозь туман смутно проступали очертания черных деревьев и травы под ногами. Но когда Ким начинал вглядываться внимательнее, трава и деревья будто растворялись в белесой дымке, и через нее становилось видно совсем другое – черный город, мерцающий огнями, далеко-далеко внизу, будто они с Чернотой стояли на зыбком, тающем в темном небе облаке.