Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921 - 1943 гг. - Хироюки Агава

Но, отмечает Накано Горо в послесловии к японскому переводу, в Америке существуют и сильные возражения против теории Теобальда; немногие в Японии выражают противоположную точку зрения. Томиока Садатоси считает: «Допустим, что Америка хотела от Японии первого выстрела, — все равно не было нужды в том, чтобы он был произведен на Гавайях и таким жутким образом. Цинично предполагать, что Америка знала о плане нападения на Пёрл-Харбор заранее».

Такаги Сокичи убежден, что Америка ничего не знала, а Кусака Рюносуке заявляет: «Из своего собственного опыта знаю, что американское стремление сохранить человеческие жизни превыше всего, что только можно вообразить, а потому просто немыслимо, что американцы сознательно спровоцировали нападение на Пёрл-Харбор за счет тысяч жизней своих моряков».

Особого доверия заслуживает мнение Тимоды Чжуна, который занимается изучением современной истории в Национальной парламентской библиотеке. Как считает доктор Тимода, по этому вопросу еще не пришли ни к какому заключению. Версия, что Америка заранее знала о готовящемся событии, выдвигается главным образом историками из Чикагского и других университетов, которые считаются в Америке пристанищем ревизионистского меньшинства. Наиболее детально факты, относящиеся к Пёрл-Харбору, обобщены в книге Роберты Уолстеттер «Пёрл-Харбор: Предупреждение и решение», вышедшей в издательстве «Стэнфорд юнивесити пресс». В этой книге также нет ничего, что поддерживает версию о сознательном завлечении Японии в Пёрл-Харбор.

Сегодня большинство исследователей, говорит Тимода, склонны отрицать такое знание априори, и он сам согласен с этим. Проблема, считает он, вот в чем: те, кто нес ответственность за Пёрл-Харбор, до сих пор возмущены, что от них скрыли информацию, которой правительство располагало, и негодуют — их использовали как приманку; так что взгляды эти не обязательно односторонним. Однако подобные заявления, вместе с другими — мол, Америка знала заранее, — точно так же не обязательно неприятны для японских ушей; Тимода полагает, что мнение меньшинства в Америке — это в Японии мнение большинства и постепенно оно становится преобладающим. Предупреждает: японскому обществу следует опасаться такого подхода.

Сегодня, более чем через тридцать лет после нападения Японии на Пёрл-Харбор, этот вопрос переходит в руки тех, кого касается напрямую, и историков. Вероятно, мнение, что Америка не знала о нападении заранее, постепенно станет общепринятым. Если до сих пор не опубликованные правительственные документы, что лежат сейчас в самых темных нишах какого-нибудь хранилища госдепартамента или министерства обороны, по какой-то причине вдруг увидят свет и опрокинут убеждение большинства историков, — несомненно, дух Ямамото Исороку печально оскалит зубы при мысли о своей наивности: ведь он до самой смерти нес в себе чувство вины по поводу «трусливого нападения». Но, несмотря на ряд все еще неясных моментов, сейчас представляется невероятным, что этот день когда-нибудь придет.

Глава 11

Когда началась война, на борт «Ямато» каждый день стало поступать в адрес Ямамото множество писем со всех концов страны. Сам он писал: «...безмерно смущен — боевые подвиги подчиненных и молодых матросов за ночь превратили меня в звезду».

Старший вестовой Оми говорит: даже после того, как возбуждение, поднятое в стране Пёрл-Харбором, стало спадать, пачки писем толщиной сантиметров двадцать продолжали приходить к Ямамото каждый день. От старых генералов и правых, которые когда-то его так ненавидели; от семей моряков, служивших у него, и даже от учеников начальных классов; по стилю варьировали от простых панегириков до весьма нахальных просьб, — скажем, директора деревенской школы прислать образец его каллиграфии, чтобы использовать как приз лучшей школе в префектуре. Ямамото, с его наивным чувством обязательности, лично писал ответы кисточкой и тушью на каждое послание. Потому и нет ничего необычного, что тут и там все еще хранятся письма, написанные рукой Ямамото, всякая коллекция его писем почти наверняка огромна. Однако ббльшая их часть, скорее всего, вежливые отписки и выражения благодарности, а ценность их лишь в том, что они написаны рукой Ямамото; если письма представляли собой нечто большее, чем вежливая отписка, они чаще всего не сохранялись.

Общее количество писем, будь то официальных или личных, по которым можно судить о подлинных мыслях Ямамото, не так велико; отберем два-три, написанных в первые дни войны, из тех, что цитировались в разных документах, или мною собственноручно скопированных.

В начале 1942 года, 9 января, Ямамото послал ответ на благодарственное письмо от Огаты Такеторы; вот отрывок из него: «Благодарю за Ваше любезное письмо под Новый год. Военный человек едва ли может хвалиться тем, что «поразил спящего врага»; тут важнее позор, который переживает побежденный. Хотел бы, чтобы Вы оценили, увидев своими глазами, то, что делает враг: уверен, — взбешенный и возмущенный, он вскоре нанесет решительный контрудар, будет ли то полномасштабное морское сражение, воздушные налеты на Японию или мощная атака на главные силы нашего флота. В любом случае мое единственное желание — довести до конца первую стадию операций, до того как враг оправится, и по крайней мере внешне достичь какой-то основы для затяжной войны...»

Пассаж из письма Харады Кумао от 19 декабря 1941 года: «Благоприятные результаты, достигнутые в начале войны, позволяют предположить, что Госпожа Удача все еще благосклонна к Японии...»

Всякий, кто внимательно прочтет эти строки, остановится на таких фразах, как «Госпожа Удача все еще благосклонна к Японии», или «по крайней мере, внешне достичь какой-то основы для затяжной войны...». В те времена такие письма не публиковали.

Из письма к сестре Казуко 18 декабря: «Война наконец началась, но нет причин куда-то спешить, потому что почти наверняка она будет тянуться десятилетиями. Общество, похоже, делает много шума из ничего. Не думаю, что это на пользу образованию, общественной морали или росту производства... Не вижу, почему бы так возбуждаться, если кто-то потопил горсточку военных кораблей».

А вот письмо, адресованное главнокомандующему флота китайского района Коге Минеичи, который находился в Шанхае:

«Твое письмо от 15 декабря получил второго числа (говорят, в Куре накопилось сто тысяч писем и с ними не управляются). Большое спасибо за поздравления. Я со своей стороны должен поздравить тебя с взятием Гонконга несколько раньше, чем планировалось. Сейчас, когда Гонконг взят, мы, считаю, если посильнее ударим по Бирме, прищемим Чан (Кайши. — X. А.). Можно ли что-нибудь тут сделать?

Британия и Америка как-то недооценили Японию, но, с их точки зрения, все происходящее — это как собака кусает руку, ее кормившую. Возможно, Америка особенно намерена вскоре приступить к крупным операциям против Японии. Бездумное веселье дома действительно прискорбно; меня пугает, что при первом налете на Токио все станут увядать на глазах... На этой стадии мы не имеем права расслабляться. Остается лишь сожалеть, что у них на Гавайях тогда не было, скажем, еще трех авианосцев. В твоей части мира дела могут быть другие, поскольку твой враг рядом с тобой, на суше, а здесь, кроме случайных страхов при появлении субмарин 14 декабря, мы просто, как обычно, попусту пялим глаза на море. Вряд ли это веселый Новый год! Береги себя в этих холодах...

Против идеи налета на Гавайи серьезно возражали как в министерстве, так в частях, которые к этому имели отношение (кроме авиаторов). Заявляли, что, даже если кампания окажется успешной, это будет всего лишь показуха, а постигнет неудача — так она для Японии катастрофа. Посему у меня было в то время много неприятностей. Сейчас, однако, они довольны сами собой и рассуждают так, будто исход войны уже решен. Сказать правду, способности и проницательность верховного руководства флота волнуют меня сейчас больше, чем весь этот публичный гам».

Ямамото не мог себе позволить присоединиться к этой национальной эйфории, — очевидно, старался держаться в рамках и не позволить себя увлечь. Нельзя сказать, что в своих письмах к выдающимся лицам он искренен в выражении чувств; за исключением немногих друзей, таких, как Хори Тейкичи и Эномото Сигехару, только с Чийоко и еще одной-двумя женщинами мог он поделиться тяжестью на сердце.

Вестовые главнокомандующего в курсе личных дел Ямамото. Когда Оми разбирал его почту, то, перед тем как нести ему пачку, всегда клал любую весточку от Чийоко на самый верх. В те дни, когда приходило письмо, на котором адрес написан ее рукой, Ямамото выходил поблагодарить Оми; в другие дни не произносил ни слова. В письме к Чийоко, написанном Ямамото 28 декабря, есть такие строки: «Я получаю пачки писем и тому подобное со всей страны, но только твоих жду с нетерпением. Фотографии еще не готовы?..»