Венценосные супруги. Между любовью и властью. Тайны великих союзов - Жан-Франсуа Солнон

Эти препятствия рассеялись как наваждение после встречи в октябре 1839 г. Виктория была покорена. «У него такие красивые глаза, — призналась она в дневнике, — изысканный нос, прекрасный рот с изящными усами и тонкие, еле заметные бакенбарды; прекрасная фигура, широкая в плечах и тонкая в талии». Невысокая, некрасивая женщина всем, кто был готов ее слушать, расхваливала «просто поразительную» красоту, «великолепную» внешность своего кузена. «Альберт, — писала она, — это совершенство, совершенство во всех отношениях — благодаря своей красоте, во всех своих качествах», самыми выдающимися из которых ослепленная в буре чувств Виктория считала танцорские таланты!

Всего через четыре дня Виктория, раненная в самое сердце, сообщила свое решение заинтересованным лицам. Взаимное физическое влечение сделало свое дело. «Вы сделали самый лучший выбор из всех возможных для своего счастья», — обрадовался король Леопольд. Альберт еще не знал, что дорога к счастью — это не плавание по длинной, спокойной реке.

Будущее, «усеянное шипами»

Подготовка к свадьбе сопровождалась унижениями, которые Альберта злили, а Викторию обижали. Парламент, естественно, натурализовал немецкого принца, но сомневался, какой титул тот будет носить официально. Мельбурн считал, что вместе с предоставлением подданства следовало разобрать вопрос о том, будут ли подданные страны подчиняться мужу королевы. Таких прецедентов еще не было, и оппозиция отказалась выносить решение. С этим вопросом все обстояло неясно. Виктория писала открытые письма, предлагая сделать так, что «во всех ситуациях и на всех собраниях [принц] получит в свое полное распоряжение положение, превосходство и власть, уступающие только рангу королевы». Во всем королевстве ввела протоколы, касающиеся положения ее мужа, но, поскольку парламент не дал согласия, никаких «официальных» правил по этому вопросу не было. Путешествия четы за пределы Великобритании рисковали стать для Альберта источником неприятностей.

Принца не приглашали к участию в английской политике высшего уровня. Парламент объявил, что не даст Альберту ни титула, ни чина в армии, равно как звания пэра, которое бы позволило ему войти в палату лордов. Он попросил о пособии в пятьдесят тысяч фунтов, а ему выдали всего тридцать тысяч. В Англии Альберт оставался не более чем иностранным принцем, каковой находился там, поскольку являлся мужем королевы. Альберт был глубоко уязвлен. Пятнадцать лет спустя рана так и не зарубцевалась. «Пиль, — написал Альберт в 1854 г., — сократил мой цивильный лист, Веллингтон отказал мне в чине, который у меня был, про королевскую семью говорят, что в нее затесался иностранец, виги, находящиеся у власти, стараются давать мне как можно меньше возможностей»[191].

Даже сама Виктория не была расположена удовлетворять все желания своего будущего мужа. «Достаточно одного росчерка вашего пера, — просил ее Альберт, — чтобы сделать меня пэром и дать мне английское имя». Но королева, внушаемая Мельбурном, не оказывала ему этой чести и называла причины: «Англичане очень болезненно реагируют на мысль, что у Альберта может быть хотя бы малейшая политическая власть или он станет вмешиваться в наши дела». Дать принцу титул пэра означало бы позволить ему играть политическую роль. Виктория любила Альберта, но ревниво опекала свои прерогативы, и потому отказала ему. Видя твердость королевы, принц не стал настаивать. «Я сохраню свое настоящее имя и останусь тем, кто я был», — сказал он своей бабушке.

Впоследствии его самолюбию было нанесено еще несколько ран. Альберту не позволили назначить личного секретаря и прислугу; их выбирали королева и лорд Мельбурн. Желание провести с Викторией медовый месяц, хотя бы сокращенный до двух недель, посчитали чрезмерным. И в каком тоне ответили! «Вы забываете, моя любовь, — написала ему Виктория, — что я правительница, и государственные дела не могут остановиться и тщетно ждать… Мое отсутствие в Лондоне совершенно невозможно». Так Альберту напомнили о реалиях власти, и ему пришлось довольствоваться тремя днями.

Тем не менее эти разногласия не омрачали радости от свадьбы. Церемония состоялась 9 февраля 1840 г. в королевской часовне Сент-Джеймского дворца, а в Букингемском дворце устроили торжественный ужин. Это была первая королевская свадьба, за которой наблюдал народ, все предыдущие проходили в частном порядке. Молодые тут же отправились в Виндзор. Казавшаяся миниатюрной рядом с мужем, несмотря на средний рост, но гордо державшая голову Виктория сияла от счастья. И сообщила об этом. Специально для Мельбурна она торопливо написала записку, в которой премьер-министр прочел: «Ночь одновременно сладостная и удивительная». Она делилась с близкими: «Как же сладко быть замужем. Я никогда не думала, что возможно быть настолько счастливой, как я сейчас». Причину счастья Виктория поведала своему дневнику: «Ночью мы не смыкали глаз».

«Нам не остается ничего, кроме как воспользоваться его жаждой деятельности»[192]

Получается, что муж королевы был обречен на бездеятельность? Альберт опасался сразу же возвращаться в Лондон. Виктория с жадностью погрузилась в королевские заботы, а принцу оставалось предаваться ничегонеделанию. Когда она каждый день подолгу беседовала с премьер-министром, Альберт томился от скуки, печалился, что не имел права на депеши (ему пришлось ждать декабря, чтобы получить ключ к знаменитым красным ящикам). Даже относительно домашних дел Виктория держала его в неведении — ими ведала баронесса Лехцен — и советовалась с ним лишь после того, как выслушивала Мельбурна и правительство. Принца не только держали подальше от официальных дел, но и не позволяли решать даже личные дела. «В семейной жизни я очень счастлив и всем доволен… — писал он, — однако я просто муж, а не хозяин дома». Даже в «мелкой» (по его выражению) политической деятельности Альберт с горечью чувствовал недоверие со стороны жены.

Несмотря на любовь, Виктория наотрез отказалась допустить, чтобы муж делил с ней власть: о нем не упоминала ни одна из государственных бумаг, королева не приглашала его на встречи с министрами и не обсуждала с ним политические вопросы. А просвещенные люди негативно оценивали вынужденное бездействие принца. Леопольд Бельгийский, знавший качества племянника, советовал поставить их на службу королеве: «Следует стать ее ходячей энциклопедией, сообщать ей обо всем, что она упустила из виду… Не следует ничего скрывать от нее, ни по какому поводу». Наверное, на его суждения влияли распространенные в то время предрассудки о мужском превосходстве. Но особенно его огорчала мысль о том, что таланты Альберта останутся невостребованными. Лорд Мельбурн вскоре заметил их. Когда он понял, что скромный и спокойный принц обладал позитивным влиянием на жену, он предложил Виктории показать Альберту те самые государственные бумаги, которые его интересовали. Более того, премьер-министр стал обсуждать с принцем официальные дела, прежде всего международные.