Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

Девочка, вставшая на пути беспечального будущего. Зеркальная копия женщины, скончавшейся, потакая прихотям супруга. Ладони отца на ее плечах походили на крылья, пока еще сложенные, но вот-вот готовые раскрыться и вознести свою ношу на самый верх, туда, где светит яркое солнце и где сбываются мечты…

Иакин не умел сомневаться и в единое мгновение понял: все кончено. Кроволивец Горге приготовил себе настоящую замену, приготовил тщательно, любовно, жертвуя истинно драгоценными вещами, вкладывая в свой труд чувства, и малой толики которых пожалел для единственного сына.

Лус…

Ненависть? Нет, Иакин не испытывал к своей сестре чего-либо подобного. Но, всякий раз взглядом натыкаясь на точеное личико в облаке коротких светлых локонов, понимал, что не сможет никогда ни простить, ни забыть. Ни Горге, ни ее. И будет только правильно, если дочь последует за отцом.

Да, так будет правильно.

Верховный бальга Катралы отодвинул кисею занавески и, брезгливо щуря глаза, посмотрел на крышу галереи внутреннего двора, по тусклой черепице которой протянулась тень от одной из дозорных башенок. Близился вечер, а с ним и исполнение давно намеченного плана. Если у Танны все уже готово, можно не медля ни минуты…

Иакин с удовлетворением отметил, что пальцы, касающиеся тонкого кружева, остаются настолько неподвижными, насколько это вообще возможно, и плетеный узор колышется, потревоженный лишь дыханием. Впрочем, сейчас и оно казалось лишним посреди покоя огромного кабинета, где стулья, столы и шкафы были расставлены тем особым способом, что легко позволил бы какое-то время держать оборону даже при самом неудачном раскладе сил.

Отец всегда старательно думал о безопасности, этого у него не отнять. Но счастливец, получающий почти все на свете без каких-либо стараний, рано или поздно становится слишком самоуверенным. Именно самоуверенность сгубила и Кроволивца Горге, привыкшего считать своего сына таким же слугой, как и все остальные. Таким же послушным и пустоголовым…

Одним ударом рассечь суставы не удалось, пришлось пилить. И как бы Иакину Кавалено ни была в глубине души омерзительна эта кровавая работа, он ни на мгновение не помыслил позвать кого-то на помощь. И потому, что не мог быть уверен ни в ком из обитателей дома, и потому, что, выступая против отца в одиночку, он в одиночку получал всю награду за свое деяние. Позже, когда власть окончательно перешла в руки юного наследника прежнего бальги, помощники нашлись сами. Вернее, помощница.

Танна Тьяри не помнила своих родителей, да и не желала помнить: достаточно было того, что один из них носил в своем теле демона. Это роднило светловолосого мужчину и темнокосую женщину лучше всего другого. Даже лучше чувств, что обычно возникают между людьми. Чувств, которые верховный бальга не испытывал ни к кому на свете просто потому, что не успел их узнать.

— Этот человек опасен.

Она любила войти вот так, неслышно и незаметно, подбирая подол, чтобы платье шелестом не выдало свою хозяйку. Подкрасться, оказавшись на расстоянии не более двух шагов, и что-нибудь проговорить, чаще всего что-нибудь глупое и неуместное. Но сейчас Иакин простил своей верной служанке ее излюбленную вольность. Ведь все это было уже неважно. А вот слова…

— О ком ты говоришь?

Не дождавшись быстрого ответа, верховный бальга недовольно повернулся, но если раньше Танна непременно бы зарделась или побледнела, встречая тяжелый темный взгляд, то в этот раз выдержала его спокойно, словно было что-то другое, куда больше волновавшее женщину, чем гнев господина.

— Этот человек, — повторила она и снова долго молчала, прежде чем добавить: — Вы привели его с собой прошлой ночью.

— Что ты видишь в нем опасного?

— Он человек, — произнесла Танна, перекатывая каждый слог во рту, как камешек.

— Я видел.

Большинство недокровок не считали себя людьми, остро чувствуя собственную ущербность. И зачастую готовы были поставить выше себя ничтожного человека, лишь бы его кровь была чиста, ведь она давала тому шанс стать равным божествам, спустившимся на землю.

Иакин Кавалено был о себе лучшего мнения, но и сам еще во время поездки в паланкине, находясь так близко от чужака, ощущая сонм его желаний всей своей кожей, поймал себя на мысли, что хочет преклонить колена и губами коснуться пыльных сапог. С жителями Катралы было проще, почти все они старательно избегали желаний либо желали одного: спрятаться и скрыться. Даже у эрриты Фьерде желание уничтожить бальгерию было единственным, а вот гость из столицы…

— И он что-то ищет…

— Ищет силу.

Танна качнула головой, будто хотела возразить, но не решилась сделать это вслух.

— Думаешь иначе?

— Ему не нужна сила, я знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Потому что мне сила тоже не нужна.

Женщина шагнула вперед, впрочем так и не осмелившись пересечь невидимую черту, в ее понимании отделявшую верховного бальгу от остального мира. Зато посмотрела так пронзительно, что Иакин невольно сравнил глубину глядящих на него глаз с яростным взором эрриты Эвины. Мысленно, разумеется, чтобы не признавать победу за своей помощницей.

— Что же нужно тебе и… ему?

— Сильный вождь, за которым стоит идти.

— И что же в этом опасного?

— Если тот, кто впереди, вдруг перестанет быть сильным, пусть даже на короткое время…

Танна осеклась, запоздало сообразив, что признается в сомнениях, которые уж точно могут быть опасны, и прежде всего для нее самой, но Иакин смотрел на вещи с иной стороны. Той, на которой не было места женским страхам.

— Не волнуйся об этом.

Опасен чужеземец или нет, не имело значения раньше, да и теперь ничего не решало. А уж когда свершится задуманное, у верховного бальги останется всего лишь один враг. Время. Но без гостя из столицы не обойтись. Если Катралу Иакин знал до омерзения хорошо, то все земли, что простирались дальше, пока оставались загадкой, справиться с которой в одиночку будет сложно.

— Я хотела сказать…

— После. Мы поговорим обо всем после, обещаю.

По щекам женщины стремительно разлился румянец.

Всего одно коротенькое слово, и больше ничего не нужно… Надо же. И значит произнесенное вовсе не то, что она себе вообразила.

Но Иакин не лгал, давая туманное обещание. Он вообще не имел привычки обманывать, потому что с детства усвоил: молчание никогда не бывает правдивым или лживым, а значит, способно прикидываться и тем и другим.

— Ты подготовила сверток?

— Да, эррете.

Она склонила голову, и гладко причесанные волосы глянцево блеснули, оказавшись на пути солнечного луча, пробившегося сквозь неплотно задвинутые занавески.