Кровавое евангелие - Джеймс Роллинс

Высунувшись из-за дерева, Рун посмотрел налево. Как он и надеялся, Надия нашла укрытие за одним из валунов рядом с дверью.

А вот Эммануилу не повезло.

Дюжина серебряных стрел пригвоздили его к сосновому стволу, стоявшему в нескольких ярдах от валуна, за которым пряталась Надия. Смог от горевшей на серебре крови поднимался из ран и словно окутывал его прозрачным саваном, образующимся из его страждущей плоти.

Рун понимал, что к Эммануилу ему не подобраться — даже если бы он смог, смерть уже заключила в свои объятия его старого друга и брата по вере.

Эммануил тоже понимал это. Он потянулся рукой к бункеру.

Из темноты донесся скрежещущий голос Пирса:

— Сын мой.

— Я вас прощаю, — прошептал Эммануил.

Рун надеялся, что Пирс услышал эти слова и молча молится сейчас за упокой души своего умирающего друга.

Через несколько мгновений Эммануил обмяк, заскользив по стволу, и только стрелы удерживали его тело в вертикальном положении.

Надия, прячась за валуном, вытирала глаза тыльной стороной ладони. Как и Рун, она понимала, что Эммануил мертв, но в горечь потери вплеталась и ниточка радости: для сангвинистов такой конец — смерть в бою — был наиболее почетным.

Эммануил дал свободу своей душе.

Завершив молитву, Рун обратил внимание на ритмические щелчки — это было сердцебиение одного человека, доносившееся из леса. Так, значит, среди нападавших стригоев был человек — это проясняло природу и сущность тех, кто напал на них.

Велиалы.

Но как им удалось обнаружить здесь Руна и его команду? И сколько их скрывается в лесу?

Из бункера за его спиной, усиленные эхом, до его слуха доносились биения сердец Эрин и Джордана; они находились в подземном убежище вместе с Пирсом. Там — по крайней мере в эту минуту — они были в безопасности.

Протянув руку к набедренному карману, Рун вынул из него свой бурдючок. Ему необходимо было восполнить кровопотерю кровью Христа. Без этого он не сможет дальше продолжать бой. Но сделав этот глоток, он рискует быть отброшенным в прошлое, рискует стать беспомощным и открытым перед лицом врага.

Однако выбора у него не было. Он поднес бурдючок к губам и начал пить.

Жар, разлившийся по всему телу, укреплял и поддерживал его, а чистый огонь Христа делал нечувствительным жжение, причиненное серебром. Малиновая кайма опоясала поле зрения.

Корца изо всех сил сопротивлялся надвигающейся угрозе епитимии, которая может, войдя в сознание, стать для него путами.

Элисабета в полях. Элисабета у костра. Элисабета в гневе.

Протянув руку, Рун сжал свой нагрудный крест, умоляя боль вернуть его в настоящее. Мир в его глазах превратился в неразличимую смесь прошлого и настоящего. Образы, вспыхивая, наплывали друг на друга.

…длинное голое горло.

…кирпич, вмазанный в разделительную стену.

…девушка с малиновым пятном на лице беззвучно кричит.

Он старался сосредоточиться на деревьях; на жгучей боли, которую чувствует ладонь, сжимающая крест; на треске ломающихся веток под ногами стригоев, вышедших из укрытий и устремившихся к бункеру. Он рискнул высунуться из-за дерева и осмотреться — его глаза делали это намного быстрее, чем глаза человека.

Их от шести до десяти.

Сколько их было, точно он не знал.

У Джордана и Эрин не было никаких шансов выстоять против них. Трясущимися руками он снял пистолет с предохранителя.

В его памяти возникло множество образов, напоминающих ему о совершенном им грехе, они лишали его мужества в тот момент, когда сила нужна ему больше всего.

…брызги крови на белых простынях.

…бледные груди в лунном свете.

…улыбка, яркая, как солнце.

Перед глазами мелькали призрачные проблески прошлого, однако Корца прицелился и выстрелил, ранив двух стригоев, стоявших на правом краю, попав каждому в колено, свалил их на землю, задержал их, вывел их из боя. Надия сняла двух других, стоявших на левом фланге. Корца слышал, как позади затрещал пистолет-пулемет Джордана: солдат открыл огонь из двери бункера. А потом он услышал паф-паф-паф-паф — выстрелы из пистолета Эрин.

Первая волна стригоев откатилась в сторону, рассчитывая приблизиться к цели с фланга. К ним подошло подкрепление. Корца насчитал дюжину, четверо уже были ранены, но не тяжело. Один из стригоев старше Руна, остальные моложе, но все равно и они опасны.

Воспоминания волнами накатывались на него; сейчас эти волны катились одна за другой, унося его прочь, затем пригоняя обратно.

…потрескивающий огонь; мягкий голос женщины, читающей Чосера и с трудом произносящей слова на среднеанглийском; женщина больше смеется, чем читает.

…развевающееся при лунном свете платье; она, не видя никого вокруг, танцует под звездами на балконе, а музыка негромко, как эхо, льется из раскрытого окна.

…бледная нагота тела, нестерпимо ярко выделяющаяся на фоне красной лужи крови; и никаких звуков, кроме его учащенного дыхания.

Пожалуйста, Боже, нет… не надо…

Стрела, пущенная из арбалета, чиркнув по щеке, вернула его в настоящее — и, задев край дерева, воткнулась в землю позади него.

Рун упал на спину, понимая, что никто из его команды не выдержит боя на открытом месте, особенно в таком положении, в котором он находился сейчас. Они были слишком открыты для противника.

— Заманите их внутрь! — задыхаясь, прокричал он, махая рукой Надие, которая была ближе к двери бункера. — Я задержу их…

— Стоп! — прозвучал голос настолько знакомый, что Рун снова схватился за крест, не понимая, где он находится — в прошлом или в настоящем.

Он прислушался, но в лесу стояла мертвая тишина.

Даже стригои затаились где-то — но вот-вот должно было взойти солнце, так что времени у них осталось немного. В любой момент они всей стаей могут наброситься на них.

Корца напряг все силы, старясь понять, послышался ли ему этот голос, этот обломок воспоминаний, неожиданно воскресший в памяти.

И тут он услышал снова:

— Рун Корца!

Тот же акцент, тот же тембр, даже злобные нотки в голосе те же — все это он знал. Рун старался изо всех сил оставаться в настоящем, но произнесенное вслух его имя позвало его в прошлое.

…Элисабета слезает с лошади, ее рука, протянутая к нему в ожидании поддержки, ее обнажившееся запястье, на нем сквозь тонкую бледную кожу видно, как бьется ее пульс, ее голос, в котором слышится насмешка над его нерешительностью.

— Падре Корца…

…Элисабета, плачущая в саду под яркими лучами солнца, ее нехитрая радость, сияющая сквозь слезы.

— Рун Корца…

…Элисабета, приходящая к нему, босоногая, идущая через камыши, с обнаженными руками и ногами, ее лицо, горящее желанием, ее шевелящиеся губы, говорящие о невозможном.

— Рун…

Эти руки, простертые к нему и наконец-то зовущие его…

И он пошел навстречу.

Выстрел разорвал ему грудь; жгучая, нестерпимая боль, отбросившая прочь прошлое и оставившая ему только настоящее.

А он продолжал стоять с протянутыми к ней руками.

Она стояла перед ним — но только не та, что прежде. Ее черные волосы стали огненными. Он слышал биение ее сердца, зная, что этого не должно быть — уже не должно быть.

Стоя на склоне чуть ниже его, она соблюдала дистанцию, укрываясь за стволом ольхи. Но даже со своего места он узнал тот же изгиб шеи, те же подвижные, как ртуть, глаза, те же длинные локоны, спадающие на плечи. Она даже сейчас пахла так, как пахла всегда.

У него двоилось в глазах, образ одной женщины накладывался на образ другой.

Розовые губы искривились в той самой улыбке, которая когда-то совратила его.

— Твои дела привели нас сюда, падре Корца. Помни это.

Подняв свой еще дымящийся револьвер, она выстрелила, еще раз, еще раз…

Пули разрывали его грудь.

Серебро.

Каждая пуля была серебряной.

Мир в его глазах потемнел, и Рун упал.

06 часов 50 минут

Когда Корца упал, Джордан дал очередь поверх того места, где лежал падре. Рыжеволосая, которая стреляла в него, юркнула за дерево.

И какого черта этого дурака понесло на открытое место?

Рун в тот момент был явно не в себе, когда, спотыкаясь, выбрался из укрытия и протянул к той женщине руки, в которых не было оружия, — он словно сдавался ей на милость.

Джордан, продолжая палить из своего пистолета-пулемета, дал знак Надие, что прикроет ее, если она сможет подобраться к Руну. Стригои подползали к ним, они, похоже, не думали подниматься во весь рост из опасения, что серебряные мечи и кинжалы искромсают их на части. Джордан надеялся, что патронов у него хватит: кроме магазина, которым он пользовался сейчас, у него было еще два в запасе.

Эрин стояла на коленях по другую сторону двери, держа в руке свой «ЗИГ-Зауэр». Она не стреляла так кучно, как Джордан, но ее выстрелы были на удивление точными. Она стреляла по ногам, предпочитая ранить, но не убивать — так же как Рун. В этот момент легче было сбить темп наступления стригоев, чем уничтожить их.