Ричард Львиное Сердце - Морис Юлет

День был безоблачный, ясный, холодный, с жесточайшим северо-восточным ветром, свистевшим по отлогостям. Сидя на коне, на холме, де Бар дохнул на голую руку, потом похлопал ею по боку, чтобы вызвать в ней кровообращение. Окидывая поляну острым взглядом охотника, он заметил, что король Ричард выехал из ряда своих войск на караковом коне, а с ним Меркаде и Гастон Беарнец в зеленом плаще. На Ричарде был красный кафтан, над его шляпой развевалось красное перо. Он был без щита, а судя по легкости его движений, когда он поворачивался в седле, чтобы оглянуться назад, положив одну руку на спину лошади, де Бар убедился, что на нем не было лат.

— Дурак из дураков! — буркнул он своему соседу, Саварику де Дре. — Вон гарцует себе наш король, словно едет на охоту с соколами.

— Погоди! — остановил его Саварик. — Куда это он мчится?

— Краснобайничать с Сен-Полем, черт возьми! Куда же больше ему ехать в эту пору?

— Никогда Сен-Поль не позволят себе никакой подлости, — заметил Саварик.

— Нет, нет, конечно! Но там ведь Герден.

— Да погоди же! — опять остановил его Саварик. — Смотри, смотри! Кто это показался там из тучи дыма?

Им превосходно было видно осажденную башню, почерневшую и словно горевшую на солнце. Внизу, у подножия ее, еще дымилось селение Шалюз, как беспорядочная куча кирпичей и обломков. Из-под клубов дыма вдруг показалась тощая фигура в белом; она то двигалась, крадучись, то бежала, спотыкаясь и прячась, где только можно было, за развалинами стен. Ближе и ближе подбегала она к башне, все спотыкаясь своими согнутыми коленками. Де Бар все с большей тревогой следил за незнакомцем.

— Это улепетывает какой-нибудь лагерный воришка…

— Смотри, смотри! — воскликнул Саварик. Белый человек вышел из-под башни и в эту минуту стоял на коленях в открытом поле. В тот же миг кто-то бросил с башни веревку. Не успела она коснуться земли, как коленопреклоненный прицелился из лука и пустил стрелу. В то же мгновение человек спустился по веревке, проворно побежал вперед и, прыгнув на белого человека, повалил его. Видно было, как в воздухе сверкнуло лезвие ножа.

— Страшная война! — заметил де Бар, чрезвычайно занятый происшедшим.

— Война и в небесах Взгляни на этих двух орлов! — перебил его Саварик.

В самом деле, в холодной лазури дрались две большие птицы. Как почерневшие хлопья снега, падали тихонько на землю их выдранные перья… Но вот один из орлов перекувыркнулся в воздухе и упал на землю.

Взглянув опять по направлению к башне, де Бар и его спутники увидали, что там все пришло в сильное движение. Люди метались, лошади толпились в кучу; всадника в красном одеянии поддерживал всадник в зеленом. Затем караковый конь без седока принялся оглядываться вокруг и заржал.

— О, Боже! Короля Ричарда застрелили! Едем, Саварик! Скорей надо спуститься!

— Нет, постой! — опять перебил его тот. — Надо нагнать этих убийц, я вижу второго негодяя тоже в белом!

Де Бар также успел заметить его.

— Коней пришпорить! Живо! — крякнул он своим рыцарям. — Вперед, за мной!

Он первый тронулся в путь; за ним весь его отряд легким облачком помчался по склону холма. А игра продолжалась; они видели ее, как на сцене.

На земле большим белым комком лежала одна из таинственных фигур, другая бежала к ней у стен, так же крадучись и сгибаясь, как первая. Третье действующее лицо, человек с башни, не слыхал приближения белого незнакомца и наклонился над тем, которого он только что убил, и, по-видимому, обшаривал его, чтоб забрать бумаги или деньги.

— Пришпоривайте, пришпоривайте! — крикнул де Бар.

С грохотом помчались его всадники туда. Но они не поспели.

Белый скороход бежал слишком скоро для того, кто убил его товарища. Положим, тот оглянулся вокруг, но белый насел на него прежде, чем он успел подняться. Произошла короткая стычка, оба покатились по земле. Зачем белый встал на ноги, поднял своего убитого товарища на плечи и поспешно скрылся в дыму Шалюза, Когда де Бар и его друзья очутились близ башни на расстоянии выстрела из лука, там оказался лишь один убитый, лежавший на том самом месте, где его настиг смертельный удар. Белые убийцы, живой и мертвый, оба исчезли в дыму. Король и весь его отряд тоже исчезли. Из башни вышел граф де Сен-Поль со своими людьми, безоружный, с непокрытой головой. Построившись в ряд, молча выжидали они, пока приблизится де Бар.

Тот подскакал галопом и воскликнул:

— Граф де Сен-Поль! Вы — мой пленник! Он остановил своих спутников движением руки.

— Сэр Гильом, — угрюмо обратился к нему Сен-Поль. — Король застрелен, но не мной! Я — изменник короля. Ведите же меня к нему, чтоб он не умер, прежде чем я успею взглянуть ему в глаза.

— А кто такой вон тот убитый? Он один из ваших? — спросил де Бар.

— Имя его Жиль де Герден. Это — нормандец и враг короля, но он погиб (если он уже мертв) в защиту короля. Он убил убийцу.

— Мне это очень хорошо известно, — возразил де Бар. — Я был свидетелем его славного подвига. Но надо изловить этих белых людей. Кто бы такие они могли быть?

— Ничего про них не знаю: они не из моих людей. Платье на них все белое, с головы до ног, а лица темные; бегают же они, как турки. Но какие дела могут здесь быть у турок?

— Надо их разыскать! — решил де Бар.

Он послал в погоню Саварика и половину своего отряда.

Между тем Жиля Гердена подняли и убедились, что его наповал прикончили две раны: одна в шею, у затылка, другая — под сердцем. Де Бар положил его тело поперек седла и повел пленников в свой лагерь.

Короля Ричарда отнесли Б его собственный шатер и уложили в постель. При нем остались только его врачи и аббат Мило, потерявший всякое мужество. Гастон Беарнец за дверью рыдал, как девчонка. Граф Лейчестер поехал за королевой, а Ив Тибето — за графом де Мортеном. Де Бар узнал, что врачи вынули стрелу, обыкновенную, генуэзсскую, но они опасались, что она отравлена.

Они прострелили королю Ричарду правое легкое.

Глава XVII

ОСТРАЯ БОЛЬ

В последние часы, которые ему еще оставалось провести на земле, явились к Ричарду, одна за другой, три женщины. Каждая из них сказала ему правду как умела.

Первою явилась Элоиза французская в серой одежде монахинь Фонтевро, с лицом, более мрачным, чем ее капюшон, с волосами, висевшими, как мокрая трава; но а ее впалых глазах горел таинственный огонь. Она сказала страже у дверей:

— Впустите меня: я — глас застарелого горя!

Перед ней раздвинулся занавес палатки. Она подошла, шаркая ногами, к постели, на которой было распростерто длинное тело. Король услышал шорох ее платья и повернулся в ее сторону своим изменившимся лицом, но тотчас же откинул голову назад, лицом к потемкам.

— Уберите ее прочь! — прошептал он.

Де Бар стоял между ним и женщиной.

Но Элоиза протянула руки вперед, как слепец.

— Я принесла душе оздоровление: я очищаю старые грехи. Отойдите же вы все! — сказала она. — Оставьте меня с ним одну, только с его духовником. То, что мне сказать необходимо, должно быть сказано, как оно было и содеяно, — тайно.

Ричард вздохнул.

— Пусть она останется. И Мило также! — промолвил он.

Остальные на цыпочках вышли вон. Элоиза подошла и преклонила колени у изголовья короля.

— Слушай же, Ричард! — сказала она. — Ведь твой последний час близок, как и мой. Дважды порывалась я тебе сказать, и дважды ты отверг мое признанье. Оба раза оно могло оказать тебе услугу, ну, так теперь я сослужу тебе службу. Слушай: ты не виновен в смерти своего отца, он не виновен в моем горе.

Король не поворачивал своей головы, но взглянул в сторону; Элоизе было видно сбоку, что глаз его блестит. Губы его зашевелились и снова слиплись. Тогда Мило поднес к ним губку с вином, и Ричард шепнул:

— Скажи мне, Элоиза: кто виноват перед тобой?

— Твой брат, Джон Мортен! Он негодяй! — промолвила она.

Вздох, как стенанье, вырвался у короля Ричарда, глубокий, трепетный, жалобный вздох:

— О, Элоиза, Элоиза! Кто из нас четверых не был негодяем?

Но Элоиза возразила:

— Что было, то прошло. Я тебе все сказала. Что будет, не могу тебе сказать: прошлое поглощает меня. А все-таки я еще раз скажу, что брат твой Джон — негодяй, скрытая зараза, вор!

— Помоги ему Бог! Суди его Бог! — опять вздохнул Ричард, — Я не могу и не хочу брать на себя ни того, ки другого!

Он снова застонал, но так беспомощно и безнадежно, как человек до того измученный, разбитый, что аббат Мило стал громко бормотать дрожащими губами. Элоиза подняла свое поникшее лицо и била себя в грудь, восклицая:

— О, Ричард! Отчего Богу не было угодно, чтобы я досталась тебе неоскверненной? Я тебя спасла бы от этой горькой кончины! Суди сам, до чего я тебя тогда любила, если так горячо люблю теперь?

Не открывая глаз, Ричард промолвил;

— Никто не мог долго меня любить, потому что никто не мог вполне положиться на меня, как я сам не полагался на себя.