Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов

у Мастерового осталась скрюченная кисть старика. Искатель бросил ее, и та устремилась следом за исчезнувшим дядькой. Мастеровой остался один.

Не успел он как следует осознать произошедшее, как вдруг из линии, что соединяла плоскости, из полумрака, отделились несколько точек ― маленьких черных зернышек. Подчиняясь какой-то объединительной силе, толкаясь и опережая друг дружку, эти крупицы стали сбиваться в странные фигуры. Покачиваясь, как если бы были на ветру, они довольно скоро приблизились к Мастеровому.

И вот уже фигуры соединились в одну. И что же теперь перед глазами искателя? Перед ним стояла дева. Вся из черточек и линий, словно бы ее нарисовали. На ее голове платок, укрывавший волосы, как на невесте. На ней брачный наряд. Именно так и наряжались девицы в Иле, готовясь войти в свадебный чертог. Пришедшему из Иля показалось, что дева промокла, так как в ее одежде присутствовала небрежность. Чуть выглядывали волосы из под платка, и поясная ткань скомкалась и сползла на бедра.

– Илея? – подумал Мастеровой, ее лица не помня.

– Да, – отвечал девичий голос, вроде слыша его мысли.

Мастеровому стало ужасно стыдно появиться перед ней в таком виде.

Илея остановилась у невидимой границы и осталась на расстоянии вытянутой руки.

Странно, что сейчас он не мог подобрать те слова, которые ему так нужны.

«Я скучал! Но я не могу вспомнить тебя! Может быть, так начать свой разговор?» ― размышлял Мастеровой.

– Брось, что принес… Выплюни. И иди ко мне, – услышал Мастеровой незнакомый ласковый голос.

– Ну же… Вот она, – прошептал кто-то ему на ухо.

Искатель оглянулся, это был дядька. Он объявился снова, и хотя у него отсутствовала рука, казалось, ему это не чуть не мешало.

– Я наг, – отвечая однорукому проводнику, возразил Мастеровой.

– Плюнь же и ступай… Не думай ни о чем.

– Я наг! – твердил свое искатель.

– Иди же, – подталкивал его старик.

Оставив мысли, Мастеровой принялся разглядывать девушку.

– Я нравлюсь тебе, – произнесла невеста, не открывая рта.

«Какой я был дурак… – подумал он. – Как мог я медлить… прости…»

– Брось его, – настаивал ласковый голос.

Искатель вынул колокольчик изо рта и сжал в ладони.

– Бросай же! – нежно нашептывало ему все окружающее пространство.

Мастеровой раскрыл ладонь. Колокольчик скатился с нее, подобно слезе.

В тот же момент в девичьих глазах, в зрачке, промелькнуло ничтожное черное существо, окруженное другими не менее ничтожными существами. Мастеровой понял, что это его собственное отражение.

Резко присев, он подхватил колокольчик, когда тот уже плюхнулся в сизое марево, но еще не ударился о каменную плиту.

– Динь… – пропел звонкий оберег, прежде чем оказался в его руке.

– Брось его, отдай… – услышал он неизменно ласковый и спокойный голос в своей голове. – Ведь я твоя невеста, отдай же мне его. Ты хотел со мной остаться, ведь так?

– Нет, – так же мысленно отвечал Мастеровой. – Ты не невеста мне. Ты обман!

– И чем же я другая?

– Твой голос льстивый, движения, как у горной кошки, что спиной трется о камни, прежде чем убить. От хищника в Илее не было и самой малой доли. Ты порождение тьмы.

– Дознался! – вдруг завопила дева и шарахнулась назад.

– До-зна-ал-ся! – ухнуло волной во все стороны.

Теперь обнаружил Мастеровой, что стоит в центре. Вокруг него собрались существа, подобные людям. Их много. На лицах не заметно глаз, а только почерневшие носы. В захватившем все пространство сумраке стояли старухи, старики, женщины, мужчины и даже маленькие дети. Обступив Искателя большим кругом, все они были настроены весьма враждебно.

– Дознался, – рыкнул дядька.

Он выглядел злее других, поэтому понесся по кругу, как взбесившийся пес. Все остальные заверещали, загудели и стали засыпать Мастерового проклятиями.

– Обманул! – вопили одни.

– Старого человека! – дребезжала дряхлая старуха.

– Дя-де-нь-ку свого-о-о! – добавил кто-то пискляво.

– Стоит здесь голый, бесстыдник, срам-то какой! – позорил Мастерового кто-то голосом торговки.

Вдруг один из черноносых детей, по виду совсем еще младенец, сорвался с чьих-то рук и, как злобная собачонка, вцепился зубами Мастеровому в пальцы, в те, под которыми и прятался колокольчик. От боли Мастеровой мотнул кулаком, но не тут-то было: маленькое чудовище крепко ухватилось за его кисть и удержалось в прежнем положении. Со всех сторон послышался смех. Искатель оторвал от себя маленькое тельце другой рукой и отшвырнул прочь.

–Дитя убил! Дитятку! – заорала какая-то баба.

Дитятка поднялся, и вот уже все они накинулись на Мастерового. И только та, что выставляла себя невестой, стояла безучастной.

Оглушающий крик, как молния перед грозой, обрушился на всех, кто собрался здесь. Пронесся вихрем и пронзил пространство многократно. Вся эта свора, как скошенная трава, оказалась у ног Мастерового. Над головой мелькнуло крыло.

Птица с бронзовым отливом на перьях сделала еще круг, а затем резко рванула вниз. Когти на ее лапах впились в лжеца, что выдавал себя за старца. И, только убедившись в том, что Мастеровому больше ничто не угрожало, она снова поднялась вверх, часто замахала крыльями и издала слабый крик. Его ноги чудесным образом освободились, и Мастеровому стало легко. Вдруг когтистая лапа быстро и крепко схватила его за густые волосы, как будто вытаскивая из омута, и они устремились прочь. Уже совсем скоро искатель оказался там где оставил свои вещи. Когда оделся, то обомлел ― перед ним стояла Илея:

– Ну что вспомнил меня?

От радости Мастеровой хотел было ответить, но Илея положила на его уста ладонь:

– Знаю все я, и про печаль твою и боль, и что лицо мое не можешь вспомнить. Не было сил мне видеть твои муки, жалко мне тебя, вот перед тобой твоя Илея. Но ненадолго сменила я лик птицы. Мне теперь невозможно оставаться прежней. Пока же побудь со мной и слушай… Знаю все, что хотел бы у меня спросить. Придет время, и все для тебя раскроется само собой. Пока же знай, тебя люблю я, как и прежде.

– Возьми меня с собой. Нет жизни без тебя, – попросил Мастеровой, чуть плеч любимой касаясь.

– Не время тебе со мной остаться. Но будет так: поднимется звезда, и, за руки держась, по солнечным лугам пойдем мы вместе, и утренние травы будут едва касаться наших ног. Верь мне!

Его голова легла ей на плечо.

– Какое имя дал ему?– спросила она тихо.

– Роха, – отвечал Мастеровой.

– Роха – спасенный, значит, – улыбнулась Илея.

– Да, он уже мужчина, как сына я его растил.

– Когда-нибудь и я его увижу, – снова улыбнулась Илея. – Наше время на исходе, я больше не могу с тобою оставаться. Смотри, рука становится крылом. А я так и не сказала главного