Литератор - Вениамин Каверин

Короче говоря, искренно поздравляю Вас, благодарю и крепко жму руку.

25.1.1984

Комментарий:

Андрей Венедиктович Федоров — один из блестящих деятелей нашей литературы. Знаток многих языков, профессор Ленинградского университета. Критик, историк и теоретик, автор глубокой (и единственной) монографии об Иннокентии Анненском. Одной этой книги достаточно, чтобы оценить всестороннее дарование А. Федорова. Анненский как поэт не был известен при жизни. Трагическая сторона его существования изображена с необычайным тактом, с искусством, приближающимся к первоклассной художественной прозе. Федоров в юности, так же как я, стоял перед выбором между наукой и литературой. Но в то время как я, после долгих колебаний, решил посвятить себя литературе, он избрал науку и, без сомнения, не жалеет о своем решении. Помнится, я когда-то (мы знакомы очень давно) читал его автобиографический роман, посвященный детству. Он не был уверен в нем, и роман остался в рукописи, хотя опубликование его нисколько не помешало бы дальнейшей деятельности Федорова в науке.

Он сделал очень много. Один из создателей теории перевода, Федоров сумел объединить лингвистический подход к переводу с литературоведческим. Он разработал принцип «функционального подобия» при переводе художественного текста. Наряду с Б. Бухштабом, он — один из лучших знатоков истории русской поэзии. Среди его многочисленных переводов — Гейне, Мольер, Пруст, Гофман, Флобер, Франс. Ученик Ю. Н. Тынянова, он выступил с глубокими исследованиями о языке и стиле художественной литературы.

Дорогой Яша!

Большое спасибо Вам за превосходную книгу[170], которую я прочел внимательно и с большим интересом. Вы не только привели и по-новому истолковали новые исторические факты, но сумели наметить необыкновенно глубокую связь между тремя, может быть, самыми значительными явлениями русской истории. Вы написали о трех великих неудачах: поражении декабристов, гибели Пушкина и безуспешной проповеди Толстого. Книга свежая, заставляющая переосмыслить очень многое и, что, может быть, самое важное, — заставляющая подумать о новой очередной неудаче. Мне, признаться, не хватало только одного — Вашего понимания русского характера, который поразительно не похож на любой другой своей парадоксальностью, своим пренебрежением к прошлому, связанному с ним кровной и безотрывной связью. Все это не для письма, а для длинного, никогда ни к чему не приводящего, истинно русского разговора. Однако признаюсь, что такого размаха, такой глубины, такой смелости я от Вас не ожидал. Это гигантский шаг вперед, и надеюсь, что он еще не раз повторится…

18.8.83

Извините, что я так долго не писал Вам, хотя должен был бы поблагодарить за книги о Крылове, которые Вы мне прислали, и рассказать, хотя бы кратко, что я о них думаю. Но не знаю, какая доля работы принадлежит в книге «Театр Ивана Крылова» Вашему брату, и таким образом пишу Вам обоим. Книга понравилась — относительное и весьма неопределенное суждение. Почему понравилась? Что в ней нового? Удалась ли фигура Крылова-драматурга? В какой мере она связана с его характером? Как его деятельность развивалась? В чем причина его неудачи? — это далеко не все вопросы, о которых Вы мягко заставляете задуматься. И если читать эту книгу внимательно, сравнивая ее с лучшими монографиями (например, с недавно вышедшей в «Искусстве» биографией Мольера Жоржа Бордонова), видно, что она нисколько не уступает им, а кое в чем даже превосходит. Ваша книга легко читается, но опыт подсказывает мне, что Вам нелегко было ее написать. Ведь задача подобного исследования состоит в том, что не творчество должно аккомпанировать биографии, а наоборот — биография творчеству. Именно это-то Вам и удалось. И удалось, между прочим, потому, что Вы не забывали о занимательности (а Бордонов иногда забывает). Впрочем, ему было легче — после Мольера, как известно, не осталось никаких документов, кроме двух маленьких денежных расписок, а перед Вами лежала груда неисследованного материала, за который Вы взялись с завидной энергией молодости — взялись и преуспели.

Я прочел Вашу книгу не отрываясь, отчасти потому, что история Крылова искусно переплетена с историей его литературного круга. Эта задача решена Вами с блеском, отчасти, впрочем, потому, что речь идет о рубеже восемнадцатого — девятнадцатого веков. Когда я думаю о книге, посвященной Тынянову, именно эта мысль поражает меня полной невозможностью ее осуществления. Но думаю, что при умном, рассчитанном отборе это все-таки возможно. Посоветовали бы Вы написать Андрею Арьеву[171] книгу о Тынянове, а не обо мне. Это ведь даже легче. Там речь пойдет о двадцатых годах. Тем более что хорошей монографии о Тынянове еще нет, книги Белинкова были плохи, эгоцентричны и давно устарели.

Короче говоря, поздравляю Вас и передайте мои поздравления брату. Что касается книги «Сочинитель Крылов», она, мне кажется, повторяет в значительной мере «Театр И. Крылова», и уже поэтому менее интересна.

Но вот один важный вопрос, к которому Вы, мне кажется, должны бы были подойти в своей книге. Вопрос теоретический: в какой мере пьесы Крылова проложили путь к его басням? В какой мере жанр басен был подготовлен его нравоучительными комедиями? И в какой мере надо было освободиться от страсти, с которой он их писал, для того чтобы стать первоклассным баснописцем? Вопрос не праздный. Не надо забывать, что он был современником Лафонтена.

Желаю Вам всего доброго, надеюсь, что Вы продолжаете энергично работать. Ю. Н. Тынянов назвал меня «работягой-словотековым». Надеюсь, что это добродушное определение относится и к Вам.

2.12.83

Комментарий:

Недавно «Литературная газета» поздравила Я. А. Гордина с его пятидесятилетием. В поздравлении положительно оценивались его книги и кратко рассказывалось о его деятельности. К этой заметке можно добавить многое. Я. Гордин — один из самых неутомимо работающих, энергичных наших литераторов. Он пишет исторические исследования, в которых чувствуется стремление найти новое в материалах, кажущихся давно исчерпанными (Крылов, Татищев). Он пишет пьесы, сценарии, критические статьи — и все это легко входит в живую действующую сферу нашей прозы, критики и драматургии. В каждой его строке чувствуется не только профессиональное мастерство. Чувствуется нечто большее: личность. Для того чтобы правдиво рассказать о прошлом, справедливо оценить современность, необходимо нравственное мужество, связывающее все его произведения. Гордин понимает значение занимательности, его книги интересно читать. Он принадлежит к писателям, у которых взят «билет дальнего следования».