Скифы: расцвет и падение великого царства - Валерий Гуляев

На куль-обской, воронежской и гаймановской чашах, на чертомлыцкой серебряной амфоре, на гребне из кургана Солоха, на целом ряде золотых и серебряных бляшек из скифских погребений мы находим композиции, доказывающие, насколько успешно была решена эта задача античными мастерами. Ранее Д.С. Раевским была предпринята попытка обосновать принципиальную необходимость толкования всех этих сцен как связанных не с бытовыми сюжетами, а со скифской мифологией и ритуалом. Исследования последних лет

С.С. Бессоновой, Е.Е. Кузьминой, Д.А. Мачинского и др. подкрепили мнение, свыше 30 лет назад высказанное Б.Н. Граковым, полагавшим, что в IV в. до н. э. «Скифия, сохраняя древние сказания и культы, в значительной степени ввела в них изображения человека. В этом ей помогало соседнее эллинство, принеся свое разработанное антропоморфное искусство на скифские алтари». Не антропоморфизация «звериного пантеона», но воплощение сюжетов и персонажей антропоморфной мифологии в ранее неизвестных здесь изобразительных памятниках – вот истинная сфера воздействия греческой культуры на скифскую в данный период.

IV в. до н. э. – апогей антропоморфизации скифской религии и скифского искусства, причем мы видим уже не только греческие воплощения скифских идей в конкретных произведениях, но и многочисленные творения местных мастеров. Например, бронзовые фигурные навершия из кургана Слоновская Близница, где герой, видимо, Таргитай, убивает грифона, терзающего какое-то травоядное животное; или навершие из Александропольского кургана, увенчанное фигурой полуобнаженной богини – «Владычицы зверей»; навершие с Лысой Горы на Днепропетровщине с изображением мирового дерева с птицами на ветвях и обнаженной мужской фигуры – возможно, бога Папая.

Скифские навершия были венчающим элементом вертикальных столбов или шестов, которые рассматривались кочевниками как воплощение образа мирового дерева и играли важную роль в похоронных ритуалах.

Как магический предмет использовались у скифов и металлические зеркала (бронза, серебро). Их форма и орнаментика связаны с символикой солнца, плодородия, женского начала.

Глава 10 Там – за Танаис-рекой

Безмолвен курган одинокий,Наездник державный забыт…

Аристей из Проконеса: легенды и быль

К концу VII в. до н. э., опираясь на разветвленную сеть постоянных и временных торговых пунктов-факторий, греки прочно утвердились в Северном Причерноморье и завязали регулярные связи с местными племенами.

В погоне за наживой предприимчивые эллинские купцы плавали по большим и малым рекам далеко в глубь Скифии, но иногда они оставляли корабли и передвигались торными караванными дорогами. Их легкие ладьи поднимались на 300 км вверх по Южному Бугу, бороздили воды Днепра (по крайней мере, до порогов), не раз проплывали мимо меловых круч на берегах Дона-Танаиса, считавшегося у древних границей между Европой и Азией. И все же трудно отделаться от ощущения, что эллины довольно смутно представляли себе истинное положение вещей не только за пределами самой Скифии, но даже и в ее центральных и северных областях. Варвары в массе своей относились к чужеземцам враждебно, ревниво следили за чистотой и незыблемостью древних обычаев и верований, оберегая их от какого-либо влияния извне.

При подобной ситуации любая попытка греков проникнуть в глубь варварских земель была сопряжена с большим риском и могла кончиться для них печально. Однако действительность очень часто превосходит самые безудержные фантазии и догадки. По иронии судьбы, именно в это беспокойное время, когда греческие колонисты только закладывали первые камни в фундаменты стен своих будущих городов на северном побережье Понта, один из них сумел побывать в далекой стране исседонов или, иными словами, где-то в районе Южного Урала и Казахстана. Это самая дальняя точка в глубинах Евразии, до которой добирались представители античного мира.

Имя этого отважного путешественника – Аристей, сын Каистробия, уроженец Проконеса[62]. Полулегендарные сведения о нем приводит Геродот:

Рассказывают, что Аристей, один из знатнейших граждан в Проконесе, вошел однажды в валяльную мельницу и там умер: тогда валяльщик запер мастерскую и пошел уведомить родственников. В то время как по городу распространилась молва о смерти Аристея, какой-то кизикинец[63], прибывший из г. Артаки, возражал на это, уверяя, что он сам повстречался и беседовал с Аристеем на пути его в Кизик. Кизикинец возражал решительно; тем временем родственники покойного явились к мельнице с необходимыми принадлежностями для похорон. Но когда валяльню открыли, то не нашли в ней Аристея – ни мертвого, ни живого. Впоследствии, на седьмом году после этого, явился он, как рассказывают дальше, в Проконес, составил здесь ту поэму, которая у эллинов называется Аримасповой, и по составлении ее исчез вторично. Так рассказывают в городах Проконесе и Кизике.

Затем начинаются еще более невероятные чудеса. Ровно через 240 лет после своего вторичного исчезновения Аристей неожиданно объявился в Метапонтии, на юге Италии и повелел местным жителям устроить жертвенник в честь бога Аполлона, а «после него поставить изображение с наименованием его Аристея Проконесского».

На первый взгляд эта история напоминает скорее какой-то фантастический роман с превращениями духов, нежели реальный рассказ о человеке, совершившем удивительное путешествие в далекие восточные страны. Сильные сомнения вызывает и явно вымышленная дата создания «Аримасповой поэмы»: по Геродоту, она появилась за 240 лет до его дней, т. е. в конце VIII – начале VII вв. до н. э.

Но нас не должно смущать ни первое, ни второе. В нашем распоряжении есть одна надежная отправная точка – сама поэма. К сожалению, полный текст ее не сохранился. Несколько небольших отрывков из «Аримаспеи» можно найти в трудах более поздних авторов. Например, важнейший из уцелевших отрывков взят из работы византийского писателя Цеца, жившего в XII в.:

Исседоны, чванящиеся длинными волосами, – эти люди живут вверху, в соседстве с Бореем, многочисленные и очень доблестные воины, богатые конями и стадами овец и быков. Каждый из них имеет один глаз на прелестном челе; они носят косматые волосы и являются самыми могучими из всех мужей.

Более связный и полный пересказ содержания поэмы Аристея мы находим в геродотовой «Истории»:

Сын Каистробия Аристей, уроженец Проконеса, говорил в своей поэме, что по вдохновению Аполлона он прибыл к исседонам, что над исседонами живут одноглазые люди, аримаспы, над аримаспами – стерегущие золото грифы а еще выше – гипербореи, простирающиеся до моря. За исключением гипербореев все эти народы, начиная с аримаспов, постоянно воюют с соседями, так что исседоны вытеснены из своей земли аримаспами, исседонами вытеснены скифы, а киммериане, жившие у Южного моря[64], покинули свою страну под натиском скифов <…>

Даже он (Аристей. – В.Г.) сообщал в своей поэме, что не проникал дальше исседонов, о землях выше лежащих, он говорил по слухам, утверждая, что так передавали ему исседоны.

Для дальнейших рассуждений нам крайне необходимо решить один важный вопрос – когда именно была создана поэма Аристея. Приводимая Геродотом дата (конец VIII – начало VII вв. до н. э.) носит явно фантастический характер. В настоящее время большинство ученых, ссылаясь на то, что упоминаемое в поэме нашествие киммерийцев на страны Малой Азии имело место в 40-30-х гг. VII в. до н. э., относят создание «Аримаспеи» к рубежу VII и VI вв. до н. э. Это означает, что исторический Аристей, живший за 240 лет до Геродота и так красочно описанный в его «Истории», не мог быть автором поэмы. Тем не менее в специальной литературе и этого неизвестного автора по традиции продолжают называть Аристеем или Псевдо-Аристеем. Не будем нарушать данной традиции и мы.

Несмотря на свой полулегендарный характер и проблематичность имени автора, «Аримаспея», безусловно, дает нам ряд неоспоримых и весьма ценных фактов. Из ее содержания, во-первых, следует, что какой-то грек (будь то Аристей или кто-либо другой) сумел преодолеть немалый путь от берегов Понта до племени исседонов, которые, в свою очередь, рассказали ему о еще более далеких странах. Сообщения исседонов содержат множество страшных басен и вымыслов, видимо, именно для того, чтобы отпугнуть чужеземцев от проникновения в богатые золотом области, лежавшие дальше к востоку. Во-вторых, теперь уже очевидно, что путешествие это имело место где-то в конце VII или в начале VI вв. до н. э., и, несмотря на стихотворную форму и обилие легендарных сведений, эпос основан на надежных географических и исторических фактах.

Остается решить, зачем отправился Аристей в далекую страну исседонов, и где именно находилась эта страна. О действительной цели его путешествия мы можем только гадать. Не исключено, что он сам или по поручению эллинских купцов, обосновавшихся на торжищах Березани и Ольвии, предпринял попытку разведать новые земли за пределами Скифии, по слухам, весьма прибыльные для торговли.