Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне было что ему сказать, я всегда тщательно готовился к любой встрече. В разговоре велик риск уйти в сторону от важной темы и попросту заболтать ее, если ты для себя заранее четко не сформулировал ключевые пункты повестки и свою позицию по ним.
На тот момент самыми важными я считал два вопроса: экономическое сотрудничество между нашими странами и существование на территории Армении российской военной базы. И то и другое было скорее декларативным.
Начал я с экономики: единственной «экономической связью» между нашими странами на тот момент являлся кредит на восстановление второго энергоблока АЭС. Я сказал Ельцину, что в Армении нет и не было российского капитала. Что ведутся разговоры о российско-армянской дружбе, но нет никакого реального сотрудничества между российскими и армянскими компаниями. Что я делаю первые шаги по привлечению российских инвестиций и ожидаю активной поддержки. Пустыми разговорами о дружбе дружбу не строят – нужно наполнять наши отношения реальным содержанием.
Затем я заговорил о военной базе:
– Вы знаете, в своем нынешнем виде она нам не нужна. Да, вроде стоит у нас какая-то база, над которой развевается российский флаг, и все в мире считают, что в Армении есть российская база. Для нас это и хорошо, и плохо. С одной стороны, чужая военная база на нашей территории воспринимается Западом неоднозначно. С другой стороны, если она реально обеспечивает безопасность нашей страны, то это полностью компенсирует негатив от ее восприятия Западом. Но тогда эта база должна быть боеспособной, оснащенной современным вооружением и полностью укомплектованной военнослужащими. То, что мы имеем сейчас, никуда не годится. В своем нынешнем состоянии эта база никак на нашу безопасность не влияет. Надо или наращивать ее возможности, или закрывать. Я убежден, что база нужна, но тогда там должно быть современное вооружение: в первую очередь необходимо поставить системы ПВО С-300 и заменить устаревшую и изношенную боевую технику.
В общем, разговор получился серьезным и продуктивным. Мы договорились о решении как военных, так и экономических вопросов, в том числе по привлечению Газпрома в Армению. Под конец разговора Ельцин опять уставился на меня так, словно пытался прочесть что-то на моем лице и понять, нет ли у меня в мыслях чего-то еще недосказанного, и после длинной паузы произнес:
– А мне говорили, что вы прозападный политик…
Я не сразу понял, что он имеет в виду, и, пока пытался сообразить, он продолжил:
– Но все, что вы говорили, – все это правильно, и это говорит о другом!
– Борис Николаевич, я не знаю, кто и что вам говорил. Но я – не прозападный и не пророссийский, я – проармянский политик! Все, что я говорю, – в интересах Армении.
На ужине Ельцин посадил меня рядом с собой и впоследствии часто так делал. Мне показалось, что после нашего разговора он понял, что данная им установка на поддержку Демирчяна была несправедливой, и пытался как-то это сгладить.
Ельцин был человеком прямым, и поэтому, видимо, моя собственная прямота импонировала ему. Все наши разговоры всегда происходили предельно конкретно: да – значит, да; нет – значит, нет. Между нами быстро установились хорошие отношения, не только рабочие, но и личные, и мы продолжали общаться и после отставки Ельцина, до его смерти.
Глава 12
Выбираемся из экономических окопов
Решение острых проблем в экономике
Моя инаугурация состоялась 9 апреля. На нее пришел и Тер-Петросян; я краем глаза заметил его присутствие, обрадовался, но сразу переключился на мысли о предстоящей процедуре, озвучивая в уме текст присяги и тезисы выступления. Они чередовались у меня с мыслями о будущем, о колоссальной ответственности за судьбу Армении и Карабаха, которую я на себя взвалил. Я думал: «Черт, кажется, я опять куда-то влез… и надо из всего этого вылезти достойно».
Тяжесть ответственности увеличивало то обстоятельство, что я пришел к власти в конфликте с действующим президентом. Теперь мне предстояло на деле доказать, что я был прав, когда утверждал, что Армения может и будет развиваться несмотря на неразрешенность карабахской проблемы. Доказать, что все зависит от угла зрения смотрящего и что наличие Карабаха может оказаться не тяжкой ношей, а, напротив, преимуществом.
Подобное чувство я испытал несколькими годами раньше, в Карабахе, придя к власти в тот момент, когда все от нее шарахались. Тогда от меня потребовались такое погружение в работу, такая самозабвенность, что не оставалось места для мыслей о неудаче. В Армении по степени сложности картина не сильно отличалась от карабахской. Разница состояла лишь в том, что желающих порулить страной, а значит, и критиков здесь имелось предостаточно.
Мне предстояло начать с чистого листа: я не являлся ничьим преемником, не имел никаких обязательств и обладал полной свободой действий. Это выглядело существенным плюсом, но эта же свобода накладывала гораздо большую ответственность за результаты. Груз этой ответственности я буду ощущать на своих плечах все последующие десять лет президентства.
Обстановка в стране была крайне тяжелая. Очень метко обрисовал ее Вазген Саргсян, назвав «экономическими окопами». Экономика была разрушена и разлажена не только войной, но и рукотворным энергетическим кризисом. Закрытие атомной станции в 1989 году было катастрофической ошибкой, стоившей стране миллиардных потерь и неимоверных страданий. Удастся ли нам вытащить Армению из «экономических окопов»? Есть ли у страны ресурсы? Сможем ли мы их реализовать? Способны ли мы сделать ее процветающей или окажемся политическими импотентами и должны будем это признать и капитулировать?
Это был вызов, и я его принял.
* * *
Для себя я задачу определил лаконично и предельно просто: выправить ситуацию любой ценой. Для ее решения, с учетом того, что с двумя из четырех соседей мы имели закрытые границы, требовались незаурядные усилия.
Для начала необходимо было сформулировать, каким мы видим будущее Армении, в чем наши конкурентные преимущества и есть ли они вообще. Очень важно показать вектор развития страны и расставить понятные акценты: куда мы идем и как.
Первое, за что я ухватился сразу, – организованность! Это объяснялось и моей маниакальной самодисциплиной, и очевидной расхлябанностью государственной машины. И это слово – «организованность» – прошло лейтмотивом через все мое президентство. Я страстно хотел, чтобы Армения превратилась в страну с высокой внутренней организацией, с эффективным управлением и с высокотехнологичной экономикой. Я
