Надрывы - Михаил Дубаков

— Ну, внук, оставим покуда ценности духовные, пора заняться делом фундаментальным. Ты уже к нему подготовлен вполне… А вот отца твоего я сразу стал этому учить, а про все остальное так, вскользь, намеками… Зря, видно, делал это… Но спешил… спешил, а что делать-то было… (вздох). Ладно, слушай настойчиво, коли неясно что, вопрошай.

"… Во усмотрение надзора за делами и оказиями вероятными, в дополнение к Тверди, воздвиг и сотворил он незримый свет, Свирой нарекомый. И межи света сего не имели формы неизменной, а словно мысли его были: мутны и неощутимы. Первозданно не было связей Тверди со Свирой, но из Свиры выволок он крепко свои жилы и привязал их к Тверди. Обратились жилы связей в связи нерушимые, тасырами нарекомые. Стремятся по тасырам самые могучие мысли существ, на Тверди обитающих, стремятся к Свире, дабы хоть на миг уразуметь свою силу, дотронуться до нерушимого и ковырнуть неосязаемое, дабы хоть на миг изменить Тверди часть…

Существа таковые суть маги и волшебники…"

Глава 16

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— А кто рискует, не доживает до старости…

Щербатые каменные стены проносились мимо капитана. Они, лихо лавируя в толпе, бежали к Южным Воротам, за которыми была река, мост и свобода.

— Скорее! — прикрикнул на остальных Стилдат, едва не столкнувшись с неуклюжим водоносом.

— Черт! — изумленно выдохнул Мелт, падая на грязную мостовую. Он попытался встать, но не смог — ноги, словно чужие, перестали сгибаться в коленном суставе.

— Скорее! — услышал он удаляющийся голос барда, но ничего не смог сделать.

— Спокойно, бесполезно что-либо делать, — флегматичный голос без тени насмешки неприятной холодностью резанул по ушам.

Капитан обернулся: в трех метрах от него, невозмутимо скрестив руки на груди, стоял человек в длиннополой рясе. Капитан был откинут назад, открывая взгляду длинные, тщательно ухоженные каштановые волосы и глаза… странные бесцветные глаза, в которых ничего кроме безразличия и легкого налета удовлетворения не читалось.

— Спокойно, с замороженной межсуставной жидкостью еще никто не бегал, — вновь повторил человек.

Капитан медленно потянулся за "Беретой", но только он ухватился за рукоять, как и руки совершенно онемели.

— Нехорошо дергаться, — мягко пожурил человек, позволив губам сложиться в прозрачную улыбку.

Мелт глухо застонал, чертыхаясь и матеря все вокруг последними словами. Цоканье копыт неумолимо нарастало…

— Держись! — услышал он крик Корни, а потом увидел стрелу, пролетающую над ним. Как-то неестественно медленно летела стрела, пущенная из лука, словно в вязком киселе, а не в воздухе. Она все замедлялась и, не дотянув до человека в рясе метра, бессильно упала на брусчатку.

Человек в стремительном движении развел руки, прикрыл глаза на секунду, а потом яркий шар огня вырвался ниоткуда, набирая скорость, расплываясь в воздухе, он устремился навстречу Корни. Пламя менялось, изгибалось в дугу, охватывая все большую область пространства и как бы отрезая пути к отступлению. Казалось, еще мгновение — и все, неминуемая смерть. Но огонь, едва коснувшись руки юноши, бессильно померк и сжался, словно пес при виде сердитого хозяина, а потом и вовсе исчез без следа.

Корни, не замечая случившегося, бежал к капитану, следом, обнажив длинный меч, упруго, словно кошка, двигался Стилдат. Человек в рясе слегка удивленно вскинул брови, но действовал быстро и четко, проверенным заклятьем, после которого юноша и бард так же, как и Мелт, нескладно рухнули на камни мостовой.

Тень торжества мелькнула на непробиваемом лице, после чего человек в рясе несколько расслабился, но цепко контролировал все вплоть до того мгновения, как вся тройка, крепко связанная по рукам и ногам, была погружена на лошадей, словно тюки с провизией, да еще и оглушенная мастерскими ударами по затылку.

— Император узнает твое имя, Свейрат! — не скрывая радости, сказал ему сотник.

Свейрат чуть заметно улыбнулся, склонил голову и удалился. Сегодня начинали сбываться его мечты о великой карьере, сегодня он заложил первый кирпич в основание лестницы успеха, сегодня о нем заговорит вся империя…

А десять минут спустя через Северные Ворота на полном скаку пронесся отряд, стремясь как можно скорее доставить свой бесценный груз императору, который совсем, было, потерял надежду разыскать человека из кошмарных снов своей единственной дочери.

Сотник предвкушал награду, солдаты предвкушали поощрение… Свернутый, словно тюфяк, капитан успел подумать только об одном. Все его мысли занимал единственный образ — безликий образ неминуемой смерти. Опять оставалось надеяться только на чудо. Да, чудеса здесь не были редкостью, но… почему-то интуиция вяло шептала на ухо, что надежды нет. Капитан не привык на все сто доверять своей интуиции, но на этот раз почему-то верил твердо и на все двести.

***

— Мне нужна победа без единой капли крови, — император обвел взглядом слегка уставших волшебников, — без единой капли крови с обеих сторон.

— Но врата…

— Мне плевать на врата, мне плевать на способы, но победа нужна быстро и бескровно, ясно?

— Да, повелитель, — понуро кивнули маги.

— Думайте, у вас не более двух дней, — император небрежно махнул рукой, волшебники почтительно удалились.

Один. Опять игра, бесконечная игра в твердость, непробиваемость и жесткость. Привычная до омерзения, однообразная до крайности. Он даже поморщился. В самом деле, твердость была основной чертой его характера, но… как сложно ВСЕГДА быть твердым, как невыносимо не снимать маску властного безразличия, как уродливо все это.

Суетятся. Лицемерят. Восхваляют. Боятся… Да, зато боятся, хотя, может быть, и не уважают… Суки! — император сжал руку в кулак. — Дрянной театр с бездарными актерами! И все вокруг него, словно в идиотском до рези в мозгу фарсе.

Немилосердное солнце раскаляло голубизну неба, лишь подчеркивая ее безупречность своим матерым сиянием.

Он вновь поморщился, сузив глаза до двух едва уловимых щелок.

Голубой — цвет страха и поражения… Да, пожалуй, поражения он боялся больше всего. Поражение — воплощенное бессилие, концентрированная слабость, а все это он ненавидел люто, а потому боялся… Нет, он не боялся просто поражения, он боялся СОБСТВЕННОГО поражения, потери силы. Что он без СИЛЫ? Все тот же мелкий щебень на дороге истории. А если вместе с силой? Тогда краеугольный камень истории. А что, если НАД силой? Тогда он есть сама ИСТОРИЯ. Те, кто НАД силой, творят историю, кроят ее по собственному усмотрению, заглядывают в будущее и видят там отражение прошлого…