Предназначение - Дэйв Дункан

— Чем-нибудь соответствующим. — Она сказала это резким голосом, не то парируя его слова, не то смеясь над ними.

У него оставался еще один сапфир из тех, что Бог дал ему на расходы. Чувствуя себя последним идиотом, он подошел к ней, положил камень на серебряную цепочку и двумя пальцами засунул его в выемку между грудями.

— Этого, конечно, недостаточно, но у меня больше ничего нет.

Она торопливо взяла самоцвет и отступила на шаг.

— Этого вполне достаточно. Твоя доброта беспредельна, милорд.

Она играла словами. Здесь был какой-то скрытый смысл, которого он не мог разгадать, — по-видимому, он предназначался Шонсу. Взгляд, который она метнула ему из-под опущенных ресниц, от любой другой женщины мог быть расценен как многообещающий. Для нее же, надо полагать, он ничего такого не значил; но руки его затряслись.

— Ты составишь мне компанию на балу сегодня вечером?

Она кивнула с таким видом, как будто это было само собой разумеющимся. Кто же еще может сопровождать лорда-сеньора, как не Леди Доа? Величайший воин и величайший менестрель — они созданы друг для друга.

— Ты разрешишь мне поцеловать тебя?

Она тут же ощетинилась:

— Не тронь меня!

Он пожал плечами, но не отвел взгляда.

— Я не понимаю тебя, Леди Доа. Ты — самая…

— Ты все прекрасно понимаешь, Шонсу. — Тон ее был презрительным, взгляд — успокаивающим.

— Я уже говорил тебе, что ничего не помню.

— Говори это своим прихвостням!

Доа повернулась к двери, и он еле устоял на ногах, когда увидел, как шелк обрисовал ее формы.

— До вечера.

И она ушла.

Он не знал ни где она живет, ни как положено прибывать на бал Леди: паланкин? портшез? Уолли неожиданно оказался перед всеми этими проблемами, так же как и перед фактом, что с ним ведется открытая война. Она подчиняла его себе целиком. Как только появлялась эта женщина, гормоны Шонсу брали верх над разумом Уолли Смита. Что сделал бы Шонсу на его месте — наверное, швырнул ее на кровать и взял бы насильно.

Он со стоном сел обратно в кресло, гадая, не этого ли она хочет. Знает ли она даже о том, что завлекает его, или делает это подсознательно? Его раздражал Ннанджи, когда влюбился в Тану, — женщина отказывает, мужчина теряет разум… Ннанджи все же извиняла его молодость; да и сам он был, похоже, всего лишь сексуально озабоченным маньяком.

Но теперь он, по крайней мере, не один появится на балу, это может оказаться полезным в случае…

Дверь распахнулась — и вошел Ннанджи. Он улыбался.

— Тебе удалось это, брат! — сказал он.

— Удалось что?

— Переполнить мою голову! Я заработал головную боль, так что мне пришлось попросить перерыва. — Не похоже, чтобы это слишком уж донимало его.

— Две сотни за час! Но теперь у нас есть несколько неожиданных талантов — ювелиры, граверы и стеклодувы.

— Все весьма полезны, — сказал Уолли, с трудом воспринимая сейчас бодрость своего названого брата. — А сокольничьи?

— Не совсем то. Но что самое смешное — половина людей не из ложи.

Он стоял у окна, глядя в него, в то время как Уолли, снова усевшись в свое парчовое кресло, тщетно пытался понять, что имел в виду Ннанджи, говоря слово «смешное».

После нескольких минут молчания Ннанджи сказал:

— Брат! Ты расскажешь мне оставшиеся тридцать сутр, когда у тебя будет время?

— Конечно. Но не раньше чем пройдет твоя головная боль, да и моя тоже.

— Отлично! — И снова пауза.

— Шонсу! — Он никогда к нему так не обращался. Его голос растерял весь свой блеск. — Я — выскочка?

— Не беспокойся об этом! Ты скоро выучишь сутры, а вызвать тебя никто не посмеет, пока сбор не кончится. К тому времени ты уже будешь фехтовать как Седьмой.

Ннанджи по-прежнему смотрел в окно.

— Надеюсь.

Ннанджи, сомневающийся в своих силах?

— Я уверен, что ты найдешь время для занятий! А состязаться ты сможешь со многими — тебе это сейчас нужно. Пока ты занимался только со мной, а теперь ты знаешь все мои… — Уолли осекся.

И сказал Икондорина, что ему нечему его больше учить.

Молчание. Конечно, Ннанджи не знает пророчества о рыжеволосом брате Икондорины.

— Легкая победа! — Голос его был полон презрения к самому себе. В его глазах воинская доблесть была посрамлена. Он не выносил людей, фехтующих ниже своего ранга.

— Как только Шестые будут освобождены от их клятвы, я окажусь перед лицом тридцати девяти экзаменаторов. Ты растянешь войну на несколько недель для меня?

Требование было таким смешным, что Уолли захохотал, Ннанджи моментально обернулся к нему с улыбкой. Потом снова посмотрел в окно. Что-то еще гложет его?

— Шонсу!

— Да, Ннанджи.

Тишина.

Потом:

— Я не чувствую… Я хочу сказать…

— Ну так скажи.

Ннанджи набрал побольше воздуха и выпалил:

— Я знаю, что сбор может иметь только одного сеньора, брат, поэтому хочу пообещать тебе, что я не хочу… я имею в виду… Дьявольщина!., имею в виду, что ты знаешь гораздо больше, чем я…

На Ннанджи это не походило.

— Что ты пытаешься сказать? — неожиданно сурово потребовал Уолли, ломая голову над этой загадкой.

Ннанджи повернулся, сильно покраснев:

— Я буду верен! Настоящий лидер сбора — ты! Сейчас мы формально равны…

Богиня! Уолли не подумал. Ннанджи стал Седьмым. Он больше не подопечный Уолли. Он тоже лорд-сеньор. Формально равны! А что же будет, если они поспорят?

— Я никогда не сомневался в твоей верности, Ннанджи.

Тот кивнул. Снова тишина.

— Что-то еще тебя беспокоит? — спросил Уолли.

— Я вот подумал, зачем боги вообще это устроили, брат? Двух лордов-сеньоров? Не думаешь ли… — Он сжал губы и стал выглядеть еще несчастнее.

— Что ты можешь сменить меня?

Ннанджи снова кивнул:

— Ты позаботишься об этом, ладно?

— Верно, черт возьми!

— Отлично! — Былая улыбка снова вернулась на место. Разубежденный, Ннанджи усмехнулся и пошел к двери. По дороге ему попалось зеркало. Оно было очень маленьким, и ему пришлось глубоко заглянуть в него, вытянув шею, чтобы увидеть свой килт.

— Как я выгляжу в голубом, Шонсу?

— Очень глупо! Но содержание много важнее формы, ты делаешь работу Наиседьмейших.

Ннанджи хмыкнул и сильно скосил глаза.

— А мою заколку заметил? — На нем был огромный кусок голубого стекла, почти такой же большой, как носил Уолли, один из тех, что сделал для него Бог.

— У тебя не осталось самоцвета? — с надеждой спросил он.

— Нет.

— Жаль. Я бы поберег его, пока он тебе не понадобится… но и этот сгодится. Он похож на настоящий, правда?