Царство небесное - Константин Калбанов

Он всю ночь пробыл поблизости от госпожи с готовым к бою арбалетом. Анна поначалу беспокоилась, что мальчик может по неосторожности ранить себя или еще кого, но потом поняла, что как ни молод оруженосец, с оружием обращаться умеет. Арбалет был взведен, но болт наложен не был, для этого нужно было не больше двух секунд.

Все же идея ее мужа с обучением мальчиков воинскому искусству не была лишена смысла. Обходя поселок, Анна видела мужиков, вооруженных арбалетами, но в том, как они обращались с оружием, чувствовалась явная неловкость. По-другому держались мальчишки. Арбалеты они держали с некой ленцой, как нечто привычное, как, например, крестьянин держит мотыгу, и самое поразительное было именно в том, что мальчики не изображали эту непринужденность, это было их обычное состояние. Они, конечно, нервничали от ожидания того, что, возможно, сегодня им придется сражаться с врагом, но вот оружие не казалось в их руках инородным предметом. Случись нападение, и именно они выступят основной силой защитников села.

Маран был на самом опасном участке — ворота в случае чего подвергнутся атаке в первую очередь. Увидев приближающуюся госпожу, староста тут же направился к ней навстречу, всем своим видом выражая свое неодобрение.

— Госпожа Анна, стоит ли изводить себя. Вам нужно прилечь и отдохнуть.

— Маран, есть вести? — давая понять, что его слова сейчас лишены какого бы то ни было смысла, поинтересовалась она.

— Нет, вестей нет. Ни хороших, ни плохих.

— Светает.

— Не волнуйтесь. С ним не смог справиться сам Ури Двурукий, куда там шайке разбойников.

— Но их много.

— Господин Андрэ тоже не один. Оно конечно, опытных бойцов у него поменьше, но и мясо свое они поднатаскать успели, и потом, у всех арбалеты. Сдюжат, не сомневайтесь.

— Староста, — раздалось с надвратной вышки, — из леса вышли люди.

— Сколько?

— Дак, пятеро. И еще одни носилки несут.

При этих словах Анна тихо охнула и едва не упала, так как подкосившиеся ноги отказывались ее держать. Бывший начеку Маран тут же подхватил госпожу, отметив про себя, какая она легкая и хрупкая. Он бы даже сказал, неестественно худа, не то что деревенские девки, кровь с молоком. Слегка нахмурившись, он отметил, что когда она приехала в поселок, то выглядела куда лучше. Что же происходит в их семье?

— Вы посидите, я мигом. Брук, присмотри за госпожой.

Сказав это, крестьянин с завидным проворством, которое никак не вязалось с его кряжистой фигурой, взлетел по лестнице на вышку и посмотрел в указанном направлении.

Все было именно так, как и говорил дозорный. От леса к селу двигались пятеро. Первым шел один из ветеранов, кажется, Рон, позади двое несли носилки с раненым, еще двое шли следом, один из них нес правую руку на перевязи, второй опирался на товарища, неся свой шлем в руке, на голове белела повязка. При виде этой картины староста весь напрягся и стал внимательно осматривать опушку леса, явно уже проступившую перед взором. Солнце еще не взошло, но ночь полностью отступила, а луна приняла бледные очертания, словно собиралась растаять, подобно утренней дымке.

Как ни напрягал глаза крестьянин, ничего подозрительного не обнаружил, а потом вдруг понял, что ничего искать и не надо. Бойцы шли спокойно, устали, не без того, если только не считать Рона, с того как с гуся вода, но вот опаски в их движениях или настороженности людей, каждую минуту ожидающих погони, не было и в помине.

Приблизившись к воротам, Рон задрал голову и, сняв шлем, подбоченился и с ехидцей поинтересовался:

— Староста, нас случайно никто не хочет впустить в ворота? Или вы со страху заколотили их, и нам на стены взбираться.

— Чего скалишься? Сейчас впустим. Эй, Гурк, открывай ворота, свои. Как там?

— А там тихо, как на кладбище.

— Не скалься, Рон. Тут бабы про мужей знать хотят.

— А не… обзаводиться семьей, коли за меч решил взяться.

— Ну вот что ты за человек!

В это время ворота заскрипели, подавая створки в разные стороны, и Рон, устав стоять с задранной головой, вошел в образовавшийся проход. Спускаясь с башни, Маран заметил, как к ветерану, словно наседки, кинулись жены бойцов. Староста понял, что сейчас ветеран, всегда с издевкой относившийся к женатым новобранцам, начнет изгаляться над несчастными женщинами, находившимся в полном расстройстве чувств. И воин уже подбоченился, чтобы разразиться тирадой, но в этот момент его взгляд встретился с широко раскрытыми глазами Анны, которая предстала перед ним, бледная как полотно, с прижатыми к иссохшей груди трясущимися руками. При виде этой картины Рон только смущенно хмыкнул и, как-то сдувшись, торопливо проговорил:

— Все в порядке, все живы, ранены только эти.

Услышав это, бабы разом обступили Рона, стали награждать его поцелуями и благодарить, словно это именно он сохранил их мужей. Анна же, облегченно вздохнув, вновь опустилась на бревно.

— Ну, чего раскудахтались? — загремел бас подошедшего Грэга. — Раненых обиходьте.

— Ну вот, что ты за человек, — продолжил Маран пилить Рона, наконец спустившись на землю. — Не человек, а самая настоящая язва.

— Ну, уж каков есть. Ты вот что, староста. Арбалеты прикажи немедля сдать в арсенал, не то не ровен час попортите товар, а он на продажу. Опасаться больше нечего.

— Сделаем. А где господин Андрэ и остальные?

— Логово разбойничье пошли выкуривать. Там-то лихих не осталось, да полоняники есть, ну и семейку зачинщиков нужно пред светлы очи маркграфа представить. К вечеру вернутся.

Не замеченный остальными, возле раненых появился падре. Наскоро осмотрев легкораненых и отметив, что с ними вполне можно обождать, склонился над тем, кто был на носилках. К счастью, никто из раненых не был женат, а потому святому отцу никто не мешал, тем паче, что в лекарском деле со служителями Господа никакой лекарь сравниться не мог.

— Этого срочно нужно осмотреть.

— Несите его в наш дом, — распорядилась уже взявшая себя в руки Анна.

— Стоит ли? — с сомнением проговорил Маран.

— Стоит. Он был ранен, выполняя приказы моего мужа, и потому не будет лежать в казарме. Несите, — Анна была деловита и спокойна.

Она не обратила внимания, как на нее посмотрели селяне и воины, не заметила она и одобрения, мелькнувшего в глазах Рона, и того, как он удовлетворенно кивнул собственным мыслям. Сама того не понимая, она сейчас выросла в глазах окружающих на две головы, хотя и до этого не была обделена любовью окружающих.

Раненый лежал на столе в зале первого этажа, над которым висел светильник, сейчас в нем горели все свечи, хотя на улице было уже светло, в доме сохранялся сумрак. Сейчас он был без сознания, воздух с противным хрипом и каким-то посвистом проникал в его легкие, и со столь же неприятными звуками покидал их.

Быстро подготовившись к предстоящей операции, падре подошел к раненому и сноровисто разложил на придвинутом небольшом столике свои инструменты.

— Дитя мое, я не думаю, что вам стоит смотреть на это.

— Позвольте мне остаться, святой отец.

— Зачем вам это?

— Боюсь, что это первый, но не последний раненый, и если мой муж по долгу отправляет их на смерть, то я считаю своим долгом уметь бороться со смертью.

Сказано это было без пафоса, а с какой-то ярой убежденностью, так что священник решил не противиться ее желанию, тем более что помощник ему не помешал бы.

Операция была довольно сложной, так как рана была нехорошей, было пробито легкое. С такими ранениями обычно долго не жили, удар меча — это весьма серьезно, рана получалась весьма обширной. Однако парень обладал поистине завидным здоровьем, и организм пока весьма успешно боролся с ранением, но дольше тянуть было уже нельзя. Падре действовал весьма сноровисто, что говорило о большой практике. Все время операции он был спокоен, деловит и сосредоточен. Анна по мере своих сил и скромных познаний помогала священнику, хотя и было заметно, что тот особо и не нуждался в ее помощи, впрочем, ее помощь была не лишней, так как экономилось время и высвобождались руки.

Анна, бледная как полотно, все же умудрилась сохранить самообладание и ни разу не перепутала и не ошиблась, выполняя указания священника. Она и раньше имела опыт работы с ранениями, но это были скорее порезы той или иной степени, с проникающим ранением она имела дело впервые, а потому чувствовала себя неловко, ее мутило от представшей картины, но она сумела взять себя в руки, и, несмотря на дрожь в коленях, руки ее действовали весьма твердо.

Наконец с раненым было покончено, последний шов лег на разрез, знаменуя собой окончание операции.

— Все. Теперь все в руках Господа и силы его тела, — устало проговорил священник. — Теперь нужно, чтобы с ним постоянно кто-нибудь был рядом. Скоро действие макового раствора закончится, и тогда ему будет очень больно, поднимется жар.